Пресвятая Дева Одиночества - Серрано Марсела - Страница 29
- Предыдущая
- 29/31
- Следующая
— Прошу вас, ректор, будьте снисходительны.
— И не рассчитывайте.
«Тон определяет все, — заявила К.Л.Авила в одном из своих многочисленных интервью, — фраза сама по себе ничего не значит; если непонятно, зачем ее произносят, это просто предложение с подлежащим и сказуемым, не имеющее никакого смысла. Все дело в тоне. Я люблю тебя— что это значит? Любить можно беззаветно, страстно, по привычке, безрассудно, сгорая от вожделения…»
Интересно, как отреагировала бы на его суровость К.Л.Авила, обладательница чарующей улыбки? Наверное, властные мужчины невозможны без покорных женщин, которые, уступая им власть, ведут свою собственную игру. Пока в один прекрасный день не уходят.
— У меня есть сведения насчет одной женщины, она сотрудничает с повстанцами и имеет одну-единственную особую примету— шрамы на запястьях… Вам хочется, чтобы я подробнее рассказала об этом по международной телефонной линии? — Молчание было таким глубоким, что в ушах зашумело. — Вы не откровенны со мной, сеньор Рохас. В нашу первую встречу я убедительно просила вас вспомнить все приметы Кармен Льюис, каждую отметинку на ее теле. Вполне естественно, что, меняя имя, человек меняет также и внешность, вы ведь не будете отрицать, что мы говорили об этом? И вы поклялись мне, что никаких особых примет не было… Скажите, вы действительно хотите, чтобы мы ее нашли, или просто решили этим расследованием успокоить свою совесть?
— Почему, по-вашему, я должен ее успокаивать?
— Просто-напросто мне кажется, ваша совесть замучила бы вас, если бы вы не предприняли эту попытку. Чувство вины мощный двигатель, ректор…
— Вы меня оскорбляете, сеньора Альвальяй.
— Минуту назад вы меня называли Роса. Ладно, давайте продолжим, в конце концов, мы из одной команды… Так вы хотите, чтобы я занялась этой женщиной, или нет? Я не хочу зря тратить ни ваши деньги, ни свое время.
— Хорошо, займитесь.
Я положила трубку — она опять была влажной. «Хорошо, займитесь». Чувство, переполнявшее меня, было ошеломляющим и пронзительным, как обычно бывает в решающие моменты жизни, оно накрыло меня с головой. Мое расследование почти завершено. Мне поручили труднейшее дело — отыскать К.Л.Авилу, и я справилась с ним успешнее, чем можно было ожидать, но ощущение заслуженной победы почему-то не приходило.
Часы показывали четыре пополудни, и мой мозг работал на полную катушку. Нужно позвонить Уго, попросить его связаться с Тонатиу и передать, чтобы тот не беспокоился, теперь все это уже не имеет значения.
Затем нужно раздобыть номер сотового телефона Сантьяго Бланке Это сложнее, но я не сомневалась, что властный тон, помноженный на убежденность в собственной правоте, заставит секретаршу помочь мне. Сделав эти две вещи, я решила не оставаться на ночь в отеле и покинула его, город и блондинку из дома с голубыми стенами.
Я взяла напрокат машину и отправилась в Пуэрто-Эскондидо.
Только там мое расследование будет завершено.
Ничья жизнь невозможна, если кто-то не является ее свидетелем, сказал мне Сантьяго Бланко. В данном случае свидетелем был он.
Свобода незамужней женщины— таков был выбор КЛАвилы.
Любая история любви включает в себя две версии, а я узнала только одну. Придется принять ее, хотя в глубине души я задавалась вопросом, какова же другая. Был ли разрыв с Сантьяго Бланко необходимой передышкой и в один прекрасный день истосковавшееся тело, прежде чем увянуть, снова потянется к тому, кого любило когда-то?
Мой последний и неизбежный собеседник свидетельствовал против самого себя, доказывая, что любовь, согласно любимому писателю К.Л.Авилы, не знает другой награды, кроме опыта, и не учит ничему, кроме смирения.
— Конечно, рано или поздно пришлось бы кому-нибудь рассказать правду, — произнес он медленно и устало, поскольку, наверное, никогда не верил в то, что правда необходима.
Тем не менее он рассказал мне следующее.
Когда он с ней познакомился, она, по его выражению, была настоящей дикаркой, из той редкой породы людей, которые живут одними чувствами. Наивная и невинная, она шла по чужим жизням, разрушая нормы и вызывая страсть, но всегда в конце концов исчезая. Может быть, в ее жилах действительно текла цыганская кровь. В любом случае она была подобна обоюдоострому оружию, поэтому Сантьяго Бланко, влюбившись, не собирался связывать с ней жизнь, а когда не так давно передумал, было уже поздно. «Мой любимый, мой глупенький, мой мальчик» был никакой не повстанец — это был он.
Во время расследования я не раз возвращалась к поразившим меня строкам Альфонсины Сторни о сыне: «У меня есть
сын, плод любви, незаконной любви… Сын, а потом уже я, а потом— будь что будет». Читая по дороге в Мексику интервью К.Л.Авилы, я не сомневалась, что история об американце, погибшем в автокатастрофе, — выдумка. По какой причине женщина может скрывать от сына, кто его отец? Чтобы оправдать такое поведение, одних соображений безопасности недостаточно, следовательно, это, вероятнее всего, не повстанец. Стихи аргентинской поэтессы полны материнской любви, и если бы Сантьяго Бланко не имел к этому никакого отношения, он вряд ли бы их выбрал. Я тут же вспомнила цитату из Лаури в том же интервью: «Мексиканские дети не плачут, потому что знают о трагической обреченности человека». Интуиция подсказывала мне, что это не просто метафора. Не преуменьшая горестей маленького Висенте и всего, что ему довелось пережить, думаю, его мать, прежде чем исчезнуть, хотела в такой завуалированной форме рассказать, прокричать ему о том, что являлось ее главной тайной и скрытым завещанием. Ведь если он родился там, он был мексиканцем, хотя несколькими строками выше в том же интервью она утверждала, что в нем нет ни капли мексиканской крови.
Действительно, когда Кармен жила в Койоакане, в доме Сантьяго Бланко, она забеременела от него, что было счастьем для обоих, но семья писателя не должна была знать об этой незаконной связи. По его словам, из-за любви к Кармен он с нежностью принял сына, но, поскольку она была тем, кем была, не хотел бросать семью и ввязываться в какую-то сомнительную авантюру. Когда же ему стало трудно скрывать чувства к мальчику, который постоянно играл в саду у него перед глазами, К.Л.Авила увезла ребенка в Сан-Франциско и препоручила заботам тети Джейн.
Вскоре на сцене появился Луис Бенитес, знаменитый команданте Монти, и его приезды в Мехико серьезно угрожали писателю как официальному любовнику, поскольку роман с ним продолжался довольно долго. Кармен играла чувствами обоих, сталкивала их в надежде, что Сантьяго Бланко все-таки сделает выбор в ее пользу, но, к сожалению, добилась прямо противоположного. Сейчас Кармен питает к команданте нежную привязанность, а он отвечает тем же, что доказал, снабдив ее паспортом, о котором она просила, как я и подозревала. Выходит, не так уж неправ Томас Рохас: хотя похищением здесь и не пахло, участие команданте оказалось весьма существенным: без паспорта КЛ.Авила не могла бы осуществить свой план.
Вернувшись из последней поездки в Индию, она окончательно поняла, что родители ее покинули («они навсегда распрощались со мной»), тогда же, как будто этого было мало, закончилась ее казавшаяся вечной связь с Сантьяго Бланко. Классический ультиматум одинокой женщины женатому мужчине и столь же классический отказ. Она вошла в полосу тяжелого кризиса и решила пережить его в Сан-Франциско, рядом с сыном и тетей Джейн. Однако эта поездка стала для нее фатальной: только что потеряв большую любовь, она узнала, что потеряла и сына, который, повзрослев, стал неуправляемым и изводил ее всякими злобными выходками. Тогда же она пережила еще одно страшное потрясение: три субъекта ворвались ночью в дом тети Джейн, когда Кармен была одна, напали на нее и изнасиловали. Множественное насилие, констатировал обследовавший ее врач. Неделю спустя Кармен вскрыла себе вены, но тетя вовремя обнаружила ее и спасла. После долгого периода восстановления она решила, что Чили может стать ее судьбой— в Мексику она не хотела возвращаться. Новая встреча с Томасом Рохасом оказалась для нее спасением. Она не только ощутила себя наконец любимой и защищенной, но и вернула Висенте, чтобы не отпускать до самого дня его свадьбы, когда он уже крепко стоял на ногах. Тем самым она избавилась от чувства вины за то, что в первые годы жизни лишила его отца. В Чили воспоминания о былых страданиях не посещали ее, и она была безгранично благодарна ректору. Правда, она никогда не испытывала к нему той безумной страсти, которая связывала ее с Сантьяго Бланко, но была верной и преданной женой. В первое время ей это даже нравилось, и, теряя собственное «я», она тем не менее сознательно шла на уступки, чтобы забыть черные дни в Сан-Франциско, ставшие для нее средоточием всех ее бед.
- Предыдущая
- 29/31
- Следующая
