Ритуальные услуги - Казаринов Василий Викторович - Страница 57
- Предыдущая
- 57/86
- Следующая
— Ну да. Что-то типа того, — подтвердил мои догадки юноша, поднялся с постамента и, повертев головой, облегченно выдохнул. — Ну все, рекламки я все раздал, пора домой. А вы звоните нам во Владимир, если что.
— Непременно, — сказал я, глядя ему в спину, похлопал мраморного ангела по крылу и, кивнув на забытый юношей недопитый стакан с пивом, вздохнул: — Ну, брат, чего смотришь? Выпей, брат, выпей.
— Какая трогательная сцена общения с небожителем! — раздался за моей спиной бодрый голос, обладатель которого в лишних рекомендациях не нуждался, потому что это был лучший мастер траурного макияжа всех времен и народов Вадим Гельфанд. — Может, друг Харон, в самом деле дернем немного пивка?
„Кадиллак“, насколько я понял Люку, останется на своем почетном месте до конца выставки, за руль мне садиться сегодня нужды не было, поэтому предложение Вадима заслуживало внимания.
Он сходил в буфет, принес два стакана, накрытых пышными шапками пены. Мы уселись на постамент и принялись лакать пиво под присмотром ангела, невзирая на гневные взгляды приземистого господина с ослепительно сияющей розовой лысиной, неторопливо прохаживавшегося вдоль стендов, то и дело раскланиваясь с экспонентами, — наверное, это был кто-то из представителей дирекции выставки.
Мы мгновенно выдули свои дозы, пришлось отправляться в буфет за добавкой и, плавно маневрируя с двумя полными бокалами между посетителями, думать о том, насколько превратно трактует общественное мнение образ работника морга: сумрачный взгляд из-под кустистых бровей, низкий лоб, выпирающие скулы, поросшие щетиной впалые щеки, согбенные плечи, на которые накинут замызганный рабочий халат, и въевшийся глубоко в поры нездоровой кожи отвратный трупный запах. Что касается Вадима, о чем-то тихо беседовавшего в этот момент с ангелом, то он являл собой полную противоположность расхожему представлению о хранителе трупов: высокий, поджарый, без даже крохотного намека на сутулость, с породистым, удивительно пропорционально изваянным лицом, на котором выделялись рентгеновски проницательные и слегка замутненные выражением легкого сарказма темные глаза, на дне которых, однако, слабо колыхалось выражение вековой еврейской скорби, с вечно блуждающей на тонких губах, точнее сказать, смутно проступающей в идеально, волосок к волоску, уложенной бороде улыбкой, он скорее походил на какой-то в меру развязный голливудский персонаж, уверенно несущий в каждом жесте и полужесте, повороте красивой головы, взгляде из-под по-женски пышных ресниц свое амплуа героя-любовника, и постоянно рассеивал вокруг себя тонкие, пропитанные мотивом мужественности ароматы баснословно дорогих одеколонов.
Подобные же ароматы, кстати, блуждали в помещениях его идеально отманикюренного частного заведения, на мой вкус лучшего в своем роде на просторах нашего города, где всякий временный постоялец был окружен настолько трепетной и внимательной заботой персонала, что иной раз хотелось хоть пару деньков пожить в этом прекрасном, блистающем стерильной чистотой трупохранилище. Словом, частный морг Вадима являл собой абсолютное и безоговорочное свидетельство в пользу частной собственности вообще и распространения ее благотворного влияния на трупохранилища в частности.
Я присел на постамент, и мы с прежним азартом принялись за пиво.
— Ты выглядишь немного усталым, — заметил я. — Пришлось повозиться с лицом очередного клиента?
— Да, именно с лицом. Если ты имеешь в виду тот изящный взгляд на положение вещей, согласно которому, например, аппетитную попку вон той девочки, — он сделал плавный жест рукой, сжимавшей пивной стакан, — можно рассматривать как истинное ее женское лицо.
Я привык к тому, что витиеватые умозаключения Вадима частенько ставили в тупик, и, проследив направление его жеста, я нашел, что попка у юной участницы экспозиции, которая, соблазнительно раскачивая бедрами, прохаживалась вдоль стендов прямо напротив места нашего импровизированного пикника, в самом деле достойна пристального внимания: черная юбка настолько плотно обтягивала ее чресла, что являла взглядам посетителей удивительно пикантные формы выпуклых ягодиц, которые, пожалуй, в самом деле можно было расценить как истинное ее лицо, потому что собственно лицо было блекло и невыразительно.
— Так это была женщина? — Я с неохотой увел взгляд в сторону.
— Нет, это был мужик. Пожилой, несколько обрюзгший и с пейсами. А лицо у него было очень маленькое и сморщенное.
С минуту я пытался постичь смысл Вадимовой логики, и наконец она начала до меня доходить.
— Так ты хочешь сказать…
— Ага! — весело отозвался он. — У меня возникла большая морока с его членом.
Ослепительная лысина представителя дирекции потускнела, едва эта реплика Вадима коснулась его слуха.
— Да понимаешь, — продолжал Вадим, неотразимой голливудской улыбкой отзываясь на очередной раскаленный взгляд представителя выставочной власти. — Этот старый хрыч, как выяснилось, долгое время прикидывался ортодоксальным евреем. Но на смертном одре выяснилось, что у него не сделано обрезание. Ну и пришлось мне добывать резника.
— Это что, очередной анекдот? — спросил я, потому что за время нашего знакомства так и не выучился понимать, когда Вадим говорит серьезно, а когда шутит.
В ответ он пожал плечами и со вздохом развел руки в стороны, оставляя мне возможность догадываться самому.
— Вообще с этими тонкостями с обрядовыми ритуалами разных племен и народов вечно возникают проблемы, — заметил я, припоминая, что в самом начале моей карьеры Харона наша контора едва не заимела своим клиентом какого-то очень не бедного вьетнамского коммерсанта, но Люка, несмотря на баснословно высокий гонорар, отказались принимать несчастного азиата под свое крыло, и, как всегда, поступила правильно.
Потому что этому бедолаге в ходе отчаянных разборок между соплеменниками отвинтили голову и подевали ее неизвестно куда, а без головы, по вьетнамским понятиям, покойного невозможно предавать земле, словом, этот всадник без головы добрых полгода лежал в морозильной камере, прежде чем менты нашли недостающую часть его тела, и только потом усопшего отправили на самолете поближе к земле предков грузом двести.
— Да, дела, — философским тоном протянул Вадим, выслушав эту печальную историю. — А кстати, почему гроб с покойником, если он летит на самолете, называется „грузом двести“?
— Да потому, что груз этот со всеми причиндалами не должен превышать двухсот килограммов.
— Господи, отчего в нас так неизбывна тяга к мелочным регламентациям всего и вся? — со вздохом изрек Вадим, поднимаясь с постамента. — Может, пойдем покурим?
— Пошли.
Момент для перекура мы выбрали очень удачно, потому что на площади перед павильоном как раз разворачивались интересные события. Микроавтобус, на борту которого пламенел причудливо рассыпающейся искристыми брызгами логотип „Sky Flower“, пытаясь пробраться через плотную толпу, ненароком протаранил низкую ограду уличной кафешки, зацепив крайний столик и повалив накрывающий его тент. Хозяин заведения, грузный и рыхлый человек с крохотной головой, в пластике движений которого было что-то от ластоногого существа, тюленя скорее всего, свирепо шевеля пышными бровями и валко раскачиваясь на ходу, направлялся к месту происшествия с явным намерением потребовать у водителя фургончика ответа за нанесенный ущерб. Решительным жестом открыв дверку со стороны водителя, он набычился, готовясь к бою, однако тут же отшатнулся, потому что из кабины неторопливо выбрался настолько отменного сложения и высокого роста человек, что охота связываться с этим малым у шашлычника мгновенно отпала. Всплескивая короткими руками, шашлычник сокрушенно покачивал головой, то и дело кивая на порушенные фрагменты закусочного интерьера, тогда как атлет спокойно внимал его словоизвержениям и подергивал себя за пальцы левой руки.
Мне померещилось, что я отчетливо слышу, как щелкают фаланги его пальцев.
Я в самом деле слышал этот отвратительный звук, от которого пробегали по коже волны мурашек, хотя на приличном расстоянии слух мой не в состоянии был уловить эти щелчки, и только спустя какое-то время догадался, что звук живет во мне смутным отголоском какого-то прошлого дня, в полуденной сердцевине которого ты брел по каменистой тропе и сказал шедшему впереди, в шаге от меня, человеку, что если он не кончит вот так отвратно щелкать суставами пальцев, то ты дашь ему по башке прикладом автомата.
- Предыдущая
- 57/86
- Следующая
