Похищение века - Серова Марина Сергеевна - Страница 42
- Предыдущая
- 42/56
- Следующая
Мое воображение даже нарисовало захватывающую картину: «одинокий странник» в низко надвинутой на лоб шляпе и в темных очках (чтобы «подетективнее»!) пробирается по коллектору, высоко подняв полы своего стильного пальто и пинками отгоняя нахальных крыс…
И, напросившись на эту самостоятельную экскурсию по театру, я рассчитывала найти его тайный путь. Или хотя бы ниточку-зацепочку, хоть направление поисков, которое я потом могла бы уточнить с помощью директора…
Но оказалось, что Коля вчера и не думал прятаться! Наоборот: старался броситься в глаза как можно большему числу людей, привлечь к себе внимание. Только вот тяжелого пакета у него при этом не было — тут я могу, как третьего дня Федор Ильич, предложить свою руку на отсечение!
Конечно, мы это уточним у тети Маши, но только для проформы. Это и ежику понятно!
Лебедев решил убить сразу двух зайцев. Во-первых, показал всем, что при нем нет никакого сомнительного груза; во-вторых, показался сам, чтобы ни у кого не возникло подозрений, что он мог пронести этот груз каким-либо незаметным путем. Нет, даже трех! Заодно он объяснил и свое утреннее появление в привокзальной камере хранения. Ну и ловкий пройдоха! Он же понимал, что такого «стилягу» могут там приметить, но, похоже, не очень-то этого опасался. Не исключаю даже, что для отвода глаз действительно посадил в поезд какую-нибудь девицу…
Новое открытие означало одно из двух: либо у Лебедева был сообщник, который пронес его поклажу в театр, либо… Либо мы все-таки попали пальцем в небо, как выразился майор ФСБ, взяли ложный след, «пустышку». Фу! Мне стало просто плохо, когда я об этом подумала.
Если бы здесь был Сергей Палыч, он бы, конечно, тут же развел панику. Эти мужчины ужасно слабохарактерные создания! Но я прогнала страшные мысли. Нет! Я видела Колины воровские глаза — наглые, смеющиеся и знающие…
Коля Лебедев рассудил, что камера хранения слишком ненадежное место для плаща Радамеса (совершенно правильно рассудил!), и спрятал его в театре, где, как он думал, никому не придет в голову искать пропажу. А если даже и придет — так никому ее здесь не найти нипочем!
Увы, в последнем я убедилась очень легко и очень скоро. В этом «царстве-королевстве» можно было без труда похоронить на веки вечные не то что плащ египетского полководца, а целую египетскую пирамиду — правда, разобрав ее на кусочки.
Я с удивлением открыла для себя, что театр подобен айсбергу, только сухопутному: его подземная часть, скрытая от посторонних глаз, показалась мне гораздо обширнее уже знакомой надземной.
Я прошла мимо множества запертых дверей, заглянула во многие открытые. На мое счастье, повсюду было полно людей, все они были заняты либо делом (чаще), либо битьем баклуш (реже), так что на меня почти не обращали внимания.
Здешний народ привык к тому, что по театру постоянно шатаются любопытные, да и свои администраторы часто меняются, поди разбери… Правда, я часто ловила на себе взгляды мужчин, но причина была, конечно, не в том, что им не нравилось мое любопытство, просто они не могли скрыть своего интереса ко мне. Никто ни разу не спросил, кто я такая и что мне тут, собственно, надо.
Многие работяги были, как и следовало ожидать, «под градусом». Так что я недолго мучилась вопросом о «сообщнике» Лебедева. Любой из этих мужичков за бутылку или хоть за червонец мог взять у него пакет поблизости от театра и пронести его внутрь, не задавая вопросов. Если бы из театра наружу, тут бы еще могли возникнуть сложности, а так… И никто, разумеется, не обратил на это никакого внимания, потому что этот самый Вася, или Петя, или Саша целый день шастает туда-сюда с ведрами, тюками, мешками, рулонами: работа у него такая!
Придя к такому выводу — не слишком утешительному, но безусловно логическому, — я поняла, что искать мне здесь больше нечего, и совсем было уже собралась искать дорогу назад. Но тут обнаружила в поле своего зрения нечто интересное.
Коридор цокольного этажа, в котором я оказалась (по моим расчетам, находилась я сейчас под зрительской частью), мягким полукругом уходил вправо. И с этой же самой правой стороны вдоль коридора тянулась высокая стеклянная галерея, похожая на магазинную витрину. Стекло не было сплошным, оно прерывалось нишами в стене. Внутри было темно, но все же смутные очертания предметов, которые я могла разглядеть сквозь «витрину», позволяли предположить и в самом деле нечто вроде магазина! Что бы это могло быть?..
Двигаясь по пустому коридору, в котором отдаленно раздавался шум идущей на сцене репетиции, я вскоре заметила в одной из ниш дверку.
Только я протянула к ней руку, как она распахнулась сама, и я чуть было не столкнулась с бледным молодым человеком неопределенного возраста. Он собирался покинуть помещение.
— Таня? Племянница Мартинеса? Здравствуйте! Я видел вас вчера на спектакле. Только вы почему-то быстро ушли… Но как вы тут оказались одна?
Какой-то дежурной фразой я ответила сразу на все его вопросы и восклицания.
— А я Валерий Дьяков, директор театрального музея. Звучит очень громко, правда? Добро пожаловать в мои владения!
За дверкой, после того как Валерий включил свет, меня подстерегал неожиданный эффект: оказывается, стеклянная галерея отделяла лишь узкую полуокружность коридора, а не просторное, обширное помещение! Противоположная глухая стена, увешанная старыми афишами, фотографиями и картинами, была совсем близко. В ней я заметила еще одну дверь, она была чуть приоткрыта, демонстрируя полоску непроницаемой тьмы. Почему-то шум сцены слышался здесь гораздо отчетливей.
Валерий прикрыл эту самую дверь поплотнее и развел руками, как радушный хозяин:
— Вот, Таня, и все мое хозяйство. Там, — он кивнул на стену, — к сожалению, уже чужая территория. Вам может показаться, что экспонатов здесь не так уж много. Но это не так, совершенно не так! Коллекция богатейшая! Пойдемте, Таня, я вам все покажу и расскажу…
Следующие двадцать минут я вынуждена была посвятить знакомству с историей развития оперно-балетного дела на земле тарасовской. Особый акцент директор музея делал почему-то на балете.
- Предыдущая
- 42/56
- Следующая
