Источник - Рэнд Айн - Страница 93
- Предыдущая
- 93/220
- Следующая
Но он знал опасное непостоянство её настроений, а такое настроение было слишком ценным, чтобы его портить. Он избегал встреч с нею и посылал ей цветы; он плыл по течению и старался не думать об этом, но оставалось лёгкое чувство беспокойства — чувство неопределённости.
Однажды он случайно встретил её в ресторане. Увидел, что она завтракает одна, и воспользовался этой возможностью. Он подошёл к её столику, решив вести себя как старый друг, который помнит только о её невероятном благоволении. После ряда весёлых комментариев по поводу своего везения он спросил:
— Доминик, почему ты отказываешься видеться со мной?
— Но для чего мне с тобой видеться?
— Господи всемогущий!.. — Это вырвалось у него непроизвольно, с довольно сильным призвуком долго сдерживаемого гнева, который он поспешно смягчил улыбкой. — Разве ты не считаешь, что задолжала мне возможность поблагодарить тебя?
— Ты меня благодарил. Много раз.
— Да, но ты не думаешь, что нам стоит встретиться наедине? Разве ты не считаешь, что я могу быть слегка… озадачен?
— Об этом я не подумала. Да, наверное, можешь.
— Ну и?..
— Что — ну и?
— Что это вообще такое?
— Вообще? Полагаю, на данный момент тысяч пятьдесят…
— Ты становишься невыносимой.
— Хочешь, чтобы я прекратила?
— О нет! То есть не…
— Не заказы. Прекрасно. Они не прекратятся. Даю тебе слово. Так о чём же нам говорить? Я кое-что делаю для тебя, и ты доволен, что я это делаю, — мы действуем в полном согласии.
— Какие странные вещи ты говоришь! Это и преувеличение, и недооценка, разве нет? Конечно, в согласии, а как же иначе? Ты же не ожидала, что я буду протестовать против твоих действий, правда?
— Нет. Я не ожидала.
— Но согласие не то слово, чтобы поведать то, что я чувствую. Я ужасно благодарен тебе, у меня просто голова идёт кругом… это была такая неожиданность… видишь, я глупею на глазах… я знаю, ты этого не перевариваешь… но я так благодарен тебе, что не знаю, что с собой делать…
— Прекрасно, Питер. Вот ты меня и поблагодарил.
— Понимаешь, я никогда не льстил себе и не считал, что ты ценишь мою работу, думаешь о ней и вообще замечаешь её. А потом ты… поэтому я так счастлив… Доминик, — спросил он, и голос его слегка дрогнул, потому что этот вопрос был как крючок на длинной незаметной леске, и он знал, что это и есть настоящая причина того, почему он чувствует себя не в своей тарелке, — ты действительно считаешь, что я великий архитектор?
Она слабо улыбнулась и ответила:
— Питер, если кто-то услышит, что ты об этом спрашиваешь, то будет хохотать. Особенно потому, что ты спрашиваешь об этом меня.
— Да, я знаю, но… ты действительно думаешь обо мне так, как говоришь?
— Но это действует.
— Да, но разве поэтому ты выбрала меня? Потому, что считаешь меня хорошим архитектором?
— Но ведь ты идёшь нарасхват, как горячие пирожки. Разве это не доказательство?
— Да… Нет… Я имею в виду… совсем другое… Я имею в виду… Доминик, мне бы хотелось, чтобы ты сказала хоть раз, только раз, что я…
— Послушай, Питер, мне пора бежать, но перед тем как уйти, я должна сказать тебе то, что ты, скорее всего, услышишь от миссис Лонсдейл завтра или днём позже. И помни, что она сторонница запрета алкогольных напитков, любительница собак, ненавидит курящих женщин и верит в переселение душ. Она хочет, чтобы её дом был лучше, чем у миссис Перди, — дом Перди строил Холкомб, — поэтому, если ты скажешь ей, что дом Перди выглядит претенциозно и что подлинная простота стоит гораздо больших денег, у тебя всё получится. И ещё ты мог бы обсудить с ней вышивку по канве. Это её хобби.
Он ушёл, с удовольствием думая о доме миссис Лонсдейл, совсем забыв о своём вопросе. Позднее он со злобой вспомнил о нём, содрогнулся и сказал себе, что самое приятное в помощи Доминик — её нежелание встретиться с ним.
В качестве компенсации он получил массу удовольствия, присутствуя на встрече Совета американских строителей, организованной Тухи. Он не понял, почему подумал об этом как о компенсации, но это было приятное чувство. Когда Гордон Л. Прескотт делал доклад о значении архитектуры, он слушал со вниманием.
— Таким образом, скрытое значение нашего искусства заключено в том философском факте, что мы имеем дело с ничем. Мы создаём пустоту, сквозь которую должны проходить некие физические тела. Для удобства мы обозначаем эти тела как людей. Под пустотой я понимаю то, что обычно называют комнатами. Таким образом, только недалёкие обыватели считают, что мы возводим каменные стены. Ничего подобного мы не делаем. Как я доказал, мы возводим пустоту. Это ведёт нас к выводу астрономической важности: к безусловному принятию гипотезы, что отсутствие выше присутствия. То есть к принятию того, что не может быть принято. Я выражу это более просто — для ясности: ничто выше, чем нечто. Таким образом, становится ясно, что архитектор не просто каменщик, исходя из того, что кирпич — это в любом случае иллюзия вторичного порядка. Архитектор — это метафизический жрец, имеющий дело с основными сущностями, который достаточно смел, чтобы согласиться с основной концепцией реальности как нереальности, ибо нет ничего и он создаёт ничто. Если это и выглядит противоречием, то ещё не доказывает, что логика порочна, но лишь доказывает существование более высокой логики, диалектику всей жизни и искусства. Если мы захотим вывести неизбежные заключения из этой основной концепции, то придём к заключениям большой социологической важности. Вы сможете понять, что очень красивая женщина стоит ниже некрасивой, грамотный — ниже неграмотного, богатый — ниже бедного, а специалист — ниже человека некомпетентного. Архитектор является конкретной иллюстрацией космического парадокса. Давайте будем скромны в огромной гордости этого открытия. Всё остальное просто чепуха. Слушая это, любой мог уже не беспокоиться о собственной значимости или достоинстве. Самоуважение становилось излишним.
Китинг выслушал всё это, переполняясь радостью. Он бросил взгляд на других. В аудитории царила напряжённая тишина, всем нравилось это, так же как и ему. Он увидел, как занялся жевательной резинкой мальчик, как чистил ногти краешком спичечного коробка мужчина, как неэстетично потянулся юноша. И это тоже понравилось Китингу — они как будто говорили: «Нам нравится слушать о высоких материях, но совершенно необязательно, чёрт возьми, преклоняться перед ними».
Совет американских строителей собирался раз в месяц, но не вёл никакой ощутимой деятельности, если не считать выслушивания речей и потягивания скверного свекольно-брюквенного лимонада. Он не рос ни количественно, ни качественно. Конкретных результатов деятельности тоже не наблюдалось.
Собрания совета происходили в огромном пустом помещении над гаражом в западной части города. Длинная, узкая непроветриваемая лестница вела к двери с табличкой; внутри стояли складные стулья, стол председателя и корзинка для мусора. Гильдия архитекторов расценивала Совет американских строителей как глупую шутку.
— Зачем тебе тратить время на этих придурков? — спрашивал Китинга Франкон в обтянутых розовым штофом кабинетах Американской гильдии архитекторов и морщил нос — брезгливо и весело.
— Понятия не имею, — так же весело отвечал Китинг. — Мне они нравятся.
Эллсворт Тухи присутствовал на всех заседаниях совета, но не выступал. Он сидел в углу и слушал.
Однажды вечером Китинг и Тухи отправились после собрания по домам вместе. Проходя по тёмным грязным улицам Вест-Сайда{57}, они остановились выпить по чашке кофе в облезлой забегаловке.
— А почему бы и не в забегаловке? — рассмеялся Тухи, когда Китинг напомнил ему об изысканных ресторанах, которые стали знаменитыми благодаря покровительству Тухи. — По крайней мере, никто нас здесь не узнает и не побеспокоит.
Он выпустил струю дыма от своей египетской сигареты прямо в выцветшую рекламу кока-колы, заказал себе сандвич и, с наслаждением надкусив кружок огурчика, который не был засижен мухами, хотя и выглядел таким, заговорил с Китингом. Он говорил без всякой цели. Что он сказал, не имело значения, главное было в голосе, в несравненном голосе Эллсворта Тухи. Китинг словно стоял посреди огромной равнины, под звёздами, обнимая всю вселенную, он чувствовал себя уверенно и надёжно.
- Предыдущая
- 93/220
- Следующая