Дневник Чумного Года - Дефо Даниэль - Страница 29

Вот почему, когда хворь все же настигла их, они были более растерянны, напуганны, неподготовленны, чем жители других мест; ведь, когда чума стала здесь по-настоящему свирепствовать, то есть в сентябре и октябре, уже нельзя было бежать в сельскую местность — никто не решился бы подпустить к дому незнакомца, не впускали их и в другие города; и, как мне говорили, некоторых из тех, кто ушел в сторону Сарри[209] (это направление не так охранялось и было более лесистым, чем другие окрестности Лондона, особенно около Норвуда[210] и приходов Кэмберуэлл,[211] Далледж[212] и Ласем), были найдены умершими с голоду в лесах и полях, потому что, похоже, никто не решался помочь доведенным до отчаяния беднягам из страха заразиться.

Результатом таких представлений среди жителей этой части города было в какой-то мере и то, что, как я уже говорил выше, им пришлось искать спасения на кораблях; и там, где это было сделано своевременно и обдуманно, где люди так запаслись провизией, что им не было нужды сходить на берег или подпускать к себе лодки, повторяю, в этих случаях пребывание на кораблях было самым надежным укрытием; но беда заключалась в том, что многие бежали на корабли в панике, не запасшись даже хлебом; кроме того, на кораблях иногда не было команды, чтобы отвести их подальше от берега либо чтобы спустить лодку и отправиться вниз по реке за провизией — туда, где ее можно было без риска купить; такие часто страдали, заражаясь на борту корабля не менее, чем если бы оставались на суше.

В то время как люди побогаче спасались на кораблях, бедняки забирались на баржи, лихтеры,[213] смэки[214] и рыболовные баркасы; многие, особенно лодочники, жили в лодках; но им приходилось плохо, и прежде всего лодочникам, потому что, спускаясь на берег за провизией, да и чтоб заработать на жизнь, они подхватывали заразу, свирепствующую в их среде с прямо-таки опустошительной силой. Многие лодочники умирали в полном одиночестве в своих лодках — в пути или под мостами — да так и оставались лежать ненайденными, пока трупы не приходили в такое состояние, что к ним опасно было приблизиться.

Поистине, беды людей, живших в портовой части города, были удручающи и заслуживали всяческого сочувствия. Но увы! В то время собственная безопасность так занимала каждого, что полностью вытесняла способность сочувствовать посторонним: ведь у каждого стояла Смерть за порогом, а у многих она уже посетила их семью, так что люди не знали, что делать и куда податься.

Повторяю, это лишало людей способности сострадать; самосохранение стало наипервейшим законом. И дети бежали от родителей, когда те чахли под тяжестью болезни; а в других местах, хотя и реже, родители бросали детей; да что там — бывали жуткие случаи, особенно два из них, произошедшие в течение одной недели, когда больные матери в состоянии бреда и умопомешательства убили собственных детей; один такой случай произошел поблизости от моего дома: бедная женщина так и не пришла в себя, чтобы осознать, какой грех она совершила, и понести наказание.

В этом не было ничего удивительного: ведь опасность близкой смерти убивала все чувства любви и заботы о других. Я говорю в целом, хотя было много примеров нерушимой любви, сострадания и чувства долга — об этом я знаю по рассказам очевидцев, так что не отвечаю за верность подробностей.

Прежде чем рассказать об одном из таких случаев, позвольте сперва упомянуть о том тяжелейшем положении, в котором в это бедственное время оказались беременные женщины: ведь когда приходил срок рожать и у них начинались схватки, некому было оказать им помощь; большинство повивальных бабок перемерло, особенно те, что ходили за бедняками; а более известные акушеры уехали из города; так что для бедной женщины, не располагавшей большими деньгами, почти невозможно было найти повитуху, те же, которых можно было нанять, оказывались, как правило, неумелыми и невежественными; таким образом, невероятное число женщин оказалось в самом бедственном положении. Некоторые были загублены самонадеянностью и невежеством тех, кто брался им помогать. Несметное число детей было, можно сказать, убито теми же невеждами, оправдывавшими себя тем, что они якобы спасают мать ценой жизни ребенка; а во многих случаях погибали и мать и дитя, особенно если мать уже была больна — тогда никто не решался приблизиться к ней, и она погибала вместе с ребенком. Иногда мать погибала от чумы с наполовину вылезшим из чрева ребенком или с ребенком, соединенным с ней пуповиной. Некоторые умирали во время схваток, так и не разродившись; и случаев таких было столько, что и не сосчитать.

Кое-что, подтверждающее эти слова, проникло в официальные сводки смертности (хотя я далек от мысли, что там приведены точные данные) под рубриками:

Возьмем недели, когда чума особенно свирепствовала, и сравним их с неделями того же года, но еще до начала мора. Например: