Золотая дуга - Ивановская Ксения Борисовна - Страница 38

Наконец залетели в бригаду Константина Ходьяло. Вертолет опустился у многолюдного стойбища. Палатки и яранги кольцом выстроились на склоне сопки. Но Константина в стойбище не оказалось. Он ушел за перевалы к стаду. Не сиделось старому бродяге в яранге. Недавно Константин вышел на пенсию. Бригадиром стал старший его сын Дмитрий. Зато нас встретили два статных смуглолицых молодца — Дмитрий и Николай. Передо мной стояли, как в сказке, два Ходьяло, крепкие, сильные, с пытливыми, как у отца, глазами.

— Мы с братом хорошо помним вас, — сказал Дмитрий, — Отец очень хотел вас повидать…

Но в баках вертолета почти не осталось горючего и перелететь к табуну не удастся. Едва дотянем до Уляшки, промежуточной базы совхоза. Солнце склоняется к вершинам сопок. В светлые полярные сумерки прилетели в поселок. На следующий день нас пригласили в клуб рассказать о нашем путешествии, в ясли — познакомиться с малышами, папы и мамы которых отправились с табунами в далекое кочевье, на летовки. Три девочки в спортивных костюмах и кедах примчались в домик лесника, где мы остановились, и пригласили в интернат. Там нас встретили ребята большие и маленькие — чукчи, эвены, юкагиры, русские. Дети и внуки участников штурма омолонской тайги и оленеводов, обитавших некогда в диких стойбищах Синего хребта.

Как изменился их облик. Это не прежние пугливые малыши, одетые в шкуры, а мальчики и девочки в современных костюмчиках, кофточках и платьицах — такие же школьники, как в любом нашем городе, любознательные, целеустремленные, одержимые узнаванием. В старших классах они уже выбрали себе дорогу в жизни, мечтают о ней. Кого только мы тут не встретили: будущих учителей и учительниц, врачей и моряков, летчиц и космонавтов, художников, инженеров и геологов. Мы подружились с омолонскими ребятами. Девочки приносили нам букеты нежных полярных маков, рассказывали о своих планах.

Леночка Кеунэут принесла дневник с сокровенными записями. Эта маленькая, совсем еще юная чукотская девушка мечтала стать геологом. Она оканчивала школу и осенью собиралась держать экзамен в Магаданский геологический техникум. Часто мы видели Кеунэут на волейбольной площадке, в библиотеке, в детском саду среди малышей, которым она что-то читала, в стремительном пешеходном броске к ближнему озеру, где она училась плавать с подружками (ниспровергая исконные традиции коренных обитателей Севера). В дневнике Леночка писала, что она понимает, конечно, что некрасива, что личной жизни у нее не будет и что всю себя она отдаст геологии, разведке подземных богатств родной Чукотки.

Милая, смешная девочка! Она выделялась среди самых красивых подружек своим обаянием — пылом, неукротимой энергией, любознательностью, чистотой своих юных помыслов.

Желание Леночки сбылось. Она поступила в Магаданский геологический техникум. Трудно пришлось чукотской девушке в Северной Пальмире. После счастливой поры детства и юности на далеком Омолоне она столкнулась с противоречиями и трудностями жизни. О своих раздумьях она писала нам в Москву очень интересные письма. Не так давно Леночка защитила диплом и уехала на родную Чукотку, в Золотую страну Анюев, в Билибино.

Однажды я спросил всезнающего Гаврилу Ноговицына, как сложилась судьба кочевников Синего хребта?

— Ничего себе… хорошо сложилась…

Оказывается, горные орлы дали жизнь двум отделениям оленеводческих совхозов: южному — Рассохинскому омолонского совхоза и восточному — Среднеколымского совхоза.

— Один только Орел остался, — улыбнулся Ноговицын, — улетел с Синего хребта. Вон там со своими оленями кочует. — Гаврила указал в окно, на далекую голубую цепь Уш-Урэкчэна. — Никто не знает, где кочует. Ушел в горы с сыном и дочерью, от всех людей…

Утро наступило ясное, без единого облачка, все так же пахли омолонские чозении и тополя. Захватив фотоаппараты, опять идем к вертолету. Пестовников выполнил обещание: летим к омолонским геологам. День этот мы никогда не забудем. Вертолет, как волшебная птица, парит среди вершин, садится на голубые галечные косы горных речек, прозрачных, как слеза, на крошечные опушки среди чозениевых и тополевых джунглей, рядом с вековыми лиственницами омолонской тайги, у живописных палаточных лагерей (умеют геологи выбирать бивуаки!), в узкие ущелья и на перевалы у одиноких палаток.

Перебрасываем геологов, топографов, шурфовщиков на новые профили, места вспомогательных лагерей по новым маршрутам, доставляем продовольствие, снаряжение, горючее. Вертолет вытеснил извечный транспорт геологов — вьючную лошадь. В верховьях дальнего ключа, у линии шурфов с рыжеватыми отвалами, встретили бородатого молодого геолога в штормовке, видавшей виды, — начальника геологической партии Анатолия Острой.

Разговорились с ним, спрашиваем: много ли золота нашли на Омолоне?

— На наш век хватит… а потом коммунизм будет, — рассмеялся Он.

В приомолонском хребте, где летовало когда-то первое омолонское стадо, сейчас многолюдный золотой прииск. Недра Омолона обещают геологам новые сюрпризы. Золотит Синий хребет. Омолон может затмить славу Анюя и стать самостоятельным золотопромышленным районом. Золотая страна Анюев через Омолон сливается с Верхояно-Колымской золотоносной зоной в грандиозную подкову. Девять тысяч километров мы прошли по великой Золотой дуге от моря Лаптевых до Чукотки. Действительно, золотых богатств ее хватит на построение коммунизма…

Солнце повисло над вершинами и ниже уже не спустилось, теперь будет только подниматься ввысь. Вертолет садится наконец на плоскую вершину сопки, у бочек с горючим. Недаром ее облюбовали для промежуточной заправочной базы. Вершина усыпана мелкими камушками и кажется утрамбованной. Пестрый ковер неприхотливых альпийских ягельников устилает ее. Вниз уходят глубокие долины. Вокруг теснятся гребнистые вершины, вдали — голубой хребет с пятнами снежников. Это Уш-Урэкчэн.

Я попросил командира вертолета поискать на обратном пути стойбище последнего из могикан.

— Да где же его искать?

— Оленеводы сейчас стоят у больших наледей, первые комары появились, и олени находят у тарынов избавление.

— Ладно… найдем вашего приятеля, наледи в хребте есть и большие.

Вертолет взмыл в небо и через десять минут парит уже над пустынными долинами Уш-Урэкчэна…

— Нашли!

Командир вертолета, блеснув белозубой улыбкой, кивает вниз.

На зеленой мшистой террасе, у белого языка наледи, галопируют по кругу олени, испуганные ревом винта. Их здесь голов пятьсот. Крупные, светлошерстные, знакомые горнотаежные олени Синего хребта. Гигантской стрекозой вертолет кружит над тарыном. Голубоватый ледяной щит покрывает русло во всю ширь долины. Горная река ветвится под щитом. Сквозь лед это, конечно, не видно, но вековое потепление климата, сократив некогда величественную наледь, освободило побелевшее галечное ложе, израненное ручьями.

Последний вираж…

Земля встает дыбом. В иллюминатор видим шатер яранги, одинокие фигурки людей. Одна из них приплясывает, воздевая руки к ревущей алюминиевой стрекозе, нависающей над стойбищем. Вихрь от винта пригибает травы, взметает листочки тальников. Чудесный летательный аппарат щупает колесами болотные кочки и осторожно ставит надутые глины между торфяными буграми.

Гибкий четырехлопастный винт еще крутится. Поскорее бы выпрыгнуть, побежать навстречу этим людям, застигнутым врасплох в далеком горном убежище. Вокруг синеют сопки, запирающие долину, млеет белым маревом наледь. Неподалеку сгорбленный старик опирается на посох, тот, кого мы ищем. Черные прямые волосы спадают на плечи из-под замшевого капора, в руке погасшая трубка. Лицо красноватое, нос орлиный. Молчаливо разглядывает он странную металлическую стрекозу, опустившуюся на болото.

Старик знаком: встречал его в стойбище Синего хребта много лет назад. Рядом ламутский чум, похожий на вигвам. На поваленных лиственницах упакованные переметные сумы, расшитые узорами. Видимо, обитатели стойбища собираются перекочевать на новые пастбища. У чума знакомимся с сыном и дочерью старика. Лица у них усталые: вдвоем пасут стадо отца. Трудно удержать в горах в комариную пору живой как ртуть табун. Вот и все, что осталось от могущественного королевства «Горных Орлов». Оно разрушилось, растаяло быстрее наледи…