Тревога и надежда (2-е издание) - Сахаров Андрей Дмитриевич - Страница 1

Составитель — Елена БОННЭР

Совместное издание "Интер — Версо" — "Международные отношения"

Андрей Дмитриевич Сахаров сам решил, что включить в эту книгу. Первую книгу работ по гуманитарным проблемам, выходящую на его Родине. Она вобрала все, что представлялось самому автору наиболее значительным из написанного за два с лишним десятилетия.

Это были годы гражданской деятельности, беспримерной, может быть, в истории нашего времени.

Ядерная опасность, экологическая ситуация, голод, перенаселение, ограниченность энергетических ресурсов… Размышления философов разных стран на эти темы редко бывают оптимистичны. Обычно человеческое сознание стремится оттолкнуть от себя эти мысли, не додумывать их до конца, поскольку "концы" представляются слишком печальными.

Но Сахаров раздумывал именно над такими, самыми тяжелыми и мучительными для людей, для всего человечества вопросами. Раздумывал, как внешне казалось, с обезоруживающей, почти детской наивностью. "Дилетант, непрофессионал", — раздавалось в его адрес. Но именно эта сахаровская будто бы наивность стала действительностью, одной из фундаментальных основ и наших перемен, и перемен, происходящих в мире.

Сахаров знал, что надо делать. Он додумывался до ответов, ибо во главу угла всех своих умозрений ставил человека: его интересы, его ценности. Это-то и принималось многими за наивность.

Андрей Дмитриевич глубоко и точно осмысливал ситуацию в своей стране и в мире — и находил пути для разрешения самых трагических, казавшихся неразрешимыми проблем. И адресовывал свои труды правительствам, народам и каждому из нас. Городу и миру.

Его работы подсказывают, как следует поступать, чтоб выжить и жить и чтобы жизнь была достойной, свободной, справедливой.

Считается, что пророков во все времена побивали камнями… Родина Андрея Дмитриевича, увы, не стала исключением из этого правила.

Сахаров всегда делал все, что мог. И не останавливался, предвидя для самого себя самые тяжелые последствия.

Великий ученый и мыслитель не только заступался за невинно осужденных, преследуемых и гонимых, единоборствуя с могучей государственной машиной. Он отстаивал права советских людей. И тем самым борьба его, безусловно, обретала общечеловеческий смысл. Можно уверенно сказать, что движение за права человека стало мировым благодаря Сахарову.

Сахаров еще предстоит — и своей собственной стране, и миру. Надо только его услышать и понять.

…Совместное советско-британское издательство "Интер — Версо" начинает свою деятельность изданием книги Андрея Дмитриевича Сахарова "Тревога и надежда". Выпуская в свет работы гуманиста, гуманиста на деле, мы, таким образом, декларируем и дальнейший смысл и основную цель всей нашей совместной деятельности.

Горько, что первая в СССР книга Андрея Сахарова выходит после его смерти. Горько, что без малого два десятилетия страницы советской прессы были заполнены клеветой и бранью в его адрес. В последние два года что-то изменилось, но читателю не объяснили, почему в прошлом так люто расправлялись с Сахаровым. Появление этой книги снимает необходимость объяснения. Читатель все поймет сам. Если он не боится труда. Читать Сахарова — это работа.

Книга составлена в хронологическом порядке. Такой принцип расположения материала раскрывает эволюцию взглядов автора и одновременно неизменность основных черт его личности и мировоззрения. "Тревога и надежда" — название одной из статей стало названием книги. Оно отражает две главных составляющих работ Андрея Сахарова — тревоги за общее будущее всех людей на планете и надежды, что альтруизм и чувство ответственности каждого в отдельности, народов и их руководителей способны перевесить их же эгоизм и сиюминутные интересы. Что разум сильней безумия! Можно сказать, что это тревога и надежда идеалиста. Но Андрей Дмитриевич и был идеалистом. Я употребляю это понятие не в школьно-студенческом противопоставлении "идеализм — материализм", а как выражение стремления к идеалу и веры в то, что такое стремление свойственно не исключительным одиночкам, но большинству людей на Земле. Идеализм Сахарова удивительным образом сочетается с реализмом, с четким знанием предмета, деталей, ответственностью за рекомендации, в которых полностью отсутствует дидактичность. По форме все работы — скорей научные статьи, чем публицистика.

В книге собраны основные работы Сахарова. Однако она не содержит многого, что Андрей Дмитриевич написал или сказал в других статьях, открытых письмах и интервью, напечатанных в журналах и газетах всего мира, кроме стран социалистического лагеря. Надеюсь, что скоро советский читатель познакомится с выступлениями Сахарова, непосредственно повлиявшими на его судьбу: интервью норвежскому корреспонденту Улле Стенхольму в 1973 году, после которого был вызов к заместителю Генерального прокурора и началась газетная кампания 1973 года, интервью Тони Остину ("Нью-Йорк таймс") и Бирбауэру ("Лос-Анджелес таймс") в январе 1980 года, ответом на которые была ссылка, с сотнями писем в защиту преследуемых и открытыми обращениями из Горького с января 1980-го по апрель 1984 года. За пределами настоящей публикации остались также лекции и выступления Сахарова в конце 1988-го и в 1989 году в США, Канаде, Японии и во многих странах Европы. В книге есть разрыв между 1977 и 1980 годами. Это не означает, что общественная активность Сахарова тогда снизилась. Но особенности жизни — постоянная слежка, незаконные изъятия и исчезновения из дома рукописей и книг — сделали невозможным для составителя быстро представить эти материалы издательству, которое стремилось к скорейшему выпуску книги.

Я не хочу предварять мнение читателя, но надеюсь, что книга будет хорошей. Во всяком случае она заполнит ту нишу, которая зияет в истории отечественной общественной мысли рядом с текстом из Советского энциклопедического словаря (Москва, 1980): "Сахаров А. Д. (р. 1921), сов. физик, акад. АН СССР (1953). Осн. тр. по теоретич. физике. В последние годы отошел от научной деятельности".

Елена Боннэр

Я родился 21 мая 1921 г. в Москве. Мой отец — преподаватель физики, известный автор учебников, задачника и научно-популярных книг. Мое детство прошло в большой коммунальной квартире, где, впрочем, большинство комнат занимали семьи наших родственников и лишь часть — посторонние. В доме сохранялся традиционный дух большой крепкой семьи — постоянное деятельное трудолюбие и уважение к трудовому умению, взаимная семейная поддержка, любовь к литературе и науке. Мой отец хорошо играл на рояле, чаще Шопена, Грига, Бетховена, Скрябина. В годы гражданской войны он зарабатывал на жизнь, играя в немом кино. Душой семьи, как я это с благодарностью ощущаю, была моя бабушка Мария Петровна, скончавшаяся перед войной в возрасте 79 лет. Для меня влияние семьи было особенно большим, так как я первую часть школьных лет учился дома, да и потом с очень большим трудом сходился со сверстниками.

Я с отличием окончил школу в 1938 году и тогда же поступил на физический факультет Московского университета. Окончил его тоже с отличием уже во время войны, в 1942 году, в эвакуации, в Ашхабаде. Летом и осенью 1942 года несколько недель жил в Коврове, куда первоначально был направлен на работу по окончании университета, затем работал на лесозаготовках в глухой сельской местности под Мелекессом. С этими днями связаны мои первые, самые острые впечатления о жизни рабочих и крестьян в то трудное время. В сентябре 1942 года направлен на большой военный завод на Волге, где работал инженером-изобретателем до 1945 года. На заводе стал автором ряда изобретений в области контроля продукции (в университете я не сумел включиться в активную научную работу). В 1944 году, работая на заводе, я написал несколько статей по теоретической физике и направил их в Москву на отзыв. Эти первые работы никогда не были опубликованы, но они дали мне то чувство уверенности в своих силах, которое так необходимо каждому научному работнику.