Источник - Рэнд Айн - Страница 107

• Предыдущая
• 107/220
• Следующая

— Я не люблю говорить об этом, — сразу напрягся Мэллори. — Но ты задал правильный вопрос.

— Присядем, — сказал Рорк, — поговорим о нашем заказе.

Рорк стал говорить о сооружении и задаче скульптора. Мэллори внимательно слушал. Рорк сказал в заключение:

— Только одна статуя. Она будет стоять здесь. — Он указал место на эскизе. — Пространство будет организовано вокруг неё. Статуя обнажённой женщины. Если тебе понятен замысел здания, то понятно, какой должна быть статуя. Её идея — человеческая душа, героическое в человеке. Одновременно и устремление, и свершение. Взыскующая Бога и обретающая себя. Показывающая, что нет более высокого совершенства, чем совершенство её формы… Никто, кроме тебя, не сможет изваять такое.

— Да.

— Ты будешь работать на тех же условиях, на каких я работаю на заказчика. Ты знаешь, что мне нужно, в остальном ты предоставлен сам себе. Твори, как знаешь; я мог бы предложить тебе натурщицу, но, если она тебе не подойдёт, подбери другую по своему желанию.

— Кого ты выбрал?

— Доминик Франкон.

— О Боже!

— Знаешь её?

— Видел. Если бы она согласилась… Господи! Другой нельзя и желать. Она… — Он осёкся. Потом добавил: — Она не станет позировать. Для тебя — ни за что.

— Станет.

Гай Франкон, услышав об этом, пытался возражать.

— Послушай, Доминик, — сердито сказал он. — Всему есть предел. Даже для тебя. Зачем тебе это? Да ещё для здания, которое возводит Рорк. После всех твоих стараний насолить ему. Неудивительно, что люди теперь говорят. Если бы речь шла о ком-то другом, никто бы и слова не сказал, даже не заметил бы. Но ты и Рорк! Я шагу ступить не могу из-за расспросов. Что прикажешь мне делать?

— Закажи себе копию статуи, отец. Она будет прекрасна.

Питер Китинг не хотел обсуждать эту тему. Но, встретив Доминик на вечеринке, спросил против воли:

— Правда, что ты позируешь для статуи в храме Рорка?

— Да.

— Доминик, мне это не нравится.

— Вот как?

— Извини меня. Конечно, я не вправе… Тут всего лишь… Одного не могу понять — как ты могла подружиться с Рорком? С кем угодно, только не с ним.

Казалось, она заинтересовалась:

— А что?

— Ну, не знаю…

Его встревожил пристальный взгляд Доминик.

— Возможно, дело в том, — забормотал он, — что твоё презрительное отношение к его работам было не вполне справедливым. Сам я был просто счастлив, что ты его так… так… но всё это было как-то не в твоём духе.

— Не в моём?

— Да. Но как человек он ведь тебе тоже не нравится?

— Нет, как человек он мне не нравится.

Эллсворт Тухи тоже был недоволен.

— Очень неумно с твоей стороны, Доминик, — сказал он, когда они оказались вдвоём в его кабинете. И голос его звучал отнюдь не плавно.

— Я знаю.

— Не лучше ли передумать и отказаться?

— Я не передумаю, Эллсворт.

Тухи пожал плечами и сел; через минуту он улыбнулся:

— Хорошо, дорогая, поступай как знаешь.

Она вертела карандаш в пальцах и ничего не сказала.

Тухи зажёг сигарету.

— Итак, он нанял Стивена Мэллори, — сказал он.

— Да. Забавное совпадение, так ведь?

— Вовсе не совпадение, дорогая. Подобных совпадений не бывает. За ними скрыта закономерность. Хотя я уверен, что он не в курсе и никто не руководил его выбором.

— Полагаю, ты одобряешь?

— Всей душой. Всё образуется как нельзя лучше. Лучше, чем когда-либо.

— Эллсворт, почему Мэллори пытался убить тебя?

— Не имею ни малейшего представления. Не знаю. Думаю, что мистер Рорк знает. Или должен бы знать. Кстати, чья идея — чтобы ты позировала для статуи? Рорка или Мэллори?

— Это не твоё дело, Эллсворт.

— Понятно. Рорка.

— Кстати, я сказала Рорку, что это ты убедил Хоптона Стоддарда нанять его.

Он задержал сигарету на полдороге, затем продолжил движение и поднёс её ко рту.

— Сказала? Зачем?

— Я видела эскизы храма.

— Так хороши?

— Даже лучше, Эллсворт.

— Что он сказал, когда ты ему рассказала?

— Ничего. Он посмеялся.

— Посмеялся? Как мило. Полагаю, спустя какое-то время будет смеяться не он один.

Всю эту зиму Рорк редко спал более трёх часов в сутки. В его движениях были резкость и размах, его тело заряжало энергией всех вокруг. Энергия излучалась сквозь стены его бюро к трём пунктам в городе: к деловому центру Корда — башне из металла и стекла в центре Манхэттена, к гостинице «Аквитания» в южной части Центрального парка и к храму на скале над Гудзоном, к северу от Риверсайд-драйв.

Когда у них было время увидеться, Остин Хэллер, довольно посмеиваясь, наблюдал за ним.

— Когда будут закончены эти три сооружения, — говорил он, — никому не удастся тебя остановить. Теперь уж никогда. Иной раз я размышляю, как далеко ты пойдёшь. Понимаешь, я всегда питал слабость к астрономии.

Однажды вечером в марте Рорк стоял внутри высокого ограждения, которым по распоряжению Стоддарда окружили строительную площадку храма. Над фундаментом поднимались первые каменные блоки — основания будущих стен. Было поздно, рабочие ушли. Площадка была безлюдна, оторвана от мира, растворена в темноте, но небо светилось, ночь прижималась к земле, сияние на небе длилось дольше обычного часа, возвещая приход весны. Где-то на реке раздался одиночный крик корабельной сирены, звук, казалось, пришёл издалека, с суши, преодолев многие мили ночного молчания. В деревянной времянке, поставленной как мастерская для Мэллори, где ему позировала Доминик, всё ещё горел свет.

Храм должен был быть небольшим зданием из серого известняка. Его линии были горизонтальны — линии земли, не восходящие к небесам. Храм был распростёрт на поверхности, как руки на уровне плеч, ладонями вниз, в жесте великого молчаливого приятия. Он не жался к почве и не оседал под небом. Казалось, он поднимал землю, а несколько вертикальных линий притягивали небо. Его пропорции были соразмерны человеку, не превращая его в карлика, но образуя для него фон, на котором он выступал абсолютным мерилом, единицей совершенства, с которой соотносились все параметры. Войдя в храм, человек ощутит, что пространство вокруг смоделировано для него и по нему, словно для полной гармонии не хватало лишь его появления. Храм был местом тихой светлой радости и ликования. В нём человек чувствовал себя безгрешным и сильным, здесь он обретал мир души, который даруется только во славу.

Внутри не было украшений, интерьер оживляла лишь градация выступающих стен и громадные окна. Потолок не был замкнут арками, здание было распахнуто земному пространству вокруг него: деревьям, реке, солнцу и линиям городского горизонта в отдалении, небоскрёбам — формам человеческих творений на земле. В конце зала, примыкавшего к входу, стояла скульптура — нагое человеческое тело.

Но сейчас перед ним не было ничего в темноте, кроме нескольких первых камней. И всё-таки Рорк думал о завершённом строении, чувствуя его в суставах пальцев, всё ещё помня движения карандаша, который его чертил. Он стоял и думал об этом. Потом пересёк неровную, изрытую поверхность площадки по направлению к мастерской.

— Минуту, — услышал он голос Мэллори, когда постучал.

В мастерской Доминик спустилась с подиума и накинула халат. Мэллори открыл дверь.

— А, это ты, — сказал он. — А мы подумали, сторож. Что ты здесь делаешь так поздно?

— Добрый вечер, мисс Франкон, — сказал Рорк. Она коротко кивнула. — Стив, извини, что прервал.

— Ничего. Дело у нас не очень ладилось. Доминик никак не возьмёт в толк, чего я хочу от неё сегодня. Присаживайся, Говард. Кстати, который час?

— Половина десятого. Если вы остаётесь дольше, то не прислать ли вам поесть?

— Не знаю. Давай закурим.

В мастерской был некрашеный деревянный пол, виднелись стропила под крышей, в углу теплилась чугунная печка. Мэллори ходил по мастерской как полноправный хозяин; лоб у него был перепачкан глиной. Он нервно затягивался сигаретой, расхаживал взад-вперёд.

• Предыдущая
• 107/220
• Следующая