Мастер убийств - Силва Дэниел - Страница 17

• Предыдущая
• 17/96
• Следующая

— О том, что случилось в Париже, знаешь?

— Я смотрел телевизор и читал газеты.

— Люди, которые сделали грязную работу в Париже, были очень хорошо подготовлены — лучше, чем когда-либо. На уровне боевиков организации «Черный сентябрь». Это тебе не мальчики с камнями и не те юноши, что выходят на рынок, примотав к телу скотчем несколько фунтов взрывчатки «семтекс». Это настоящие профессионалы, Габриель.

Габриель сосредоточился на вождении и, казалось, не обращал на речи Шамрона никакого внимания. Но ему не понравилась реакция, которую вызвало в его организме сообщение Шамрона. Пульс участился, а ладони увлажнились.

— Команда у них большая — десять, возможно, двенадцать оперативников. У них есть деньги, транспорт, фальшивые паспорта. Кроме того, акция была распланирована до мелочей. Все дело заняло от начала и до конца тридцать секунд, не больше. Потом, в течение следующей минуты, все участники нападения с места преступления исчезли. Французам не удалось взять ни одного человека.

— Какое отношение все это имеет ко мне?

Шамрон прикрыл глаза и процитировал изречение из Ветхого Завета:

— "Враги поймут, что Я — Бог, когда моя месть настигнет их".

— Иезекииль, — сказал Габриель.

Шамрон продолжил:

— "Если кто-нибудь убьет одного из моих людей, Я в ответ должен поразить его". Скажи, ты веришь в это, Габриель?

— Я привык в это верить.

— А я вот верю в то, что, если ребенок поднимает камень, чтобы бросить в меня, я должен пристрелить его прежде, чем камень вылетит из его руки. — В темноте вспыхнула зажигалка, высветив на мгновение жесткие черты Шамрона, морщинистые веки и дряблые щеки. — Возможно, я какой-то реликт, ископаемое. Но я до сих пор помню, как прижимался к груди своей матери, когда арабы грабили и жгли наше поселение. Кстати сказать, арабы убили моего отца во время так называемой всеобщей забастовки в тридцать седьмом. Я тебе когда-нибудь об этом рассказывал?

Габриель молча смотрел на дорогу.

— Между прочим, они и твоего отца убили. На Синае. А твоя мать, Габриель? Сколько она прожила после того, как умер твой отец? Два года? Три?

На самом деле она прожила чуть больше года, подумал Габриель, вспоминая, как он опускал изъеденное раком тело матери в могилу, вырытую на склоне холма у Израильской долины.

— Ты что, собственно, хочешь всем этим сказать?

— Я хочу сказать, что месть — хорошее дело. И здоровое. Она очищает.

— Месть ведет лишь к новому витку убийств и насилия. На месте каждого убитого нами террориста всегда оказывается какой-нибудь парень, который сначала берет в руку камень, а потом и автомат. Они как зубы у акулы — ломается один, сразу вырастает другой.

— Значит, нам ничего не надо делать? Ты это мне хочешь втолковать, Габриель? Предлагаешь стоять в сторонке и смотреть, как эти ублюдки убивают наших людей?

— Ты отлично знаешь, что я говорил о другом.

Шамрон замолчал и посмотрел в окно «мерседеса» на деревенские домики, мимо которых они проезжали.

— Как бы то ни было, это не моя идея, а премьер-министра. Ему, как политику, необходим мир с палестинцами, но он не может его подписать, пока экстремисты швыряют с балкона гнилые помидоры на сцену, где разворачивается это величественное историческое действо.

— С каких это пор ты стал таким миролюбивым, Ари?

— Мое мнение по данному вопросу не столь существенно. Я простой солдат тайной службы, который делает то, что ему говорят.

— Чушь собачья.

— Ладно, если тебя интересует мое мнение, скажу. Я не верю, что после подписания этого договора мы будем в большей безопасности, нежели до этого. По мне, пылающий в сердце палестинца огонь не погаснет до тех пор, пока все евреи не будут сброшены в море. Но я тебе так скажу, Габриель: мне предпочтительнее иметь дело с открытым врагом, нежели с тем, который видит свою выгоду в том, чтобы притворяться другом.

Произнеся это, Шамрон потер переносицу, на которую слишком сильно давили элегантные очки в черепаховой оправе. Шамрон постарел — Габриель заметил это по углубившимся морщинам возле глаз. Даже великий Шамрон ничего не мог противопоставить разрушительной работе времени.

— Ты знаешь, что произошло в Аммане?

— Я читал об этом в газетах. Кроме того, я знаю, что случилось в Швейцарии.

— Ох уж эта мне Швейцария, — печально произнес Шамрон, как если бы речь шла о неудачном романе, который ему хотелось поскорее забыть. — Казалось бы, простая операция, верно? Нужно было установить «жучки» на квартире исламского экстремиста высокого ранга. Всего-навсего. В свое время мы делали такие вещи с закрытыми глазами. Приходишь, ставишь необходимое устройство и уходишь, пока хозяин не вернулся. Но эти идиоты забыли, что швейцарцы самые бдительные люди на свете. Одна старая дама заметила что-то подозрительное, позвонила куда надо, и не прошло и четверти часа, как вся команда оказалась в руках швейцарской полиции.

— Какое несчастье...

— Вот именно. Потому-то отсюда я и лечу в Цюрих. Хочу упросить наших швейцарских братьев приложить максимум усилий, чтобы это дело не стало достоянием общественности.

— С удовольствием посмотрел бы, как это у тебя получится.

Шамрон утробно хихикнул. Габриель неожиданно для себя подумал, что ему, как это ни странно, временами не хватало этого человека. Сколько же прошло времени с тех пор, как они в последний раз виделись? Лет восемь? Да нет, больше, почти девять. Шамрон приехал в Вену после взрыва, чтобы кое-что подчистить и лично убедиться в том, что истинная причина пребывания Габриеля в этом городе осталась в тайне. Габриель видел Шамрона после этого еще один раз — когда прилетел в Тель-Авив, чтоб сказать ему, что подает в отставку.

— Не могу сказать точно, когда все пошло наперекосяк, — сказал Шамрон. — Сейчас, к примеру, у нас считают, что мирное соглашение вот-вот будет подписано, а коли так, то нам уже ничто не грозит. Они не понимают, что мирное соглашение только прибавит фанатикам отчаянности. Они не понимают, что нам придется шпионить за нашими новыми арабскими друзьями не менее старательно, чем в те времена, когда они открыто призывали к нашему уничтожению.

— Шпионы никогда не останутся без работы.

— Но в наши дни умненькие мальчики, которые приходят к нам по призыву, отслужив свое, бегут от нас, как черт от ладана. Им хочется делать деньги и болтать о всяких пустяках по мобильнику, сидя в кафе на улице Бен-Иегуды. Но мы-то привыкли, что у нас работают самые лучшие. Такие, как ты, Габриель. Теперь же нам приходится довольствоваться парнями, которые слишком глупы или ленивы, чтобы сделать карьеру на гражданке.

— Измените тактику по набору новых агентов.

— Уже изменили. Но сейчас мне более всего нужен ветеран. Такой, который мог бы проводить операции в Европе, не ставя об этом предварительно в известность правительство страны пребывания и не попадая на первые полосы таких изданий, как «Санди таймс». Ты мне нужен, Габриель, ибо я нуждаюсь в специалисте высшего класса. Я хочу, чтобы ты сделал для службы то, что делаешь сейчас для Ишервуда, реставрируя его Вичеллио. Наша служба находится в плачевном состоянии, и я хочу, чтобы ты помог мне ее отреставрировать.

— Я могу отреставрировать полотно, пролежавшее пятьсот лет в грязи и забвении, но восстановить службу, которая на протяжении десяти лет деградировала из-за лености и некомпетентности руководства, — это дело совсем иного плана. Поищи другого ветерана, который поможет тебе поймать террористов и вселить страх божий в сердца твоих сотрудников. Что касается меня, то я подписал контракт с другим человеком.

Шамрон снял очки, подышал на стекла и стал протирать их концом своего шелкового шарфа.

— Между прочим, это был Тарик, — произнес он, осматривая стекла очков в тусклом свете, исходившем от приборной доски. — Неужели я тебе об этом еще не сказал? Ну так сейчас скажу: посла и его жену убил в Париже Тарик. Это его стараниями воды Сены покраснели от крови наших граждан. Повторяю, это сделал Тарик — твой старый приятель.

• Предыдущая
• 17/96
• Следующая