Самый жестокий месяц - Пенни Луиз - Страница 68

• Предыдущая
• 68/86
• Следующая

Впрочем, судя по ее виду, ей было ничуть не интересно.

– Оно и в самом деле было интересно. Школы не обнаружилось.

– Как это?

– В Монреале нет школы Гарета Джеймса.

– Но это невозможно! Я там училась!

Она казалась взволнованной – именно в таком состоянии подозреваемые устраивали Бовуара больше всего. Эта женщина, эта ведьма не нравилась ему.

– Та школа сгорела двадцать лет назад. Удобно, не правда ли?

Он встал, прежде чем она ответила.

– Где моя выпивка? – Рут похромала к пианино. – Торопилась добраться сюда, прежде чем вы всё выпьете, – сказала она Гамашу.

Оливье только порадовался тому, что в комнате наконец появился кто-то более злобный, чем Габри.

– Я попрятал бутылки по всему дому, и если вы, мадам Зардо, будете со мной милы, то я, возможно, сообщу вам, где часть из них, – сказал Гамаш, слегка поклонившись.

Рут подумала, потом, вероятно, решила, что это будет для нее затруднительно. Она схватила стакан для воды и протянула его Питеру:

– Виски.

– И как только ты умудряешься писать стихи? – спросил Питер.

– Я тебе скажу как: не трачу попусту слова на таких, как ты.

Она взяла у Питера стакан и сделала большой глоток.

– Так почему вы пьете? – спросила она у Гамаша.

– Voyons[65], – вмешался Бовуар. – Эта статья – сплошная ложь. Он не пьет.

– Какая еще статья? – спросила Рут. – И что тогда это? – Она показала на бокал с виски в руке Гамаша.

– Я выпиваю, чтобы расслабиться, – сказал Гамаш. – А вы?

Рут уставилась на него, но перед ее мысленным взором были только два птенца, засунутые в их маленькие кроватки в духовке, завернутые в теплые полотенца с грелками, купленными ею в «Канэдиан тайр». Она накормила Розу и попыталась накормить Лилию, но та почти ничего не съела.

Рут осторожно поцеловала их в маленькие пушистые головки, почувствовала на своих тонких старых губах вкус перьев. Она давно никого не целовала. Они были такими свежими и теплыми. Лилия нагнулась и тихонько клюнула ее в ладонь, словно целуя в ответ. Рут собиралась прийти к Морроу раньше, но дождалась, когда уснут Роза и Лилия. Она схватила свой кухонный таймер, поставила его на два с половиной часа и сунула его в карман своего траченного молью кардигана.

Она сделала большой глоток виски и задумалась над этим вопросом. Почему она пьет?

– Я пью, чтобы не свихнуться, – сказала она наконец.

– Не свихнуться или не рехнуться? – пробормотала Мирна. – Так или иначе, все равно ничего не поможет.

На диване Габри снова взял в окружение Жанну:

– Чем занимаются колдуньи?

– Габри, ты собираешься угощать людей?

Оливье попытался всучить ему блюдо с паштетом, но Габри взял себе ложку и оставил Оливье с блюдом.

– Мы исцеляем людей.

– Я думал, что вы делаете ровно противоположное. Разве нет злых колдуний?

– Не дай бог, если его стараниями мы окажемся в Стране жевунов, – пробормотал Оливье Питеру, и оба отошли от дивана.

– Некоторые есть, но их не так много, как вы думаете, – улыбнулась Жанна. – Колдуньи – это такие же люди, только с более чуткой интуицией.

– Значит, никакой магии тут нет, – сказал Бовуар, который невольно слышал разговор.

– Мы не вызываем ничего такого, чего бы уже не было рядом. Просто мы видим вещи, которых не видят другие.

– Например, покойников? – спросил Габри.

– Ну, это ерунда, – заявила Рут. Оттолкнув в сторону Мирну, она уселась на диван и выставила в стороны костлявые локти. – Я их все время вижу.

– Правда? – удивилась Мирна.

– Я вижу их и теперь, – сказала Рут, и в комнате воцарилась тишина.

Даже Питер и Оливье вернулись к дивану.

– Здесь? – спросила Клара. – В нашем доме?

– В особенности здесь, – ответила Рут.

– Сейчас?

– Вон там. – Рут указала пальцем на Гамаша.

Все затаили дыхание, а Гамаш посмотрел на Бовуара.

– Покойник? Он покойник? – прошептала Клара.

– Покойник? Мне послышалось «полковник». А, не берите в голову, – сказала Рут.

– Как она умудряется писать стихи? – спросил Питер у Оливье, и они вдвоем снова отошли, чтобы посмотреть последнюю головоломку Питера.

– Так кто это сделал? Вы уже знаете, кто убил Мадлен? – спросила Рут. – Или вы были слишком заняты – раздавали людям взятки и пили, а до работы так руки и не дошли?

Бовуар открыл было рот, но Гамаш поднял руку, заверяя его, что это шутка.

– Мы не знаем, но уже приближаемся к разгадке.

Для Бовуара такое заявление оказалось неожиданным, однако он успешно скрыл удивление.

– Вы все знаете, что у нее был рак? – спросил Гамаш.

Все стали переглядываться и кивать.

– Но это было давно, – сказала Мирна.

Гамаш подождал, не выскажется ли кто-либо еще, потом решил, что должен яснее сформулировать вопрос.

– И вам всем было известно, что у нее продолжается ремиссия?

Все встревожились и снова начали переглядываться в поисках ответа, как это делают добрые друзья, понимающие друг друга без слов.

– Ни о чем другом я не слышал, – сказал Питер, и все с ним согласились.

Гамаш и Бовуар переглянулись. Разговор завязался снова, и Питер отправился в кухню – проверить, готов ли обед.

Гамаш последовал за ним и увидел, что Питер помешивает тушеную баранину. Тогда Гамаш взял французский батон и хлебный нож и выжидательно посмотрел на Питера, который благодарно ему улыбнулся.

Они принялись тихо работать вдвоем, прислушиваясь к разговору в соседней комнате.

– Говорят, завтра наконец-то будет хорошая погода, – сказал Питер. – Солнечная и теплая.

– Апрель всегда такой, правда? – подхватил Гамаш, нарезая батон и раскладывая ломтики на деревянном блюде, покрытом салфеткой.

Приподняв салфетку, он увидел характерную обработку дерева. Явно творение Сандона.

– Вы хотите сказать, непредсказуемый? – уточнил Питер. – Трудный месяц.

– Сегодня солнечно и тепло, а завтра – снег, – согласился Гамаш. – Шекспир сказал об этом так: «блеск обманчивый апрельских дней»[66].

– Я предпочитаю Т. С. Элиота. «Самый жестокий месяц»[67].

– Почему вы так говорите?

– Все весенние цветы гибнут. Это происходит почти каждый год. Их обманом выманивают на свет божий, они расцветают. И не только весенние луковицы, но и почки на деревьях. Розовые кусты, всё. Все они пробуждаются к жизни и радуются. И вдруг – раз, и снежная буря всех убивает.

У Гамаша возникло такое чувство, будто они говорят вовсе не о цветах.

– Ну а чего бы вы хотели? – спросил он Питера. – Они должны расцветать, хотя бы на короткое время. И они вернутся на следующий год.

– Но не все. – Питер повернулся к Гамашу, не замечая, что с деревянной ложки капает густая подливка. – Некоторые погибают совсем. У нас был великолепный розовый куст. Несколько лет назад он только-только начал давать почки, и тут сильный мороз убил его.

– «Мороз нагрянет, – процитировал Гамаш. – Изгложет корни, и падет он так же, как и я»[68].

Питер задрожал.

– Кто падет, Питер? Клара?

– Никто не падет. Я этого не допущу.

– Странное канадское свойство: мы постоянно говорим о том единственном, что не в состоянии контролировать. О погоде. Мы не можем остановить мороз, не можем воспрепятствовать цветам делать то, что им предназначено. Если такова твоя природа, то лучше уж расцвести хоть на мгновение, чем всю жизнь прятаться.

– Не согласен.

Питер повернулся спиной к гостю и принялся так активно перемешивать мясо, что чуть не превратил его в пюре.

– Извините. Я не хотел вас обидеть.

– Вы меня ничуть не обидели, – сказал Питер в стену.

Гамаш отнес нарезанный батон на длинный сосновый стол, подготовленный для обеда, и вернулся в гостиную. Он подумал, что Элиот назвал апрель самым жестоким месяцем не потому, что он убивает цветы и почки на деревьях, а, напротив, потому, что он чего-то не делает. Как трудно приходится тем, кто не цветет, когда вокруг все дышит новой жизнью и надеждой.

• Предыдущая
• 68/86
• Следующая