Легенда о воре (ЛП) - Гомес-Хурадо Хуан - Страница 43
- Предыдущая
- 43/124
- Следующая
Обессилевший Санчо свернулся калачиком и закрыл глаза. Несмотря на усталость, он долго не мог заснуть, страдая от невыносимой жары и безутешных рыданий одного из заключенных, которые мрачным эхом отражались от бортов. Юношу охватила тоска, но сон одолел его прежде, чем хлыст надсмотрщика утихомирил плаксу.
Через некоторое время он проснулся, почувствовав, что на него навалилось чье-то тело. Сумеречные тени сменились полной темнотой, и он не понимал, что происходит. Санчо ощутил у щеки зловонное дыхание и собирался уже поднять тревогу, когда услышал едва различимый шепот в ухо.
- За крик во время отбоя тебя повесят. Хотя до этого не дойдет, потому как я убью тебя раньше.
Он почувствовал прикосновение острого предмета к шее, прямо под челюстью, ощутил, как по коже бежит струйка крови, а страх сжал ледяной хваткой легкие.
- Не шуми, парень. Это не займет много времени, - шептал голос. - Потом я о тебе позабочусь. Вот увидишь, я щедрый.
Санчо хотел бороться, но другой человек держал его руки за спиной. Он резко откинул голову назад с намерением сломать нос обидчику, но тот предусмотрел удар и подставил плечо.
Внезапно Санчо услышал глухой удар, за ним последовали еще два. На короткий миг настала тишина, а потом Санчо заметил, что державший его человек исчез.
Он с трудом заснул снова, страшась возвращения насильника, но под конец усталость взяла свое. На следующее утро у Мертвяка обнаружился фингал под глазом и разбитая бровь. С этой минуты они больше не обменялись ни словом, и Санчо понял, что нажил смертельного врага. Но также и неоплатный долг перед чернокожим Хосуэ, который рос день ото дня, и Санчо не знал, как сможет расплатиться.
XXXI
В первые недели они не вышли за пределы гавани и ее тихих вод. Новым гребцам предстояло научиться своему ремеслу, прежде чем капитан "Сан-Тельмо" отважится выйти в открытое море, и это была на редкость сложная задача. К концу дня Санчо полностью изматывался и ночью едва находил силы одеться, прежде чем рухнуть на скамью и заснуть.
К прочим лишениям добавилась еще и крайне скудная кормежка. По утрам каждому гребцу выдавали на целый день килограмм сухарей. Собственно говоря, это был дважды испеченный хлеб, очень соленый и твердый, словно камень, их приходилось размачивать в воде, чтобы не сломать зубы. Причем, если поначалу они были хотя бы относительно чистыми, то в последующие долгие месяцы Санчо приходилось очищать их от плесени и червей. При этом он с отвращением наблюдал, как иные гребцы не только их не выбирают, но даже сами ловят этих самых червей, ползущих по их пальцам, и съедают. Санчо не хватало решимости последовать их примеру.
Кроме сухарей гребцам давали две миски варева на обед и ужин. Сегодня это были бобы, завтра - горох-нут, и так - каждый день, в их бесконечной унылой череде. Кстати, до Санчо очень скоро дошло, почему приятеля Мертвяка прозвали Сраль, и он не раз облегченно вздыхал, когда надсмотрщик оставлял соседа без ужина. Бывали дни, когда гребцы работали не столь споро, как требовал от них Ворон, и тогда он превращал трюм в огромную отхожую яму. Он вызывал парочку матросов, и те выплескивали под ноги гребцам целые ведра воды, чтобы смыть продукты жизнедеятельности гребцов, которые были вынуждены делать свои дела прямо под себя. Эта коллективная пытка, которой подвергались гребцы, казалась еще невыносимее по сравнению с аппетитным запахом жареной ветчины, который доносился с палубы. У Санчо живот сводило от голода, когда он наблюдал за обедом матросов и гребцов, работающих за жалованье.
К этим последним относились бывшие каторжники, у которых закончился срок, но они так и не смогли найти другого средства заработать на жизнь. Поэтому они возвращались на галеры гребцами-добровольцами и получали жалованье. Кроме того, они не носили оковы, спали на палубе и питались вместе с матросами. Каторжники их презирали, ибо они являли собой как раз то, что могло ожидать их в будущем. И, разумеется, каторжникам было мало радости любоваться образцами столь черной судьбы - и это еще если удастся выжить.
Смерть была, к сожалению, обычным явлением на борту корабля. Еще до того, как галера вышла в открытое море, Санчо увидел смерть двух каторжников - таких же новичков, как он сам, и оба не выдержали чудовищных усилий. В конце апреля, когда капитан решил, что большинство гребцов годятся для мореплавания, "Сан-Тельмо" взял курс на Менорку с приказом патрулировать воды рядом с островами. Еще по пути они потеряли еще двоих. Однажды один из гребцов вытаращил глаза с ужасной гримасой на лице, не в силах вздохнуть. В ту же ночь он выгнул дугой спину и заорал, что не может пошевелиться. Корабельный хирург послал за больным пару человек, а тем пришлось воспользоваться веревкой, чтобы поднять его через люк, настолько он окостенел и скрючился.
- Столбняк, - сообщили ветераны, глядя на него, Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы по тону их голосов понять, что этот человек скоро станет покойником.
Второй умер, потому что оказался не в силах выдержать темпа. Он сидел пятым на весле и, когда надсмотрщик повернулся к нему спиной, сунул руку в бронзовую уключину. Послышался ужасный хруст ломающихся костей, и несчастный взвыл, как безумный. Ворон тут же повернулся и приказал остановить греблю. В люк немедленно просунулась голова разъяренного боцмана.
- Что, черт возьми, происходит?
Ворон, едва взглянув на стонавшего на полу человека, тут же смекнул, что произошло. Печальными глазами он посмотрел на боцмана.
- У нас дезертир, сеньор.
Боцман побледнел. Это был еще совсем молодой парень, недавно назначенный на эту должность, и сейчас он должен был впервые отдать жестокий приказ, столь претивший его натуре. Иногда гребцы нарочно калечили себя, наивно полагая, что если станут бесполезными, король освободит их от каторги. Увы, кара для этих бедолаг была только одна, и боцман не решался объявить ее вслух. .
- Вы уверены, что он нарочно? - спросил он, опасно свесившись из люка. Люк находился прямо над Санчо, который боялся, что еще чуть-чуть, и тот свалится прямо ему на голову.
Ворон снова бросил взгляд на пятого гребца, который ни на мгновение не прекращал стонать и взывать к Пресвятой Деве и всем святым с просьбой о милосердии. Надсмотрщику тоже не хотелось отдавать этот приказ. Он терпеть не мог терять винтики в своем механизме.
- Боюсь, что да, сеньор, - ответил он, презрительно сплевывая в проход. Он хотел побыстрее покончить с этим. Еще больше он ненавидел прерывать греблю. Потом потерянный темп не наверстаешь.
- Мне нужно посоветоваться с капитаном.
Боцман исчез.
Санчо спрашивал себя, неужели никто не поможет несчастному страдающему гребцу, но для этого всё равно не хватило бы времени - снова появилась голова боцмана.
- Капитан высказался яснее ясного, надсмотрщик, - сказал боцман, несколько успокоенный тем, что не ему пришлось взять на себя столь тяжкую ответственность. - Сказал, вы и сами знаете, что надлежит сделать.
Ворон кивнул и приблизился к цепи на первой скамье. Он уже держал в руке ключ и вручил его соседям пятого гребца.
- Расковать. Всех пятерых.
Пока с гребцов не сняли оковы, он не спускал с них глаз, и тут же забрал ключ назад.
- Тащите его к мачте.
Соседи пятого гребца встали. Тот огляделся вокруг затуманенным слезами взглядом, прижимая поврежденную руку другой рукой. На месте левой осталась лишь бесформенное месиво, распухшее и покрытое багровыми пятнами.
- Где костоправ? - пробормотал он.
- Для дезертиров - никаких костоправов.
Гребец вытаращил глаза.
- Что? Я не дезертир! Это был несчастный случай, господин!
- Тебе пришлось слишком далеко протянуть руку, чтобы произошел этот несчастный случай, подонок.
Остальные подтащили его к мачте, несмотря на сопротивление. Люк остался открытым, и оттуда кто-то бросил веревку с петлей на конце.
- Предыдущая
- 43/124
- Следующая