Пляски теней (СИ) - Клецко Марина - Страница 26
- Предыдущая
- 26/36
- Следующая
– Как? Сюда, в ваш дом?! Да как вы посмели?
– Как посмели? – дернулась Родмила Николаевна. – Я еще не то сейчас посмею! Вы бы, матушка, меня из себя не выводили, а то я больно на руку горяча. И знаете… вот тебе бог, как говорится, а вот и порог, – сказала она, в сердцах распахнув перед оторопевшей попадьей дверь.
На этом разговор был закончен. Матушка Нина, опасливо поглядывая на разгневанную соседку, поспешила к распахнутой двери.
– Бог милостив к грешникам, – процедила она, выходя во двор, – но не всякий грешник прощен будет.
Отойдя за околицу, матушка остановилась и, обернувшись на соседский дом, медленно перекрестила его.
Вечером того же дня к Владимиру Петровичу подошел батюшка.
– Вечер добрый! – сказал он.
– Добрый, коли не шутите…
На какое-то время повисло напряженное молчание. Отец Петр неловко переминался с ноги на ногу, Владимир Петрович смотрел в сторону уходящей за горизонт дороги.
– Матушка расстроена, после разговора с Родмилой Николаевной все никак не может успокоиться, – батюшка поежился, словно от холода.
– Что ж, дело такое женское – слезы лить…
Опять пауза.
– Вы понимаете, что творите? – наконец скорбно спросил отец Петр.
– Ничего предосудительного.
– Не устраивайте себе проблем. Иначе мне придется предпринять определенные меры: я буду вынужден обезопасить себя, свой покой и свое имущество.
– Как вам будет угодно, – сухо ответил Владимир Петрович, повернулся к батюшке спиной и пошел прочь.
Батюшка задумчиво смотрел вслед удаляющемуся старику. Терпение никогда не входило в число достоинств отца Петра, и, судя по багровым пятнам, появившимся на его невысоком лбе и щеках, теперь оно было окончательно исчерпано.
Попытка обуздать своевольных соседей ни к чему не привела. Ни матушкина мудрость, ни священнический авторитет не заставили упрямцев отступить от своего. Впереди маячила война, затяжная и беспощадная. Но только такой и может быть война со злом, с пороками и грехами человеческими.
Репрессии последовали довольно скоро. На дворе стоял конец октября, по ночам подмораживало, старые печки в избе Родионовых уже не грели. Ждать холодов в старом деревянном доме не имело смысла. Питерские дачники собрали коробки с осенним урожаем, привычно погрузили их в прицеп своей «шестерки», закрыли ставни, заперли на тяжелый железный замок входную дверь и уехали. Казалось, деревенские склоки остались позади, к весне все забудется и через полгода, лишь только апрельское солнце растопит потемневшие сугробы, можно будет возвращаться обратно, в свой деревенский дом, туда, где так сладко пахнут старые комоды и тяжелые дубовые буфеты, где привычно скрипят половицы и печка гудит как большая труба в оркестре.
Но, лишь машина Родионовых скрылась за поворотом, на поповой горке начались строительные работы. За несколько дней между двумя участками был возведен двухметровый железный забор, надежно ограждающий территорию оскорбленного священника. Все бы ничего, но в пылу раздраженного самолюбия отец Петр отхватил часть участка Родионовых и внушительный кусок бывшей деревенской дороги, полностью лишив тем самым своих давнишних соседей подъезда к дому. И здесь сработал уже не раз опробованный метод. Владимир Петрович пару лет назад, не глядя, подписывал какие-то земельные документы, невзначай во время вечерних чаепитий подсунутые ему предусмотрительным священником. Земельный участок вместе с дорогой был оформлен на отца Петра чин по чину, с соблюдением всех бумажных формальностей, благо, среди любителей батюшкиного деревенского прихода, с пышными трапезами и вечерней банькой на берегу озера, были люди весьма представительные: земельные чиновники и пронырливые юристы.
Дело было сделано. Остатки дороги тщательно уничтожили, чтобы комар и носу не подточил: на каменное основание уложили несколько слоев рубероида, присыпав его сверху жирной землей. Матушка ликовала, даже несмотря на то, что и ей с батюшкой теперь приходилось оставлять машину в ста метрах от дома и пешком с тяжелыми сумками церковных приношений – не перевелись еще добрые люди, заботятся о батюшкином пропитании – по слякотной жиже подниматься вверх на горку, сетуя на строптивых соседей, доставляющих столько хлопот божиим людям.
Но ничего не поделаешь! Иначе как было защитить свой мир от упрямцев, которые ни во что не ставят священнический авторитет? На требования не реагируют, хамят, приглашают к себе кого попало, того гляди, с кулаками набросятся или еще чего похуже! Кто их знает? От неповиновения до греха – полшага! К тому же, Машка да доктор ее повадились к Родионовым ездить, стариков-соседей смущать да к непослушанию их подговаривать. С чего бы это они друзьями закадычными стали? Не иначе как планы свои вынашивают, к добру батюшкиному присматриваются, оттяпать, видно, хотят то, что своим считают. Докторишка этот с оружием ходит, мало ли чего надумает? Ему на курок нажать – что плюнуть! Или еще проще – колодец на двух участках общий, туда бросить гадость какую, чтобы людей благочестивых вмиг извести, и все шито-крыто, а нам, как говориться, со святыми упокой! Трава, опять же, вокруг дома сухостоем. Чирк спичкой – и того… Глядишь, вспыхнет батюшкин дом, на радость всем деревенским злопыхателям! И никаких подозрений! Обычная житейская оказия.
Нет, не дождутся! Приедут весной и обомлеют – забор знатный, двухметровый, а на воротах замок висит! Поймут тогда, каковы последствия непослушания, а там, глядишь, намаявшись с подъемом к своему дому – старикам, поди, уже восьмой десяток! – осознают свой грех, от блудницы отвернуться да к матушке и батюшке на поклон придут. Грех, дескать, попутал, простите, люди добрые! Нет, как не крути, а идея с забором отличная! И себя обезопасили и смутьянов наказали! Теперь, голубчики, получат по заслугам! Матушка Нина ликовала, предвосхищая триумфальную победу над строптивыми бунтарями.
Однако Родионовы, услышав о столь диком самоуправстве своего набожного соседа, терпеть не стали и написали возмущенное письмо местному архиерею. Образумьте, дескать, своего подчиненного, сеющего раздор и незаконно присваивающего чужие территории. Архиерей батюшку пожурил, мягко посоветовав миром уладить этот мелкий соседский конфликт. Ваша, дескать, территория, ваш приход, вот сами и решайте вопрос со стариками, а епархию в ваши семейные склоки не вовлекайте. В епархии и своих забот – через край…
– Да как же это, миром?! – негодовала матушка. – Это что ж, теперь забор сносить? Денег-то сколько в него было вбухано – тысячи! Спасибо людям добрым, в положение наше вошли, и денюшкой, и материалами помогли, и рабочих вовремя подогнали. И что ж теперь, на попятную идти?
Очередное бунтарство Родионовых возмутило попадью до глубины души. «Старые люди, а поддались на манипуляции этой блудницы, – горестно думала она. – Жили себе в мире столько лет, в гости друг к дружке захаживали, церквушку божию вместе восстанавливали, а тут на тебе – приехали. Бунтовать осмелились! Самому архиерею писать вздумали! А в чем причина? В ней! В ней! В греховоднице этой окаянной!».
Матушка горестно вздохнула и вновь принялась за письмо. «Забор, построенный между участками отца Петра и Родионовыми – писала она, старательно выводя буквы, – это только повод для написания пасквиля. Этот вопрос можно было разрешить в стенах общины, в крайнем случае, в соответствующих государственных органах.
Надеемся, что наше письмо станет известно и Владимиру Петровичу Родионову. Как человек с достаточным житейским опытом мог попасть на такую банальную психологическую обработку со стороны Марии Мишиной? Как он мог возводить, мягко говоря, клевету на нашего батюшку? Как он смог попасть под влияние тех, кто годится ему во внуки? Клевета Родионова В.П. касается нас всех. Это мы вместе с о. Петром чистим снег, топим печи, печем просфоры и носим воду… Тогда как Родионовы живут себе в теплых стенах Петербургской квартиры.
- Предыдущая
- 26/36
- Следующая
