Стрелец. Сборник № 1 - Блок Александр Александрович - Страница 20

В это время уже возвращался сам знаменитый певец, переодев халат. Он казался толще и ниже ростом в обыкновенном платье. Еще с порога он заговорил, улыбаясь: «завтракать, завтракать. Вы познакомились с Клементиной? Я вам завидую: завтра вы услышите впервые меня в роли Тизбы. Она мне особенно удается. Успех безумный! Многие даже называют меня синьор Тизба… это недурно, а? о, во Флоренции масса остроумных людей!»

На следующее утро я отправился к синьоре Сколастике Риди. Эта дама жила почти за городом в доме окруженном большим и тенистым садом. Привратника не было у калитки, которая оказалась открытой. Я вошел в сад и направился наобум к белевшей вдали террасе. Везде были следы обветшалой и неподдерживаемой пышности. Некоторые статуи свалились в пруд и оттуда торчали позеленевшие от ила ноги, другие были так загажены птицами, что было жалко смотреть. От дома неслись звуки гитары, которые и вели меня из аллеи в аллею. На террасе находилась богато одетая женщина с напудренным лицом и загорелой шеей, и два молодых человека в ливреях. Как раз когда я подходил, дама пела несколько сиплым, по приятным голосом очень известную мне песню:

Так как я знал слова этой песни и считал их не слишком пристойными, то очень удивился, как может петь такую песню приличная и нарядная дама. Перед компанией стоял кофейный прибор и ликеры, скатерть была залита в нескольких местах и на полу валялись апельсинные корки. Дама отбросила гитару, которую на лету поймал один из кавалеров, и расстегнув лиф, проговорила: «уф! ну, я наелась! не знаю, как вы?»

Тут она заметила меня и стала махать рукою, приглашая к столу. Молодые люди вскочили было при моем приближении но потом опять опустились на стулья, не представляясь мне.

«Садитесь, будете гостем!», сказала дама и наклонилась всем телом, причем ее груди как-то неестественно колыхнулись видные через большое декольте. Ее тело, начиная с шеи, не было ни набелено, ни напудрено и было похоже, что на туловище из амбры поставили алебастровую голову. Но она была чудо как хороша, эта дама. Кавалеры не напоминали маркизов. Не смотря на странность этой картины, я почтительно снял шляпу и поклонившись, спросил, не г-жу ли Риди я имею удовольствие и честь видеть. Синьора громко рассмеялась, потом надулась и ответила басом:

«Ее самую, чорт бы ее побрал!»

Я хотел было заикнуться про свои образчики, но дама дала знак рукою, чтобы я прекратил, и сказала так же серьезно: «О делах потом, теперь садись и пей. Беппо, еще кофею!»

Один из молодых людей вышел и сейчас же вернулся с новой чашкой и чистой рюмкой, а другой все что-то хихикал в кулак. «Чего вы?», спросила она у смешливого кавалера.

— Я смеюсь на этого оригинала, который носит свои образчики под мышкой.

«У всякого свои привычки», ответила Сколастика серьезно, на что оба гостя расхохотались.

— Полно. Он мне нравится и если вы будете его обижать, я вас отдую по щекам.

Затем, обращаясь ко мне, синьора Риди сказала ласково:

— Не обращай на них внимания. Они — дураки и ничего не понимают. Дай я тебя поцелую.

Ош нее пахло пудрой, вином и кофеем и она все наклонялась то в одну, то в другую сторону, колыхая бюст. Принесли еще бутылки. Я уже осмелел и сам обнял соседку, чтоб она не так бултыхалась. Кавалеры вынули карты и стали их тасовать, как вдруг из за кустов выскочила девочка лет десяти и громким шепотом сказала: «приехали!»

Синьора вскочила, тотчас опять села, снова вскочила, повторяя заплетающимся языком:

«Убирайте, убирайте все! захватите гитару! Чорт бы вас всех побрал!»

Наконец сгребла оставшуюся посуду: рюмки, чашки, ложки в подол, и пошла в комнаты. На правом чулке ее была большая дыра. На ступеньках синьора свалилась, зазвенев посудой, не могла подняться и так, не выпуская из одной руки полола, почти на четвереньках уползла в двери. Молодых людей уже давно не было. Я не знал, что подумать и сидел над залитой скатертью, ожидая, что будет дальше.

Из сада по той же аллее, по которой пришел и я, приближалась молодая, высокая женщина в светлом платье с очень бледным, слегла опухлым лицом в сопровождении мальчика лет пятнадцати. Только взойдя на террасу, она, казалось, заметила меня. Ответив на мои поклон, она отослала мальчика и молча ждала, что я ей скажу. Наконец, подняв серые глаза, она медленно спросила.

«Вас прислал ко мне синьор Валерио Прокаччи? Чего ему нужно от меня?»

Я заметил, что никакого Валерио не знаю. Тогда дама пробормотала.

«Странно. — В таком случае я знаю, кто вас ко мне послал! — но это должно было быть завтра, по моему. Приветствую вас, милый братец».

Она умолкла, стоя у стола. Я думал, что она рассматривает кофейные и ликерные пятна, но оказалось, что она их не видела, и размышляла неизвестно о чем. Наконец, она снова взглянула на меня, будто удивляясь, что я еще здесь, и слабо проговорила:

«Да, так завтра я вас жду. Кланяйтесь. Господе вам поможет!»

Вероятно, мальчишка где-нибудь подслушивал, потому что без всякого зова явился, чтобы проводить меня до калитки. Я пробовал разузнать у него, что все это значит и кто была первая синьора, но он был или глухим, или полнейшим кретином, потому что на все мои расспросы, только улыбался, ничего не говоря.

Мысль о сеньоре Валерио Прокаччи не давала мне спать, даже вытесняя как воспоминания о прелестной г-же Риди первой, так и недоумения, почему мой хозяин снабдил меня адресами таких странных заказчиков. Вообще, флорентийцы очень любезны, скоро дружатся, но все со странностями. Вероятно, этот Валерио какой-нибудь влиятельный, пожилой человек, от которого зависит и благополучие и судьба многих людей. Я был так взволнован впечатлениями от первых двух визитов, что решил на это утро никуда не ходить в новое место, тем более, что сегодня меня ждали и у синьора Тизбы, где я мог встретить Клементину, и у г-жи Риди, где я надеялся увидеть ее родственницу. Я сидел в кофейне, раздумывая о всех событиях, как вдруг снова услышал имя Валерио Прокаччи. Я так быстро обернулся, что чуть не опрокинул весь столик. рядом сидело двое молодых людей, лицо одного из которых поражало своею необыкновенною веселостью и беззаботностью. Казалось, не могло быть такого подозрительного и черствого сердца, которое сразу не открылось бы при виде этого круглолицего юноши со вздернутым носом, большим ртом и смеющимися глазами. Это именно он и произнеси имя Валерио. Я собрался с духом и подбодряемый наружностью молодого господина, подошел к в нему и спросил;

«Вы знаете Валерио Прокаччи?»

— Я думаю, что знаю, когда это я сам и есть, Валерио Прокаччи.

«Вы — Валерио Прокаччи? не может быть».

— Почему это вас удивляет?

«Я не думал, что вы так молоды; вообще, я не думал, что вы такой».

Молодой человек заинтересовался, где я слышал о нем и вообще, откуда я его знаю. Я чистосердечно рассказал ему всю мою историю с самого начала. Валерио внимательно выслушал мою повесть и произнес:

«Странно, добрый Фома, что судьба вас послала именно к тем людям, с которыми я наиболее связан. По моему это не без умысла со стороны Провидения. Я думаю, что вы можете мне помочь, Я вам позже расскажу хотя бы те дела, в которых вам суждено быть участником. Откровенность за откровенность».

Из слов Валерио я узнал, что он безумно влюблен в Клементину, племянницу известного кастрата Кальяни, который во чтобы то ни стало хочет выдать ее за графа Парабоско, смешного и надутого старого мота. Родители же самого Валерио хлопочут о его браке с синьорой Риди, почтенной и богатой вдовой, но которая совершенно ему не нравится и сама не чувствует к нему расположения, считая его за пустого и легкомысленного человека.