Элантрис - Сандерсон Брэндон - Страница 56

— Ты знаешь, мне не обязательно понимать, чего он добивается, чтобы помешать ему, — произнесла она вслух.

— Знание пойдет вам на пользу, госпожа.

— Такой роскоши я лишена. Но если джьерн хочет вызвать у людей ненависть к элантрийцам, моя задача — сделать все наоборот.

Эйш помолчал.

— Что вы задумали, госпожа?

— Увидишь, — с улыбкой ответила Сарин. — Сначала вернемся во дворец. Я уже давно хотела поговорить с отцом.

— Ин? Я рад, что ты решила связаться со мной. Я волновался.

Перед принцессой висело светящееся изображение Эвентио.

— Ты мог вызвать меня в любой момент, отец.

— Не хотел вмешиваться, родная. Я знаю, как ты ценишь независимость.

— Независимость никак не сравнится с долгом, отец. Государства рушатся — у нас нет времени слишком заботиться о личных чувствах.

— Поправка принимается, — со смешком ответил король.

— Как дела в Теоде?

— Не слишком хорошо. — Голос Эвентио посерьезнел. — Настали тревожные времена. На днях мне пришлось положить конец еще одному культу мистерий Джескера; накануне затмения они растут как грибы.

Сарин пробрала дрожь: мистерии всегда привлекали странных личностей, с которыми теоданскии король не любил иметь дело. Но принцесса видела, что его беспокоит не только это.

— Что-то еще, отец?

— Боюсь, что так. И гораздо худшее.

— Что?!

— Ты помнишь Эшгресса, фьерденского посла?

— Да, — нахмурилась Сарин. — Что он натворил? Публично тебя проклял?

— Хуже. Он покинул страну.

— Покинул страну? После всех хлопот, на которые пошел Фьерден, чтобы мы впустили его обратно?

— Именно так, Ин. Он произнес в порту прощальную речь и увез с собой всю свою свиту. Его исход оставил после себя неприятное чувство окончательного разрыва отношений.

— Нехорошо, — согласилась принцесса. Фьерден всегда истово настаивал на том, чтобы иметь в стране представителей. Если Эшгресс покинул страну, то он действовал по личному приказу вирна. Попахивало полным отказом дереитов от Теода.

— Я боюсь, Ин. — От слов отца мурашки побежали у нее по коже. Он был одним из самых бесстрашных людей.

— Ты не должен так говорить.

— Я признался только тебе. Я хочу, чтобы ты понимала, насколько серьезно наше положение.

— Я знаю, — ответила Сарин. — Я понимаю. В Каи появился джьерн.

Эвентио пробормотал несколько проклятий, которых она никогда от него не слышала.

— Я справлюсь с ним, отец, — поторопилась добавить принцесса. — Мы не спускаем друг с друга глаз.

— Кто это?

— Его зовут Хратен.

Отец снова чертыхнулся, еще более зло.

— Идос Доми, Сарин! Ты не знаешь, кто он? Хратен получил назначение в Дюладел за полгода до падения республики.

— Я догадывалась.

— Я хочу, чтобы ты вернулась. Джьерн чрезвычайно опасен — ты знаешь, сколько людей погибло во время дюладелской революции? Десятки тысяч!

— Отец, я знаю.

— Я высылаю за тобой корабль. Мы построим оборону здесь, куда не ступает нога джьернов.

— Я не уеду, — без колебаний ответила девушка.

— Сарин, подумай. — Король перешел на спокойный, просительный тон, к которому он прибегал, когда хотел добиться чего-то от дочери. Обычно ему это удавалось: отец являлся одним из немногих людей, кто мог уговорить ее передумать. — Всем известно, что арелонское правительство село в лужу. Если Хратен ухитрился перевернуть Дюладел, ему не составит труда проделать то же самое в Арелоне. У тебя не будет надежды остановить его, если против тебя выступит целая страна.

— Я должна остаться, независимо от успеха.

— Чем ты им обязана, Сарин? — умолял король. — Мужу, с которым толком не знакома? Чужому народу?

— Я — дочь арелонского короля.

— Ты также дочь теоданского. Какая разница? Здесь люди знают и уважают тебя.

— Они знают меня, отец, но уважение… — Сарин откинулась на спинку стула, слова оставляли во рту кислый привкус. На нее нахлынули старые чувства, которые заставили покинуть родину, променять ее на чужую землю.

— Я не понимаю, Ин. — В голосе короля слышалось страдание.

Сарин вздохнула и закрыла глаза.

— Ох, отец, ты никогда этого не замечал. Для тебя я всегда была радостью — красивой умницей-дочкой. Никто не осмеливался сказать тебе, что обо мне думают.

— О чем ты говоришь?! — К Эвентио вернулись властные нотки монарха.

— Отец. Мне почти двадцать пять, и я прямолинейна, умна и часто говорю в глаза обидные вещи. Ты должен был заметить, что никто не пытался искать моей руки.

Король помолчал.

— Я думал об этом, — признал он.

— Меня считали сварливой старой девой, с которой никому не хотелось связываться. — Принцесса безуспешно пыталась удержать горечь, кипящую внутри. — Мужчины посмеивались за моей спиной. Никто не смел ухаживать за мной, поскольку боялся, что его засмеют товарищи.

— Я думал, что ты ценишь независимость… не считаешь их достойными потраченного времени…

Сарин горько рассмеялась.

— Отец, ты любишь меня. Ни один родитель не признает, что его дочь недостаточно привлекательна. Но, по правде говоря, мужчинам не нужна умная жена.

— Неправда, — немедленно возразил Эвентио. — Твоя мать невероятная умница.

— Ты — исключение, отец, поэтому и не понимаешь. Сильная женщина — не такое уж удачное приобретение, даже в Теоде, где к нам относятся более прогрессивно. На самом деле особой разницы не существует. Теоданцы утверждают, что предоставляют своим женщинам большую свободу, но при этом подразумевают, что свобода изначально принадлежит мужчинам, раз они ее раздают.

В Теоде я останусь незамужней дочерью. В Арелоне я — овдовевшая супруга. Разница огромная. Как бы я ни любила Теод, мне придется жить с неотступным напоминанием, что я никому не нужна. Здесь у меня появилась возможность убедить себя, что кто-то хотел провести со мной жизнь, пусть даже ради государственной выгоды.

— Мы найдем тебе кого-нибудь другого.

— Не думаю. У Теорна родились дети; мой муж не получит трона, а это — единственная причина, по которой теоданец решится на брак со мной. И никто из дереитов не возьмет в жены принцессу Теода. Остается Арелон, где брачный контракт лишает меня права снова выходить замуж. Нет, отец, мы никого не найдем мне в мужья. Лучшее, что я могу сделать, — воспользоваться своим положением здесь. По крайней мере, в Арелоне я получаю толику уважения, не беспокоясь, как мои действия отразятся на шансах выйти замуж.

— Я вижу. — Принцесса ясно услышала в голосе отца недовольство.

— Неужели мне нужно просить не волноваться за меня? На нас надвигаются неприятности посерьезнее.

— Я не могу перестать волноваться за тебя, девочка. Ты у меня единственная дочь.

Сарин опустила голову, отчаянно придумывая, как перевести беседу на другую тему, прежде чем из глаз польются слезы. Ей стало стыдно за то, что она разрушила наивные иллюзии отца, и принцесса ухватилась за первую пришедшую в голову мысль:

— Дядя Киин живет в Каи.

Она услышала прерывистый вздох с другой стороны идущей через сеонов связи.

— Не упоминай при мне его имени, Ин.

— Но…

— Нет.

Сарин вздохнула.

— Ладно, поговорим о Фьердене. Что замышляет вирн?

— На сей раз даже предположить не могу. — Эвентио благодарно позволил увести разговор в сторону. — Что-то грандиозное. Перед теоданскими купцами закрываются северные и южные границы, а наши послы пропадают без следа. Я собираюсь отозвать их на родину.

— А твои осведомители?

— Тоже исчезают. Уже месяц я не могу никого заслать в Велдинг, и только Доми знает, что там затевают вирн и его джьерны. Послать же шпиона во Фьерден — все равно что отправить его на верную смерть.

— Но тем не менее ты их отправляешь, — тихо произнесла принцесса, распознав муку в отцовском голосе.

— Приходится. Приносимые сведения спасут тысячи, хотя на совести легче не становится. Я хотел бы послать кого-нибудь в Дахор.