Разум и чувство (другой перевод) - Остин Джейн - Страница 24

• Предыдущая
• 24/78
• Следующая

В то утро во время прогулки в Эксетер сэр Джон и миссис Дженнингс встретили двух юных леди, которые, к немалому удовольствию миссис Дженнингс, оказались ее дальними родственницами. Последнего оказалось достаточно, чтобы сэр Джон немедленно пригласил их погостить в Бартон-Парке, как только они закончат свои дела в Эксетере. После этого как-то сразу выяснилось, что в Эксетере юных дам уже ничего не удерживает, и леди Мидлтон оказалась ввергнутой в немалую тревогу, услышав по возвращении от сэра Джона, что ей предстоит сомнительное удовольствие принимать двух незнакомых девиц. Она терпеть не могла гостей, которых никогда прежде не видела и чья аристократичность или хотя бы более или менее приемлемая благовоспитанность вызывали сомнения. Заверения ее мужа и матери в подобных случаях не стоили ровным счетом ничего. Родственные связи между ними лишь ухудшили положение. Миссис Дженнингс очень старалась успокоить дочь, однако, к несчастью, выбрала для этого далеко не лучшие аргументы, посоветовав ей не обращать особого внимания на внешность, поскольку все они являются родственницами, а значит, должны быть терпимыми друг к другу.

Отменить приезд гостей уже было невозможно, поэтому леди Мидлтон, будучи светской и хорошо воспитанной дамой, философски смирилась с неизбежным. Она лишь кротко и мягко напоминала мужу о своем неудовольствии не более пяти-шести раз на дню.

Наконец юные леди прибыли, и выглядели они вполне светскими и благовоспитанными. Их платья были модными, манеры весьма учтивыми, они довольно искренне восторгались домом и мебелью, к тому же оказалось, что они так нежно любили детей, что с момента их появления в Бартон-Парке не прошло и часа, как леди Мидлтон составила о них самое благоприятное мнение. Она во всеуслышание объявила, что гости являются весьма приятными девицами, что в устах ее милости было равносильно самому горячему одобрению. От этого сэр Джон проникся еще большей уверенностью, что умеет судить о людях совершенно безошибочно, и сразу же отправился в коттедж сообщить семейству Дэшвуд о прибытии сестер Стил, милейших в мире девушек. Однако такая рекомендация мало о чем говорила. Элинор отлично знала, что в любом уголке Англии найдется немало милейших в мире девушек, на удивление различных и внешностью, и характером, и умом. Сэр Джон настаивал, чтобы обитательницы коттеджа немедленно отправились в Бартон-Парк и познакомились с его гостями. Великодушный филантроп! Он не мог один пользоваться обществом даже самых дальних родственников, ему было необходимо разделить это удовольствие еще с кем-нибудь.

– Ну, идемте же! Идемте! – настаивал он. – Вы должны пойти! Обязательно должны! Вы и представить себе не можете, как они вам понравятся! Люси – потрясающая красотка, и такая веселая, такая приятная! Дети от нее ни на шаг не отходят, словно знакомы с ней всю жизнь. К тому же они обе просто сгорают от нетерпения познакомиться с вами, поскольку слышали в Эксетере, что вы все удивительные красавицы. Я же со своей стороны их заверил, что так оно и есть, но только вы еще красивее, чем об этом говорят! Вы будете в восторге, уверяю вас! Они привезли целую карету подарков для детей! Неужели у вас хватит жестокости не пойти? К тому же они ваши кузины тоже! Вы – мои родственницы, а они – родня моей жены, значит, между вами тоже существуют родственные отношения!

Однако все уговоры сэра Джона остались тщетны. Он сумел лишь добиться обещания, что семейство Дэшвуд на днях побывает в Бартон-Парке. Потрясенный таким равнодушием, сэр Джон отправился домой, чтобы вновь начать хвалебные речи в адрес сестер Дэшвуд перед барышнями Стил, так же как незадолго до этого он пел дифирамбы барышням Стил, а слушательницами были сестры Дэшвуд.

Когда же, исполняя свое обещание, Дэшвуды отправились в Бартон-Парк, где и состоялось их знакомство с новыми гостями, они не нашли ничего восхитительного в наружности старшей мисс Стил, девицы около тридцати с очень простым и совершенно невыразительным лицом. А вот младшая сестра, которой было не более двадцати двух – двадцати трех лет, была действительно красива. Она обладала весьма миловидными чертами лица, живым и быстрым взглядом и неплохими манерами, что хоть и не заменяло истинного благородства и изящества, но все же выделяло ее среди окружающих. Обе держались достаточно любезно, и Элинор, наблюдая, как старательно они пытаются завоевать расположение леди Мидлтон, не могла им отказать в наличии здравого смысла и житейской мудрости. Они неустанно восхищались ее детьми, рассыпались в похвалах их красоте, развлекали их, выполняли детские прихоти. Если же выпадали минуты, свободные от возни с детьми, они принимались восторгаться тем, что в данный момент делала ее милость, если, конечно, она что-то делала. Или же они были заняты снятием выкройки с нового и удивительно элегантного платья, в котором ее милость появилась накануне, чем и повергла своих гостей в неистовый восторг. Потакая материнским пристрастиям и слабостям, умный человек может многого достичь.

Любая мать, когда речь идет о похвалах ее детям, становится жадной и ненасытной, но одновременно чрезвычайно доверчивой. Она всегда хочет многого, зато охотно проглатывает любую, даже самую грубую, лесть. Поэтому леди Мидлтон без малейшего удивления или недоверия наблюдала, как обе мисс Стил изливали на ее детей потоки нежнейшей любви. С материнской гордостью она взирала на дерзкие проказы своих чад, которые ее новоявленные родственницы сносили покорно и терпеливо. Она видела, как развязываются их шарфы, растрепываются прически, как их рабочие шкатулки подвергаются обыску и похищаются ножички и ножницы. При этом леди Мидлтон пребывала в твердой уверенности, что обе сестры Стил не испытывают от происходящего ничего, кроме радости. Ее удивило только то, что Элинор и Марианна равнодушно сидели в стороне и не принимали никакого участия в этих довольно-таки своеобразных забавах.

– Джон сегодня в ударе, – сообщила она, заметив, как проказник вытащил из кармана мисс Стил носовой платок и выбросил его в окно. – Он всегда неистощим на выдумки.

Вскоре после этого, заметив, как ее второй сынок изо всех сил щиплет руки второй гостьи, она с обожанием изрекла:

– Как сегодня Уильям разыгрался! А что за прелесть моя маленькая Анна-Мария! – добавила она, нежно лаская девчушку лет трех, которая на протяжении вот уже двух минут не издавала ни звука. – Она всегда такая тихая и спокойная! Ну просто золотой ребенок!

К несчастью, во время очередного нежного поцелуя булавка из головного убора ее милости слегка царапнула шейку девочки. В результате этот образец спокойствия и послушания разразился такими оглушительными воплями, что вряд ли даже самое голосистое существо могло превзойти их громкостью. Отчаяние матери было воистину безгранично, но даже ему было далеко до неистового горя сестер Стил. И все три начали наперебой принимать все необходимые в столь критическом случае экстренные меры, чтобы уменьшить муки маленькой страдалицы. Девчушку усадили на колени матери, покрыли поцелуями, одна из мисс Стил, опустившись на колени, промыла ранку лавандовой водой, а другая поспешно набила ротик малышки засахаренными сливами. Получив такую награду за несколько оброненных слезинок, ребенок был слишком мудр, чтобы прекратить кричать. Малышка продолжала вопить, рыдать и брыкаться, не давала братьям прикоснуться к себе, и все попытки ее успокоить не приносили никакого результата. К счастью, леди Мидлтон вспомнила, что на прошлой неделе, при не менее трагических обстоятельствах, легкий ушиб удалось излечить при помощи абрикосового мармелада, и предложила применить то же самое целительное средство. Небольшой перерыв в криках юной леди, уяснившей, чем ее собираются лечить, дал основания предположить, что средство не будет отвергнуто. На руках у матери она отправилась на поиски лекарства, мальчики тоже увязались за леди Мидлтон, хотя она и просила их остаться с гостями. Таким образом четыре девушки оказались одни в тишине, которую эта комната не слышала уже много часов.

• Предыдущая
• 24/78
• Следующая