Источник - Рэнд Айн - Страница 36

• Предыдущая
• 36/220
• Следующая

В небольшой библиотеке, соединённой с залом широким арочным проёмом, он увидел Доминик Франкон в окружении трёх молодых людей.

Она стояла, опершись о колонну, держа в руке стакан с коктейлем. На ней был чёрный бархатный костюм. Плотная светонепроницаемая ткань скрадывала исходящее от её фигуры ощущение нереальности, удерживая свет, который чересчур легко протекал сквозь её руки, шею, лицо. В её стакане холодным металлическим крестом застыла огненная искорка, словно стакан был линзой, собравшей в пучок исходившее от её кожи сияние.

Китинг рванулся вперёд и разыскал в толпе гостей Франкона.

— Питер! — оживлённо воскликнул Франкон. — Принести тебе выпить? Не бог весть что, — добавил он, понизив голос, — но «манхэттены»{45} вполне пристойные.

— Нет, — сказал Китинг. — Спасибо.

— Entre nous[4], — сказал Франкон, подмигнув в направлении макета капитолия, — это страх божий, верно?

— Да, — сказал Китинг. — Пропорции никудышные… Купол напоминает физиономию Холкомба, изображающую восход солнца на крыше… — Они остановились лицом к библиотеке, и взор Китинга замер на девушке в чёрном, как бы умоляя Франкона обратить на это внимание. Он был счастлив, что Франкону теперь не отвертеться.

— А планировка? Тоже мне планировка! Заметил, на втором этаже… О! — Франкон наконец увидел, куда смотрит Китинг. Он посмотрел на Китинга, потом в направлении библиотеки, потом опять на Китинга. — Что ж, — наконец произнёс он, — потом пеняй на себя. Сам напросился. Пошли.

Они вместе вошли в библиотеку. Китинг очень вежливо остановился, но во взгляде его была отнюдь не столь вежливая целеустремлённость, Франкон же просиял и с весьма неубедительным оживлением произнёс:

— Доминик, дорогая! Позволь тебе представить — Питер Китинг, моя правая рука. Питер, это моя дочь.

— Здравствуйте! — тихо произнёс Китинг. Она с серьёзным видом наклонила голову.

— Я так давно мечтал с вами познакомиться, мисс Франкон.

— Интересно получается, — сказала Доминик. — Вам, конечно, хочется быть со мной полюбезнее, но это будет крайне недипломатично.

— То есть как, мисс Франкон?

— Отец предпочёл бы, чтобы вы вели себя со мной ужасно. Мы с отцом не ладим.

— Но, мисс Франкон, я…

— Наверное, будет честно сказать вам об этом в самом начале. Возможно, вам захочется пересмотреть кое-какие из ваших умозаключений.

Китинг искал глазами Франкона, но тот исчез.

— Не надо, — тихо сказала она. — Отец совсем не умеет вести себя в подобных ситуациях. Он слишком очевиден. Вы попросили его представить вас мне, но ему не следовало давать мне это заметить. Но, коль скоро мы оба это признаём, всё в порядке. Присаживайтесь.

Она опустилась на диванчик, а он послушно сел рядом с ней. Незнакомые ему молодые люди постояли несколько минут с глуповатыми улыбками в надежде, что их включат в беседу, и разошлись. Китинг с облегчением подумал, что она совсем не страшная, если бы только не неприятный контраст между её словами и той невинно-искренней манерой, с которой она эти слова произносила. Он не знал, чему же верить.

— Признаюсь, я просил представить меня, — сказал он. — Всё равно это и так заметно, согласитесь. А кто бы не попросил? Однако не кажется ли вам, что мои, как вы выражаетесь, умозаключения могут и не иметь никакого отношения к вашему отцу?

— Только не говорите мне, что я прекрасна, восхитительна, что никого похожего вы в жизни не встречали, что вы готовы влюбиться в меня. Рано или поздно вы всё это скажете, но давайте отложим этот момент. Во всём прочем мы, как мне кажется, прекрасно поладим.

— Но вы намереваетесь предельно осложнить мне это дело, не так ли?

— Да. Отцу следовало бы предупредить вас.

— Он предупредил.

— А вам следовало бы его послушать. Будьте с отцом очень предупредительны. Я уже встречала столько «правых рук» отца, что у меня выработалось скептическое отношение к ним. Но вы первый, кто сумел продержаться так долго и, похоже, намерен продержаться ещё дольше. Я очень много слышала о вас. Поздравляю.

— Я много лет мечтал познакомиться с вами. А рубрику вашу я читаю с таким большим… — Он остановился, понимая, что ему не следовало бы говорить об этом, тем более не следовало останавливаться.

— С таким большим?.. — мягко спросила она.

— С таким большим удовольствием, — закончил он, надеясь, что она не станет развивать эту тему.

— Ах, конечно, — сказала она. — Дом Айнсвортов. Вы его спроектировали. Извините. Вы оказались случайной жертвой одного из моих редких приступов честности. У меня они случаются нечасто. Вам это, конечно, известно, если вы читали мою вчерашнюю заметку.

— Да, читал. И… что ж, последую вашему примеру и буду с вами совершенно откровенен. Только не сочтите за жалобу — нельзя жаловаться на тех, кто тебя критикует. Но согласитесь же, капитолий Холкомба значительно хуже во всех тех аспектах, за которые вы нас разбомбили. Почему же вы вчера так его расхвалили? Или у вас было такое особое задание?

— Не льстите мне. Никаких особых заданий у меня не было. Неужели вы думаете, что кому-то в газете есть дело до того, что я пишу в колонке об интерьере? Кроме того, от меня вообще не ждут статей о капитолиях. Просто я устала от интерьеров.

— Тогда почему же вы расхвалили Холкомба?

— Потому что его капитолий настолько ужасен, что высмеивать его просто скучно. И я решила, что будет забавнее, если я восхвалю его до небес. Так и вышло.

— Значит, такая у вас позиция?

— Значит, такая у меня позиция. Но моей колонки никто не читает, кроме домохозяек, которым всё равно не хватит денег на приличную отделку, так что это не имеет значения.

— Но что вам действительно нравится в архитектуре?

— Мне ничего не нравится в архитектуре.

— Ну, вы, конечно, понимаете, что я вам не верю. Зачем же вы пишете, если ничего не хотите сказать?

— Чтобы чем-то себя занять. Чем-то более мерзким, чем многое другое, что я умею. Но и более занятным.

— Бросьте, это не слишком хорошая отговорка.

— У меня вообще не бывает хороших отговорок.

— Но вам же должна нравиться ваша работа.

— А она мне нравится. Разве незаметно? Очень нравится.

— Признаюсь, я вам даже завидую. Работать в такой мощной организации, как газетный концерн Винанда. Крупнейшая организация в стране, привлёкшая лучшие журналистские силы…

— Слушайте, — сказала она, доверительно склонившись к нему, — позвольте вам помочь. Если бы вы только что познакомились с моим отцом, а он бы работал в газете Винанда, тогда вам следовало бы говорить именно то, что вы говорите. Но со мной дело обстоит не так. Именно это я и ожидала от вас услышать, а мне не по душе слышать то, чего я ожидаю. Было бы куда интереснее, если бы вы сказали, что концерн Винанда — огромная помойная яма, бульварные газетёнки; что все их авторы гроша ломаного не стоят.

— Вы на самом деле такого мнения о них?

— Вовсе нет. Но мне не нравятся люди, которые говорят только то, что, по их мнению, думаю я.

— Спасибо. Ваша помощь мне очень пригодится. Я ещё не встречал никого… впрочем, этого вы от меня как раз слышать не хотите. Но о ваших газетах я говорил вполне серьёзно. Гейл Винанд всегда восхищал меня. Мне безумно хочется с ним познакомиться. Какой он?

— Его очень точно охарактеризовал Остин Хэллер. Лощёный выродок.

Он поморщился, припомнив, где именно слышал эти слова Остина Хэллера. Он видел перед собой тонкую белую руку, перекинутую через подлокотник дивана, и всё связанное с Кэтрин показалось ему неуклюжим и вульгарным.

— Но я имел в виду — какой он человек?

— Не знаю. Я с ним незнакома.

— Не может быть!

— Это так.

— А я слышал, что он очень интересный человек.

— Несомненно. Когда мне захочется чего-нибудь извращённого, я непременно с ним познакомлюсь.

• Предыдущая
• 36/220
• Следующая