Пляски теней (СИ) - Клецко Марина - Страница 22

• Предыдущая
• 22/36
• Следующая

Ощущения были непередаваемые. Доктор почувствовал не просто страх. Это было какое-то глубокое, утробное ощущение приближающейся смерти. Он увидел, как дрожит ствол ружья, как дрожат руки, понял, что трясется весь, с ног до головы, трясется так сильно, что даже лабаз качается. «И чего я сюда приперся? Сидел бы себе дома на диване, пил «Рябину» и смотрел кино». Медведь продолжал реветь. «Да ты, косолапый, на испуг меня хочешь взять, – внезапно понял Александр. – И сам боишься не меньше моего, раз не нападаешь, а только орешь!». Охотник облегченно вздохнул, откашлялся и прикурил сигарету. Дрожь в руках постепенно утихла. Косолапый озадаченно заткнулся, шумно втянул воздух и фыркнул.

– Теперь поговорим? – крикнул охотник медведю. – Ты чего притих там? Чего приперся сюда? Овес жрать, который не сажал?

Медведь взревел так, что Александр на мгновение оглох. «Эх, нет гранаты!».

– Да не ори ты, козел! Выходи на чистое место!

– Р-р-рэ-о-о-а-а! О-о-о-а-э-э!

Этот странный диалог между зверем и человеком продолжался довольно долго. Александру казалось – целую вечность. За это время он попытался объяснить медведю, что тот не хищник, а травоядный и если пришел воровать, то надо совесть иметь, а не гнать с поля хозяина, что хозяин здесь – человек, и не медвежье это дело – сидеть в кустах и реветь на охотника.

– Да если бы я мог убежать, – орал Александр, – то убежал бы давно, а летать не умею! Да если бы весил килограмм на двести больше, то давно бы слез и набил твою наглую звериную морду!

Медведь в ответ ревел, с шумом ломая ветки.

Постепенно оба собеседника выдохлись. Интонации и того, и другого стали гораздо спокойнее. Теперь зверюга уже не ревел до звона в перепонках, а лишь ворчал, сопел и фыркал. Потом он замолчал совсем. Стало подозрительно тихо. Александр вновь поднял ружье. Вроде, шевельнулся ельник. Послышались шаги. Неужели зверь уходит? Нет. Медведь отошел метров на десять в сторону и с хрустом лег. Что теперь?

«Уже совсем стемнело, еще чуть-чуть и не будет видно и собственной руки, – подумал охотник. – Фонаря должно хватить часов на пять, а до рассвета еще ждать и ждать. Надо уходить. Но как? Чтобы слезть с лабаза, нужно повернуться к зверю спиной – это опасно. Спрыгнуть вниз? Но если подверну ногу или просто упаду – все, кирдык! Медведю до меня два прыжка…». Александр почему-то подумал о Маше. Что она сейчас делает, о чем думает? Как быть с ней? Может, это и есть решение всех проблем? Если судьба – медведь отпустит, если – нет, то так тому и быть. По крайней мере, красивая смерть…

Доктор поставил ружье на предохранитель, отстегнул ремешок на чехле ножа. Решение было принято. Стало легко и спокойно. Он поднялся, чуть размял затекшие ноги, расстегнул штаны и помочился сверху на медвежью елку. Бросил вниз рюкзак. Медведь внизу громко сопел, но ритм его дыхания не изменился. Охотник медленно, стараясь не шуметь, слез с лабаза, поднял с земли рюкзак, снял предохранитель и задом наперед вышел на поле.

Зверь не двигался…

Отпустил.

Подойдя к мосту через небольшую речушку, Александр остановился и закурил. По воде медленно плыли разноцветные осенние листья. «Отпустил… Почему медведь меня отпустил? – думал он. – Сильный, обиженный зверюга дал мне уйти. Почему? К кому он меня отпустил?... Там впереди деревня, где меня ждет Маша. Или уже не ждет, и тогда ничего не мешает мне вернуться домой». Александр физически чувствовал выбор, где-то там, глубоко внутри, понимая, что от того, что он сейчас сделает, зависит вся его жизнь, что встреча с медведем – это так, пустяк, проверка на вшивость, а главное – это выбор, перед которым он стоит сейчас, глядя на эту реку, холодную и отстраненную, словно сама судьба.

По реке все так же плыли листья, вода тускло блестела в последних лучах света. Ночь гасила последние блики на воде. «И чего напрягаться? Чего проблемы устраивать на ровном месте? Жил себе спокойно и дальше так же буду жить! У каждого свой Рубикон. Только я ведь не Юлий Цезарь. Поеду домой. Утро вечера мудренее». Александр сел в машину, завел двигатель. И поехал к Маше.

ГЛАВА 24

ВОТ ОНО – СЧАСТЬЕ

Он мылся, стоя за углом Машиного дома. Было тихо, тепло. В ночном воздухе висел густой аромат роз. Из окна тянулась дорожка теплого света. Александр слышал негромкий разговор Маши с сыном. Позвякивала посуда – семья готовилась к ужину. «Ждут... Завтра, может, этого уже не будет… Или будет? Странно, у меня же есть свой мир, почему так хорошо в этом? Чужая жена, чужой сын, чужой дом…». Доктор вылил оставшуюся воду себе на голову, смывая обнаглевших комаров, досуха растерся полотенцем.

– Саша, ты где? Иди скорее, все готово.

… После второго бокала вина он почувствовал, что его наконец-то отпустило. Весело пощелкивали в печке дрова, мерно тикали часы с кукушкой, тик-так, тик-так… Было по-домашнему спокойно и уютно.

– Когда ты пришел, на тебе лица не было. Что-нибудь случилось? В лесу, да?

Он криво усмехнулся:

– Лицо не главное. Хорошо, хоть скальп на месте.

В двух словах он рассказал Маше об охоте.

– И что теперь? Он так и будет тебя выслеживать?

– Нет. Мне кажется, мы договорились.

– И он тебя отпустил?

– Да. Мог убить, но не стал. Думаю, он больше не придет.

– Ну и хорошо, – вздохнула Маша. – Эти мужские игры со смертью меня пугают. Я все понимаю, но… это и смешно, и страшно. Но страшного больше. Быть порванным в лесу медведем – странная смерть, согласись.

– Бывают вещи пострашнее медведя. – Александр внимательно посмотрел на Машу. Она явно нервничала, была напряжена и, покусывая губы, бесцельно переставляла на столе чашки и блюдца. Ее руки чуть заметно дрожали. Потом она что-то говорила. Сбиваясь, почти бессвязно. Говорила быстро, захлебываясь, чуть картавя. О том, что продолжать так невозможно, что у нее уже нет сил, что ее сердце (будь оно неладно!) все время болит и стучит так, словно хочет разорваться, еще что-то о семейных ценностях, об отсутствии обязательств друг перед другом…

– Ну, хватит. – Александр поднялся, подошел к Маше, обнял ее. Обнял женщину, которую любил уже так долго.

Время остановилось.

На рассвете они спустились к озеру. Над водой висел легкий туман. Уже проснулись первые птицы и радостно перекликались в камышовых зарослях.

Доктор искупался в ледяной воде. Маша стояла на берегу, держа полотенце в руках. Она улыбалась.

– Ты как? Не замерз?

– Нет! – Александр рассмеялся. Ледяная вода не охладила его, не изменила странного ощущения. Ощущения другого мира. Словно в нем что-то изменилось. Словно распахнулась запретная дверь, открыв новое измерение. Это был мир какого-то идиотского ощущения счастья. И гармонии. Мир, в котором не было ни угрызений совести, ни чувства вины – ничего из того, чем заканчиваются подобные истории с чужими женами. Казалось бы, что, собственно, произошло? Просто романтический выплеск. Измена. Адюльтер с чужой женой. Ну и что? Сходил в церковь, покаялся. Суровый батюшка пожурил тебя, наложил епитимью – пятидесятый псалом да пару дополнительных богородичных молитв по утрам. Упал, согрешил – поднимайся и иди дальше. И вспоминай потом это как приятное приключение, как удовольствие с небольшим привкусом вины.

Однако на этот раз все было по-иному. Мир действительно изменился. Он стал гармоничным. Таким, каким и должен был быть.

Домой они возвращались молча, наслаждаясь и взаимным присутствием, и любовью, и покоем. От восходящего солнца пламенем загорались кресты на церкви, через дворы по росистой траве тянулись тени от деревьев, в мягком холодном воздухе чувствовалось дыхание осени. Казалось, что прошлая жизнь – это сон, химера, что-то далекое и чуждое, что есть только этот солнечный свет, и утренняя свежесть, и это ощущение безграничного счастья.

• Предыдущая
• 22/36
• Следующая