Пляски теней (СИ) - Клецко Марина - Страница 13
- Предыдущая
- 13/36
- Следующая
Николай знакомился со странным, параллельным привычному миром, где правили свои законы, где люди, равные перед опасностью и тяжелым трудом, промокшие, уставшие, голодные и злые, сбрасывали с себя шелуху цивилизации и обнажали свою истинную суть; миром, где не имело значения, бандит ты или мент, номенклатурщик или городской люмпен, миром, где все равны, где все испытывают агрессию, страх и жажду крови.
Все это не могло оставить Николая равнодушным, и уже через несколько дней он стал проситься на охоту. Но эта, казалось бы, обычная просьба вызвала у доктора некоторое замешательство. К тому времени он уже много лет командовал охотничьей бригадой, а до того успел испортить свою репутацию как заядлый браконьер. Девяностые не прошли даром – кто-то строил финансовые пирамиды, кто-то ушел в рэкет, а молодой врач кормил свою семью мясом из леса. Особая, охотничья атмосфера цементировала характер, отсекала людей слабых, трусливых, малодушных. Опыт управления бандой вооруженных полупьяных адреналинщиков выработал у Александра железный характер. В свою охотничью бригаду он брал всех без разбора. Жесткий быт браконьерской охоты, постоянная игра на грани фола, страх и запредельные физические нагрузки очень быстро фильтровали людей. Четверо из пяти добровольцев не выдерживали и уходили. Стукачей и явных слабаков выдавливала сама бригада. Это был здоровый, самоочищающийся организм, со своими правилами жесткой, но справедливой войны.
Однако страстное желание Николая примкнуть к охотничьей бригаде заставило Александра задуматься: имеет ли он право подвергать жизнь священнического сына смертельной опасности? Да и правила религиозной жизни с известными ограничительными заповедями: «не убий…», «возлюби…» как-то не вписывались в охотничий кодекс.
Долгое время Александр ответа не давал, а когда выкручиваться уже стало невозможно, взял себя за воротник и пошел на исповедь к отцу Петру. После исповеди, тут же, не отходя от аналоя, он рассказал священнику о желании его сына стать настоящим охотником.
– Что же вам, Александр Леонидович, мешает взять Николая на охоту? – недоуменно спросил батюшка.
– Понимаете… Боюсь, что ваш сын плохо представляет, что его там ждет. Это совсем не так красиво, как в кино. Чему он там научится? Убивать? И не просто убивать, а максимально эффективно. Это в кино зверь после выстрела падает замертво, а в реальности подранка приходится добивать. Стреляешь – он падает, еще стреляешь… Его, еще живого, рвут собаки, а ты должен подойти и горло ему перерезать. А зверь… он на тебя смотрит… Вы хотите, чтобы я этому его научил? Убивать, материться, стаканами водку пить. Ему это надо? А бегать с тридцатикилограммовым рюкзаком от егерей? Отмороженные руки и ноги зимой, опухшее от комаров лицо летом. Многие не выдерживают.… Давайте не будем экспериментировать.
– Нет! – сказал отец Петр. – Я хочу, чтобы он стал настоящим мужчиной.
– Но… мужчиной можно стать и без этого, есть же…
– Нет! Я вас благословляю! – торжественно проговорил батюшка и осенил Александра крестом.
Выйдя из храма, доктор привычно перекрестился, полной грудью вдохнул свежий воздух. «Что ж, благословение получено, – подумал он. – Поглядим, что из этого получится». Было странное ощущение неизбежности того, что происходит. Словно какая-то внешняя сила захватывала его, заставляя жить по своим, только ей ведомым законам.
ГЛАВА 12
ОПАСНАЯ ПАЦИЕНТКА
Прошло некоторое время. Николай, почувствовав улучшение, привел к известному в городе доктору всю свою семью: сначала сына, затем приехавшую на каникулы к родителям дочь Маришку и, наконец, свою жену Машу. Попытки Александра дистанцироваться от семьи деревенского священника разлетались в пух и прах – его настойчиво втягивали в орбиту священнического рода.
Дочь Николая, Марина, была удивительно красивой двадцатилетней барышней. Умная, молчаливая девушка вызывала у доктора восхищение. «Вот на таких нужно жениться», – невольно думал он, любуясь девической грацией, точеным телом и особым аристократизмом, исходящим от нее.
А вот жена Николая, Маша, вызывала непонятное раздражение. В ней было что-то такое… Особенное… Вся она была какая-то неправильная: странные, яркие, почти желтые глаза на круглом кошачьем лице, чуть-чуть несимметричный рот, очень быстрая и пластичная мимика и такая же пластика тела – все это непрерывно двигалось, меняло форму, как вода или огонь, и раздражало невозможностью остановить, хотя бы на секунду зафиксировать, чтобы рассмотреть это странное существо. Удивительным было и то, что Маша, казалось бы, напрочь забыла о своем внешнем виде: серо-коричневый балахон на плечах и стоптанные туфли, полное отсутствие украшений на руках и шее и несправедливая, слишком ранняя проседь на густых каштановых волосах. Все это было странно, как-то не так, особенно на фоне по-столичному щеголеватого мужа и холеной свекрови. Форма явно не соответствовала содержанию. Словно элитный коньяк налили в бутылку из-под водки, и сквозь дешевое стекло, мягко переливаясь янтарем, просвечивает нечто изысканное и очень дорогое.
Кроме того, Александр испытывал странное чувство припоминания, словно давным-давно, много лет, много веков назад он уже встречался с этой странной, раздражающей и, вместе с тем, волнующей его женщиной, словно он уже погружался в поток ее дикого, изменчивого нрава, в поток ее жара, ее одуряющей энергии.
За время своей многолетней работы Александр привык разграничивать профессиональное и личное восприятие. Вереницу обнаженных тел, женских, мужских, морщинистых, рыхлых, целлюлитных, накачанных и тощих, он воспринимал исключительно с профессиональной позиции – как ортопед, обращающий внимание лишь на недостатки, которые нужно исправить.
– На улице вы для меня женщины, – говорил он особо чувствительным пациенткам, млеющим под руками брутального доктора. – А здесь, извините, кусок мяса. Точнее, механизм с поломками, которые я должен найти и устранить.
Только такое жесткое разграничение «пациент» – «доктор» позволяло ему выполнять свою работу. Но на этот раз профессиональная защита не сработала. Доктор понял, что Машу ему будет лечить не просто сложно – невозможно. «Ничего, – подумал он, – если будет проситься на лечение, стряхну ее с хвоста, не первый раз… А работать с ней, точно, не буду. Чего искушаться почем зря? Зачем мне этот церковный геморрой. Пусть за ее здоровье в храме молятся. Благо, есть кому».
ГЛАВА 13
ВТОРЖЕНИЕ
В соседнем доме шумели: надрывались звуки музыки, слышался смех, то и дело переходящий в подозрительный хохот. Попадья, скорбно посмотрев в ярко освященные окна, на мгновение замерла, затем вытащила из кармана карамельку, очистила ее от бумажки и принялась задумчиво жевать. Когда рядом с матушкой смеялись и она не знала, о чем, она всегда предполагала, что это смеются над ней. Она укоризненно покачала головой, глубоко вздохнула и медленно побрела в сторону церкви.
События последних месяцев не давали ей покоя: в ее тихую, размеренную жизнь вторглось нечто опасное, раздражающее своим до боли знакомым ароматом безудержного веселья.
Дети, Мария и Николай, пренебрегая негласным запретом не пускать на общую семейную территорию людей посторонних, стали принимать у себя кого ни попадя: старых университетских друзей, новых городских приятелей и праздно шатающихся дачников из близлежащих деревень. Нахальные крашеные женщины со своими вечно галдящими детьми, подозрительные мужчины в мятых льняных рубашках раздражали матушку Нину своим легкомысленным поведением. Они беспардонно шастали по общей территории, здоровались с матушкой и батюшкой приветливо, но с очевидным равнодушием к священническому сану, в церковь Божию и носа не казали, в общем, вели себя вызывающе дерзко. «Так, – размышляла попадья по дороге в церковь, – на Рождество гостили аж неделю. Несмотря на явное наше неодобрение, праздновали Новый год, запускали фейерверки, жгли бенгальские огни и, пренебрегая рождественским воздержанием, объедались оливье … Фу, язычники бессовестные! Затем, на майские приезжала какая-то парочка с младенцем на руках, мамаша сама некрещеная, и ребенок, видать, нехристем будет – ни у кого на шее креста не было! Ходила мамаша по двору, словно у себя дома, в коротком платье, коленками сверкая перед батюшкой, бесстыжая! И вот теперь каждые выходные повадились городские приятели-подружки к Маше на огонек. Галдят, смеются, кое-кто из гостей даже покуривает на пороге, срам да и только! Ладно бы люди благочестивые гостили, а то ведь сброд один».
- Предыдущая
- 13/36
- Следующая
