Аферы на выборах - Смирнов Валерий Марксович - Страница 5

Естественно, туда потянулись обнищавшие работники этих министерств и ученые со своими секретными разработками. Их документы тут же ксерокопировались и посылались через спутниковую антенну прямиком в Соединенные Штаты. Якобы для принятия решений.

Более явного и наглого способа выкачки секретной информации из страны было даже трудно себе представить. Поняв, о чем идет речь, я буквально обалдел. Но это происходило с ведома и при покровительстве демократических властей России прямо в ее столице, непосредственно в центре, управлявшем научно-техническим потенциалом страны.

Все это к тому, что политическая победа демократов стала отнюдь не просто победой демократии. Это была еще победа тех, кто финансировал Демократическую Россию, и после победы они торопились получить свои дивиденды. А должники, то бишь демократы, севшие на государственные должности, расплачивались с ними государственными интересами России.

Кстати, чтобы закончить историю со спутниковой антенной и морскими пехотинцами в советском министерстве. Естественно, я был не единственный сообразивший, что и для чего здесь делается. Но когда я спросил об этом работников министерства, они отреагировали просто: «Чего вы за наши секреты беспокоитесь, когда такая же антенна установлена прямо в зданиях ЦК КПСС, на Старой площади? Оттуда не то что секреты, а государственные тайны идут прямым потоком в Вашингтон».

Да, нам не раз твердили, что Советский Союз проиграл холодную войну. Но вряд ли кто ожидал, что ее проигрыш выльется в настоящий оккупационный режим.

В этот момент, казалось бы, тотального торжества демократии, когда стало возможным все – и присутствие морских пехотинцев в здании советского министерства, и полная свобода рук для резидента ЦРУ в Москве, – казалось бы, в этот момент должен был наступить долгожданный расцвет демократии. Главную объявленную цель Демократической России сейчас можно было осуществить спокойно и без всяких ограничений. И самым странным для многих из тех, кто из честных побуждений верил в эту цель, было то, что как раз именно в этот момент демократия и стала сворачиваться.

В частности, Ельцин как президент и лидер демократического движения на V Съезде народных депутатов, проходившем в ноябре – декабре 1991 года, потребовал для себя чрезвычайных полномочий сроком на год. Ввиду трудностей переходного периода. Причем, эти полномочия означали, что указы президента могли противоречить российским законам! Буквально в последний момент этот беспредел был смягчен лишь одной косметической поправкой: если Верховный Совет не проголосует против этого указа в течение недели[4]. Иначе он вступает в законную силу. Но так как Верховный Совет, а уж тем более Съезд собирался периодически, а президент и его окружение действовали постоянно, каждый день, то это реально означало президентское правление без какого-либо контроля.

Кстати, как тут же выяснилось, эти чрезвычайные полномочия нужны были в первую очередь для подписания Беловежских соглашений о разделе СССР. Поскольку понятно, что такие вопросы в один миг не решаются, стало очевидным, что Ельцин и его команда прекрасно знали, для чего именно нужны им эти полномочия, но, естественно, добиваясь их, не обмолвились об этом ни словом.

Для искренних демократов это было первым шоком.

Вторым стало то, что в свое время Ельцин, когда шел к власти, не просто просил поддержки у ДемРоссии, но и обещал, что его президентская деятельность будет опираться на широкое сотрудничество с демократическими партиями. После августовского путча был организован даже некий партийный Совет при президенте. Однако этот Совет очень быстро приказал долго жить, и никакой политической роли в дальнейшем не играл, и после нескольких заседаний его просто прекратили созывать. И на то были реальные причины.

Например, среди способов реализации демократических завоеваний, которые предлагали члены этого Совета, было введение избираемости судей народом. Как это практикуется, например в США. Здесь даже не надо было думать, практикуется или не практикуется это в мире. За модель для копирования можно было взять американскую модель, считавшуюся тогда чуть ли не апофеозом демократии. Тем более что тогда уже были в ходу идеи разделения властей по американскому образцу.

Так вот, в США это разделение достигается, в частности, тем, что судей выбирают точно так же, как и депутатов. Из профессионалов-юристов, но избиратели их округа, те самые, которых они затем будут судить. И при этом понятно, что тех, кто судит за взятки или по команде сверху, на свою должность ни в этом, ни в другом округе не изберут.

Схема простая и понятная, но президентская команда отказалась пойти на нее наотрез. Под любым предлогом. Не готовы, не созрели, у нас другие традиции, давайте защитим статус судей, дадим им какие-то гарантии, только не избрание их путем народного голосования. На фоне только что одержанной победы такое торможение демократии смотрелось дико. Становилось очевидным, что для Ельцина и его свиты демократия была не более чем политической игрой.

К слову сказать, для тех, кто видел и контактировал с Ельциным в этот период (а это был все более и более широкий круг людей, во всяком случае, шире, чем кулуары ЦК КПСС или министерства, в котором он оказался после того, как его вывели из ЦК КПСС), так вот, достаточно широкий круг людей увидел, что этот человек, ставший лидером России, по сути, слабо вменяем в силу постоянного алкогольного отупения.

Я припоминаю, например, такой эпизод. На VII Съезде народных депутатов в декабре 1992 года ни одно заседание Съезда Ельцин не просидел целиком. Он либо выступал, затем сразу же уходил, либо появлялся на своем месте в начале заседания на короткое время, потом опять же пропадал, либо появлялся, чтобы сделать какое-то короткое заявление, после чего опять же уходил. Одним словом, постоянно на Съезде он не присутствовал. Дела у него были или что-то другое – из зала было не понять. Но вот, в один из таких заходов, он посидел некоторое время на своей специальной президентской трибунке (она стояла не в президиуме Съезда, а как бы рядом с ним), после чего наступил перерыв, и Ельцин решил выйти из Большого Зала Кремлевского Дворца не какими-то дальними кулуарами, а через общий коридор, в котором обычно толпились выходившие с заседания делегаты и гости Съезда. В этом коридоре оказался и я, и увидел, как мимо проходит Ельцин.

Это было впечатляющее зрелище. Во-первых, потому, что он был окружен плотнейшим кольцом охраны, которая фактически расталкивала всех, кто попадался на пути следования президента, в то время как тот шел в середине, в образовавшемся небольшом пятачке. Во-вторых, что меня поразило еще больше, президент шел какой-то особой походкой, чем-то схожей с поступью циркового медведя на задних лапах: неустойчивой, переваливающейся с ноги на ногу. При этом к его лицу как бы приклеилась какая-то глуповатая улыбка. В тот момент я оказался притиснутым к известному демократическому депутату Травкину и спросил, не обращаясь специально к нему, а так, как бы в воздух: «Он что, пьяный, что ли?» На что последовал ответ, также обращенный не ко мне, а скорее вырвавшийся сам по себе: «В дымину!..»

То есть состояние президента, которое я увидел впервые, на самом деле для окружавших его людей не было каким-то неестественным. О пристрастии Ельцина они знали и понимали, что он не в состоянии уже принимать самостоятельно какие-либо решения, потому что этого просто не позволяло его физическое состояние.

Из тех же воспоминаний о VII Съезде всплывает еще такой случай. Как-то раз на одном из заседаний по поводу разгоревшейся дискуссии выступил Ельцин. Он вышел, прочитал свою речь по бумажке в течение 3–5 минут, достаточно эмоциональную, с его мощными знаменитыми паузами и ударениями, после чего вернулся на свое место, а еще чуть позднее вовсе покинул заседание. Кстати, на этом Съезде речь шла как раз о прекращении его чрезвычайных президентских полномочий. Это ему чрезвычайно не нравилось, именно вокруг этого и шла дискуссия Съезда: поддерживавшие его демократы пытались продлить ему эти полномочия.