Амнезия души - Коган Татьяна Васильевна - Страница 25
- Предыдущая
- 25/52
- Следующая
Знакомство с Елизаветой Гончаровой углубилось и окрепло. Как и когда приступать к реализации плана, он поразмыслит вечером, а день посвятит общению с другом.
Раньше они виделись часто. Встречи стали реже, когда Толька обосновался за городом. Дело было не во времени: два часа в пути – сущая мелочь. Просто тяжело давались Улыбке эти встречи, морально тяжело.
Стал накрапывать мелкий дождь, отчего простиравшийся за окном пейзаж посерел и размылся. Улыбка посмотрел вниз: дорога, покрытая тончайшим слоем влаги, походила на старое пыльное зеркало, в котором отражались призрачные дома и хмурое небо. Возле бордюров образовались лужи, и проезжающие автомобили обрушивали на тротуары мутные фонтаны брызг, заставляя прохожих держаться подальше от края.
Матильда с неожиданной для своей тучности грацией запрыгнула на подоконник, чтобы разделить с человеком момент созерцания. Улыбка не боялся оставлять окна открытыми: Матильда хоть и интересовалась внешним миром, но была крайне осторожна и недоверчива, не рискуя выглядывать далеко. Тем не менее, уходя из дома, окна на всякий случай закрывал.
В десятом часу Улыбка покинул квартиру, завел старую, но отлично служившую «десятку» и вырулил на трассу. Чтобы не скучать в дороге, включил радио, но уже через полчаса следовавшие одна за другой мелодии слились в неразборчивый монотонный шум, будивший воспоминания.
Прозрачные капли настырными мошками облепляли лобовое стекло, чтобы несколько секунд спустя погибнуть под скрипучими «дворниками». Улыбка сосредоточенно смотрел на дорогу, погружаясь в далекое прошлое.
В первый год срочной службы произошел в части любопытный случай. У одного из офицеров имелся ежедневник, именуемый солдатами не иначе, как кондуит. Сам офицер отличался суровостью нрава и природной гадливостью. Никому не давал спуску, цеплялся ко всем по мелочам, лишь бы найти провинившегося. За мельчайшие проступки раздавал наряды вне очереди. Ошибки записывал в кондуит, собирая досье на каждого бойца. Перед выходными и праздниками судьба солдата зависела от записей в его ежедневнике. Если значилась хоть одна провинность – на увольнение не стоило рассчитывать. Если за год записей накапливалось слишком много (пусть даже отработанных), то жизнь отчаянных нарушителей заметно усложнялась. Берег офицер свой кондуит как зеницу ока. Никогда с ним не расставался.
Однажды кондуит пропал. Будто растворился в воздухе. Где, когда – неизвестно. Был – и не стало. Офицер построил взвод и не распускал их несколько часов, вынуждая виноватого признаться. Все молчали. Проверка личных вещей тоже не помогла, как и приватные беседы в кабинете. Офицер лютовал и бесился, считая, что солдаты намеренно укрывают вора, но ничего не мог поделать – никто тайны не выдавал. Пропажа кондуита обернулась долгожданными увольнительными тем, кто уже перестал о них мечтать. Офицер не помнил всех проштрафившихся.
О том, кто украл кондуит, знал лишь Улыбка, ибо собственноручно помогал Тольке уничтожать похищенный ежедневник. Как Тольке удалось провернуть это воистину героическое мероприятие, он не рассказывал и опасения быть разоблаченным не демонстрировал. Отделывался своей излюбленной поговоркой: «Легкая придурковатость делает человека практически неуязвимым».
На счет неуязвимости Толька не преувеличивал. Позже, когда им придется участвовать в реальных боевых действиях, он неоднократно подтвердит этот факт.
Четвертый год службы. Кавказ. Поступает информация о присутствии в здании вооруженных террористов. Группа штурмующих идет змеей, тройками, поочередно зачищая помещения. Первый со щитом и пистолетом, у остальных автоматы, приклады сложены. В группу бросают гранату. Первый орет: «Граната!» Четырнадцать бойцов укрываются, вжимаясь в стены или заскакивая в ближайшие зачищенные помещения. Пятнадцатый бросается туда, откуда кинули гранату, и убивает нападавшего. После успешного завершения операции Толька Адавайте объясняет, что его риск был оправдан: кидающий гранату использует две руки и, следовательно, первые несколько секунд находится без оружия, являясь легкой мишенью.
Улыбка вздохнул: сейчас на корпус запала надевают шприц, что позволяет бросать гранату одной рукой. Но несколько лет назад Толькин расчет был верен.
Пятый год службы. Кавказ. Блокпост. Толька заходит в помещение с бутылкой водки и говорит: «А давайте отметим!» На вопрос «что именно?» показывает свой автомат. При вечернем обстреле неприятельская пуля срезала мушку. Пару миллиметров левее или правее – и Толька с высокой долей вероятности лишился бы жизни.
Воспоминания сменялись одно за другим, словно бежала перед глазами не ровная полоса дороги, а стремительная лента кинопленки. Иногда прошлое столь явственно наслаивалось на настоящее, что Улыбке приходилось трясти головой и сильнее сжимать руль, чтобы не утратить контроль над машиной.
Выключил радио и опустил стекло, впуская в салон бодрящий ветер. По сторонам автотрассы стелились промокшие зеленые луга; влажные ветви растущих вдоль обочины деревьев упрямо тянулись к неприветливым тучам. Часы на автомагнитоле показывали 11.35.
Ровно в полдень Улыбка свернул в небольшой поселок, проехал по главной улице до тупика и припарковался. Дальше нужно было идти пешком.
Парень выбрался из машины и минуту стоял неподвижно, оглядывая окрестности. Дождь уже кончился, но воздух был таким сырым, что осязался на ощупь, упруго скользя по коже. С невысокого тополя срывались холодные капли, падая за воротник рубахи. Улыбка встрепенулся, достал из багажника пластиковый пакет, сквозь который отчетливо проступали очертания бутылки, и нырнул между кустов на узкую утоптанную тропинку. Тропинка углублялась в рощицу, которая при ясной погоде выглядела светлой и радостной, а сейчас представляла собой скопление мрачных, понурых деревьев. Влажная почва пружинила под ногами; чем дальше, тем гуще становились заросли, тревожная тишина пряталась за серыми стволами.
Улыбке показалось, что он вернулся на несколько лет назад, в глухую горную местность, где, по предварительной информации, располагалась база боевиков. В квадрат выполнения задачи отряд высадился с вертолета, спустившись по тросам, и двинулся по ориентировочным координатам. Улыбка отлично помнил свои ощущения к концу первого дня пути: плечи деревянные, ноги гудят, усталость тягучая, вязкая, единственное желание – повалиться на землю и отрубиться на сутки.
Толька шел в передовом дозоре, Улыбка – в ядре. Когда глухой взрыв прорезал лесную тишину, Улыбка похолодел, предчувствуя худшее. Однако и в тот раз фантастическое везение спасло друга от гибели. Осколки разорвавшейся мины лишь слегка поцарапали Тольку, к чертям угробив его ботинки. Останавливать операцию из-за подобной мелочи не стали; Толька вернулся в основную группу, ошалелый и оглушенный. Его место в разведке занял командир – в отряд попали одни юнцы, еще не отслужившие срочную, поэтому он решил не рисковать, а надеяться исключительно на собственную компетентность. Хороший был мужик, справедливый, спокойный. Солдаты его уважали и за глаза величали Сталлоне – за физическую силу, немногословность и малоподвижную мимику. Спустя пятнадцать минут после того, как дозор углубился в чащу, командир наступил на мину. Ему оторвало обе ноги.
Дальнейшее Улыбка вспоминал с трудом – память сохранила не четкую картину, а отдельные фрагменты, громоздящиеся один на другой и создающие причудливую мозаику.
Переговоры с руководством по спутниковой связи, запрос вертолета, приказ о немедленной эвакуации.
Жгут, перетянувший кровавые ошметки бедер, и надпись шариковой авторучкой: 9.24 – время, когда его наложили.
Шприц-тюбик с промедолом, вставленный в лацкан камуфляжной куртки.
Пятичасовой поход к месту посадки с раненым командиром на сооруженных наспех носилках.
Лес, сплошной лес кругом. Ни поляны, ни просвета. Единственный возможный вариант для посадки – поредевший склон.
Звук топора, врезающегося в ствол, нервный хруст веток. Деревья рубили с холодным, сосредоточенным остервенением. Даже хромавший Толька отчаянно размахивал лопаткой, выкашивая молодые побеги и ломая старые сучья.
- Предыдущая
- 25/52
- Следующая
