Заяабари (походный роман) - Сидоренко Андрей - Страница 41
- Предыдущая
- 41/61
- Следующая
Неухоженные надгробья лежали на земле как попало. Это был могильник Хужир-Нугэ тысячелетней давности. Какого года выпуска именно те надгробья, около которых я стоял, сказать трудно – народ здесь жил непрерывно. Остатки поселений и захоронения в таких случаях многослойные. Разобраться непосвященному в них достаточно сложно. Я и не пытался. Не важна мне была дата выпуска плиты, на которую уселся, чтобы надежней ощутить древность.
Старинное кладбище – отличное место для того, чтобы прочувствовать бренность мира в масштабе целых эпох. Свежие кладбища не дают такой возможности – на них преобладает скорбь по усопшим и смятение чувств живых участников похорон. Современные кладбища напоминают мне свалку. По крайней мере ялтинское городское кладбище выглядит именно так. Его, кстати, действительно устроили на месте старой городской свалки. Я предпочитаю сгинуть без следа где-нибудь в сибирской глуши, чем по инструкции быть зарытым в ялтинское кладбище.
Старинные могильники – отправная точка понимания нашего бытия. Из праха все происходит, все туда же и возвращается. Я сидел на древнем надгробье и чувствовал свою временную природу. То, что находилось подо мной в виде многослойного древнего праха бурятского народа, более надежно было устроено в этом мире, чем я. Я показался себе чистой случайностью, вроде условного обозначения, как будто существую по недоразумению, и очень скоро все это, под названием жизнь, должно прекратиться. Возможно, даже сейчас.
Очень незначительное по вселенским масштабам событие может прекратить мое существование в любой момент, и этим событием не обязательно должна быть какая-нибудь серьезная катастрофа: достаточно малюсенькому холестериновому тромбу ни с того ни с сего заткнуть мне жизненно важную артерию – и все: большой привет. Живем мы очень ненадежно. Конечно же, не стоит по этому поводу печалиться – таково устройство мира. Большей надежности не надо и желать, иначе она не будет соответствовать скорости накопления усталости от жизни. Иногда мне кажется, что я уже устал, и тогда хочется чего-нибудь прекрасного и вечного, чего-нибудь вроде вот этой плиты, на которой сижу.
От древнего человеческого праха веет душевными переживаниями, выдержавших испытание временем. Несущественные впечатления от жизни исчезли, но что-то важное безусловно осталось. Не может быть, чтоб вообще ничего не было. Я чувствую это, как невысказанную главную идею, над материализацией которой трудился весь народ на протяжении тысячелетий, но так и не добился результата. Результат всех усилий находился подо мной в виде археологических отложений, и нет никому до них дела.
Рыбаки-иркутяне ни о чем таком не подозревали и не хотели морочить себе голову подобными мыслями. Известие о том, что их табор стоит на месте кладбища, ни на кого не подействовало. А между тем буряты считали кладбища гиблыми местами и старались их не посещать, не говоря о том, чтобы жить на них верхом.
Место, где я находился, кишело бурятскими душами, вернее их центральной частью в виде боохолдоев.
Буряты в старину не имели единого представления о душеустройстве человека. Одни считали, что душа одна, другие полагали, что их целых три. Последние обладали более сказочным жизненным настроем. По их мнению первая душа – преисполнена исключительно доброты, и только она имеет доступ к высшим божествам – Тэнгиям. Вторая – дунда – подвержена воздействию духов, и они могут ее съесть. После человек заболевает и умирает. Если этого не произошло, то после смерти она становится боохолдоем – призраком, духом.
Третья душа постоянно находится при теле и после смерти хозяина остается на месте, оберегая его кости. Как только придет время умирать, первая душа ловится духами Эрлен-Хана и уводится на суд; вторая становится боохолдоем и продолжает жить так, как жил ее хозяин; третья – снова родится человеком.
Буряты так и не смогли договориться между собой о том, где же душа в теле располагается. Одни считали, что она находится в легких, другим, наиболее распространенным представлением было то, что душа находится в голове, в горле, печени, легких и сердце одновременно. Все это хозяйство называлось "сулдэ". Во время жертвоприношения сулдэ отделялось и сжигалось вместе с костями, кожей и ногами в специальном жертвеннике.
Душа покидает тело временно во время сна и насовсем во время смерти, но она может выскочить еще и от испуга или с вытекшей кровью. При испуге душа покидает тело через нос или рот. Если такое произошло, то можно уже заказывать похороны, если вовремя не вызвать шамана, который в срочном порядке организует обряд хурылга. После чего душа может вернуться назад, а может и не вернуться. В последнем случае она превращается в боохолдоя и бродит по миру в виде хорошо знакомого нам всем привидения.
Наиболее близка по своей природе к душе человеческая тень, на которую не рекомендуется наступать и кидать в нее острые предметы, иначе можно ранить или убить душу со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Человек может умереть по двум основным причинам: во-первых, если того захотел владыка подземного царства Эрлен-Хан (в этом случае дело считается безнадежным и кандидату в мир иной можно только выразить соболезнования и пожелать удачи), во-вторых, смерть может быть случайной, насланной какими-нибудь духами. В этом случае все может еще и обойтись, если вовремя совершить брызгание или жертвоприношение. Лекарства и целебные средства в бурятском шаманском целительстве стоят далеко не на первом месте. У них вспомогательная функция и применяются они только, когда с душевными проблемами уже покончено. Сейчас об этом как об открытии века вещает борец за идеалы здорового образа жизни No1 знаменитый лекарь-чародей Малахов Г.П. в своих гастро-энтэрологических бестселлерах.
Могила и гроб покойника являются домом второй души – боохолдоя. Покойники не любят одиночества, поэтому хоронят их на общем кладбище, в противном случае боохолдой захороненный отдельно будет стараться изо всех сил, чтобы не остаться одному.
Буряты не любят кладбищ как места скопления боохолдоев и считают его далеко небезопасным. А я с Владимир Алексеевичем и его семейством жил прямо на кладбище как ни в чем не бывало! Это нехорошо, некультурно.
В эпохальном произведении «Угрюм-река» Прохор Громов очень неудачно пообщался с боохолдоем – духом шаманки Синильги, побывав на месте ее захоронения. Чем это закончилось все мы хорошо знаем.
Шаманов и шаманок, прошедших обряд посвящения, хоронили не как всех, а с соблюдением сложного ритуала шаманских похорон. В одних случаях покойника ставили на помост – аранга, в других случаях сжигали. Души шаманов, как правило, становились эжинами – покровителями окружающей местности.
Если вас вдруг убило молнией, значит крупно повезло, потому что в таком случае вы – избранник неба. Душа вознесется на небеса, предстанет перед Тэнгриями и получит право называться Заяном. Ваши потомки станут счастливыми обладателями утха – шаманского корня.
С колдунами буряты особо не церемонились. Если кого-то из них заподозрили во вредительстве обществу, то его могли примерно наказать или казнить. В последнем случае выкапывали яму в виде колодца, опускали туда несчастного вредителя вниз лицом и закапывали живьем. Сверху вбивали осиновый кол. Душа после такой процедуры никогда не могла выйти наружу и пропадала в земле бесследно (ничего себе!).
Кладбище, на котором я находился, по всей видимости состояло из захоронений обычных людей, души которых превращаются в боохолдоев. Они ведут ночной образ жизни, гуляют, веселятся, разводят огонь. Их можно встретить не только здесь, но и на перекрестке дорог, в пустых или заброшенных домах, у подножья гор, где проходят дороги. Боохолдои боятся шиповника, боярышника и филина.
Такое оказалось дивное местечко – могильник Хужир-Нугэ, что я даже слегка забылся, мечтая о боохолдоях и бренности нашего существования. До сих пор не удавалось так хорошо посидеть на кладбище. Получилось гораздо лучше, чем когда сидел с фараоновской мумией в Стамбуле. Мумия, по всей видимости, была настоящая и саркофаг тоже, и все это хозяйство находилось в таинственно затемненном зале, и никого не было из посетителей, кроме меня, но все равно это было не то. Наверное, оттого, что мумия была не на своем родном месте, ее привезли из Египта, по дороге растрясли и она потеряла свою главную тайну. Кладбище Хужир-Нугэ никуда не перевозили, и все его осталось при нем в непотревоженном виде.
- Предыдущая
- 41/61
- Следующая
