Тереза Ракен. Жерминаль - Золя Эмиль - Страница 37

• Предыдущая
• 37/181
• Следующая

В первые ночи они не решались лечь. Они ждали рассвета, сидя перед камином или расхаживая по комнате, как в день свадьбы. Мысль о том, что им предстоит лечь рядом, вызывала у них какой-то страх и отвращение. По молчаливому соглашению они избегали целоваться, они даже не смотрели на свое ложе, и Тереза каждое утро нарочно приводила его в беспорядок. Когда усталость окончательно одолевала их, они засыпали на час, на два в креслах, потом внезапно просыпались от какого-нибудь зловещего кошмара. Очнувшись с затекшим, окоченевшим телом, с лицом в мертвенно-белых пятнах, они дрожали от холода и недомогания и смотрели друг на друга в изумлении, удивляясь тому, что они здесь, странно стесняясь один другого, стыдясь обнаружить свое отвращение и страх.

И они всячески боролись со сном. Они усаживались по сторонам от камина и говорили о разных пустяках, силясь во что бы то ни стало поддерживать беседу. Между ними оставалось большое пространство. Стоило им только повернуть голову, и им чудилось, будто Камилл поставил на пустое место стул, сидит и со зловеще-игривым видом греет себе ноги. Видение это, впервые явившееся им в брачную ночь, возвращалось ежедневно. Этот безгласный, насмешливый труп, всегда присутствовавший при их разговорах, это чудовищно обезображенное тело, не покидавшее их ни на минуту, держало убийц в состоянии неослабной тревоги. Они боялись пошевельнуться, они до слепоты смотрели на яркое пламя, а когда им случалось непроизвольно отвести взгляд в сторону, в их глазах, раздраженных ярким пыланием камина, возникал призрак, залитый красноватыми отсветами.

В конце концов Лоран перестал садиться к огню, но не признавался Терезе, чем вызвано это чудачество. Тереза догадалась, что Лорану мерещится Камилл, как мерещится он и ей самой. Тогда она тоже стала говорить, что ей делается нехорошо от чрезмерного жара и что поэтому она предпочитает сидеть несколько поодаль. Она придвинула свое кресло к кровати и теперь неподвижно сидела здесь, в то время как муж снова принимался расхаживать по комнате. Время от времени Лоран растворял окно, и ледяной январский воздух врывался в комнату, наполняя ее пронизывающим холодом. Это умеряло его лихорадку.

Целую неделю молодожены проводили так все ночи напролет. Днем они немного отдыхали, забываясь в дремоте, — Тереза в лавке, за конторкой, Лоран — на службе. Ночью ими вновь овладевали мучения и страх. Но еще более странным было их отношение друг к другу. Они не произносили ни единого слова любви, они делали вид, будто забыли прошлое; они, казалось, только мирились с тем, что живут совместно, и терпели друг друга, подобно тому как больные сочувственно терпят других больных, пораженных тем же недугом. Каждый из них надеялся, что ему удастся скрыть свое отвращение и страхи; они ничуть не задумывались о том, как ненормально проводят они ночи, и не понимали того, что каждый из них неизбежно должен догадаться об истинном душевном состоянии другого. Они не ложились спать всю ночь, обменивались лишь двумя-тремя фразами, бледнели при малейшем звуке, но делали вид, будто считают, что в первые дни брака все молодожены ведут себя именно так. Это было неуклюжее притворство двух умалишенных.

Вскоре усталость до того изнурила их, что как-то вечером они наконец решились лечь. Они не разделись, а бросились на кровать как были, в платье, чтобы не коснуться друг друга. Им казалось, что малейшее соприкосновение их тел отзовется в них мучительным ударом. Продремав так, хоть и тревожно, две ночи, они на третью отважились раздеться и лечь под одеяло. Но они лежали порознь и приняли все меры к тому, чтобы не коснуться друг друга. Тереза забралась в постель первая и легла в глубине, у стенки. Лоран дал ей время устроиться, потом сам лег с краю. Между ними оставалось свободное место. Здесь лежал труп Камилла.

Когда убийцы оказывались под одним одеялом и закрывали глаза, им мерещилось, что они чувствуют подле себе влажное тело их жертвы, — оно лежит посреди постели и их пронизывает идущий от него холодок. Оно было как бы неким мерзким препятствием, которое разделяло их. Ими овладевала лихорадка, начинался бред, и препятствие становилось для них вполне материальным; они касались трупа, они видели его, видели зеленоватую разложившуюся массу, они вдыхали зловоние, которое исходило от этой кучи человеческой гнили; все их органы чувств находились в состоянии галлюцинации и придавали восприятиям нестерпимую остроту. Присутствие этого отвратительного сотоварища по ложу сковывало их, лишало дара речи, повергало в безумный страх.

Иногда Лоран думал, не обнять ли ему Терезу в страстном порыве, но он не решался пошевельнуться, он знал, что стоит ему только протянуть руку, и он прикоснется к дряблой коже Камилла. Тогда ему приходило на ум, что утопленник для того и лежит между ними, чтобы помешать им обняться. В конце концов ему стало ясно, что утопленник ревнует.

Иногда они все-таки пытались робко обняться, чтобы проверить, что за этим последует. Лоран шутя приказывал жене поцеловать его. Но губы их были так холодны, словно между ними стояла смерть. Они чувствовали отвращение, Тереза содрогалась от ужаса, а Лоран, слыша, как у нее стучат зубы, приходил в дикую ярость.

— Чего ты трясешься? — кричал он. — Уж не Камилла ли боишься?.. Успокойся, бедняга теперь далеко.

Они избегали поверять друг другу причину своих жутких переживаний. Когда перед одним из них в галлюцинации являлся мертвенный облик утопленника, он закрывал глаза, замыкался в своих страхах и не решался заговорить о видении, опасаясь придать припадку еще большую отчетливость. Когда Лоран в приступе отчаяния, потеряв власть над собою, начинал упрекать Терезу в том, что она боится Камилла, — само это имя, произнесенное вслух, повергало их в еще больший ужас. Убийца начинал бредить.

— Да, да, ты боишься Камилла, — лепетал он, обращаясь к жене, — ты боишься Камилла… Я все отлично понимаю, черт возьми! Ты дура, у тебя ни на грош мужества. Можешь спать спокойно. Ты, кажется, воображаешь, что твой первый муж сейчас потащит тебя за ноги, потому что я лежу около тебя…

От мысли, от предположения, что утопленник может потащить их за ноги, у Лорана волосы становились дыбом. Он продолжал с еще большим ожесточением, терзая самого себя:

— Как-нибудь я свожу тебя ночью на кладбище… Мы раскопаем могилу, и ты увидишь, какая там груда тухлятины! Тогда, может быть, ты перестанешь бояться… Да ведь он даже и не знает, что мы утопили его…

Тереза зарывалась в одеяло и глухо стонала.

— Мы его утопили потому, что он нам мешал, — продолжал муж. — При надобности мы снова утопили бы его… Перестань ребячиться. Будь потверже. Глупо омрачать наше счастье… Ведь оттого, что мы выкинули какого-то болвана в Сену, мы после смерти, в земле, не будем ни счастливее, ни несчастнее; зато при жизни мы вволю насладимся любовью, а это, что ни говори, не шутка… Ну, поцелуй же меня.

Оледеневшая от ужаса, обезумевшая Тереза целовала его, а сам он дрожал не меньше ее.

Более двух недель Лоран обдумывал, как бы ему еще раз убить Камилла. Он утопил его, но этого оказалось мало, — Камилл был еще недостаточно мертв, каждую ночь он являлся и залезал в постель Терезы. Убийцы считали, что окончательно уничтожили его и что теперь можно безраздельно отдаться любви, а между тем жертва оживала и своим присутствием леденила их ложе. Оказывалось, что Тереза не вдова. Лоран был мужем женщины, у которой имелся другой супруг — утопленник.

Безумие Лорана понемногу приняло острую форму. Он решил изгнать Камилла из своей постели. Сначала он ложился не раздеваясь, потом стал всячески стараться не коснуться тела Терезы. Наконец, с отчаяния, в бешенстве он решил привлечь к себе жену, считая, что лучше задушить ее, чем предоставить призраку. То был бунт, величественный в своем животном неистовстве.

В общем, ведь в спальню молодой женщины его привела только надежда на то, что объятия Терезы излечат его от бессонницы. Когда же он поселился в этой комнате, когда оказался в ней хозяином, тело его, раздираемое еще более жестокой пыткой, даже перестало искать исцеления. И в течение трех недель Лоран находился в совершенно подавленном состоянии, он забыл, что единственной целью всех его поступков было обладание Терезой, и теперь, обладая ею, он не мог к ней прикоснуться без того, чтобы не вызвать еще большую муку.

• Предыдущая
• 37/181
• Следующая