Самый жестокий месяц - Пенни Луиз - Страница 29
- Предыдущая
- 29/86
- Следующая
Как ни старался Лемье, он так и не сумел понять, каким образом ей удается создавать вокруг себя такую атмосферу враждебности. Он пытался подружиться с ней. Это был приказ суперинтенданта Бребёфа – снискать расположение всех членов команды. И ему это удавалось. Он умел располагать людей к себе. Легко завязывал дружеские отношения. А вот с ней не получилось. И это досаждало ему. Она досаждала ему, вероятно, тем, что не скрывала своих чувств, и это сбивало его с толку и расстраивало. Она была как некий новый опасный вид.
Он улыбнулся Николь и получил в ответ ухмылку.
– А где старший инспектор? – спросил Лемье у Бовуара.
Пять столов стояли в помещении по окружности, а стол для совещаний расположился в центре. На каждом столе был компьютер, и теперь техники протягивали телефонную линию.
– Он с агентом Лакост. Скоро они появятся. Да вот и они. – Бовуар кивнул на дверь.
Старший инспектор Гамаш, в куртке и твидовой шляпе, уже шел по комнате. Следом за ним – агент Лакост.
– У нас проблема, – сказал Гамаш, кивнув Лемье и сняв шляпу. – Садитесь.
Команда собралась за столом для совещаний. Техники – все они знали Гамаша – старались работать как можно тише.
– Агент Лакост?
Гамаш даже не снял куртку, и Бовуар понял, что произошло что-то серьезное. Изабель Лакост, тоже оставшаяся в куртке, сняла перчатки и положила руки на стол.
– Кто-то проник в ту комнату в старом доме Хадли.
– На место преступления? – спросил Бовуар.
Такого почти никогда не случалось. Глупцов находилось не много. Он инстинктивно взглянул на Николь, но тут же отказался от этой мысли.
– При мне был мой набор инструментов, и я сделала фотографии и сняла отпечатки пальцев. Как только техники будут готовы, я отправлю отпечатки в лабораторию, но фотографии вы можете посмотреть и сейчас.
Она пустила по кругу свою цифровую камеру. Изображение станет четче, когда его переведут на компьютер, но и сейчас общее представление можно было получить. Гамаш, уже видевший фотографии, отдал распоряжение техникам, которые изменили порядок работы и принялись устанавливать связь.
На несколько мгновений даже инспектор Бовуар потерял дар речи.
– Ленту не просто сорвали – ее исполосовали.
Он был в отчаянии от того, что происходило с его телом. Оно все онемело, голова обрела легкость, словно оторвалась и парила над ним. Он хотел, чтобы она вернулась, и все сильнее сжимал кулаки, пока короткие ногти не врезались в ладони.
Наконец это дало результат.
– Что это? – спросила агент Николь. – Похоже на чье-то дерьмо.
– Агент Николь, – сказал Гамаш, – нам нужны конструктивные соображения, а не детский лепет.
– Но так оно и выглядит, – сказала Николь, посмотрев на Лемье и Лакост, которые не собирались ее поддерживать, даже если были с ней согласны.
Бовуар точно был с ней согласен. В центре круга, образованного стульями, на полу виднелась небольшая горка. Что это, медвежьи экскременты? Может быть, это медведь разодрал полицейскую ленту? Может быть, в старом доме Хадли обосновался медведь-шатун?
В этом был смысл.
– Это птица, – пояснила Лакост. – Маленький дрозд.
Бовуар порадовался, что промолчал. Медведь. Маленькая птичка. Как скажете.
– Бедняжка, – сказал Лемье, и Николь посмотрела на него испепеляющим взглядом, а Гамаш улыбнулся ему едва заметной улыбкой.
– Этот уже готов, сэр, – сказал один из техников, показывая на компьютер.
Затем он сел и протянул руку. Лакост передала ему камеру и пленку с отпечатками пальцев. Через несколько секунд отпечатки были уже в Монреале, а фотографии выведены на экран. Вскоре один за другим включились и другие компьютеры, и на каждом было одно и то же обескураживающее изображение, словно некая жуткая экранная заставка. Сделанный из коридора снимок разодранной полицейской ленты и крохотной мертвой птички в центре образованного стульями круга.
Гамаш с недоумением спросил себя, чего хочет этот дом. Все, что входило туда живым, выходило либо мертвым, либо изменившимся.
– Alors[41], – сказал Бовуар, когда они вернулись за стол для совещаний. – Как вам всем известно, мы теперь ведем расследование убийства. Я призываю вас действовать быстрее.
Он взял один из больших стаканчиков с кофе, умело отогнул пластиковое ребрышко и открыл коробку с покрытыми шоколадной глазурью пышками.
Потом инспектор Бовуар вкратце изложил все, что им было известно о жертве и убийстве. Когда Бовуар начал описывать спиритический сеанс, уровень шума в помещении упал до полной тишины. Гамаш поднял взгляд и увидел, что вокруг них образовалось еще одно кольцо – техников притянул этот рассказ, как туристов притягивает к костру, у которого кто-то рассказывает страшную историю.
– Зачем они устроили этот сеанс? – спросил Лемье.
– Уж лучше спросить, кто его предложил, – вмешалась Николь, перечеркивая вопрос Лемье.
– Идея провести первый сеанс в бистро, кажется, принадлежала Габри Дюбо, – сказал Бовуар. – Но кто предложил старый дом Хадли, мы не знаем.
– Почему, вы считаете, нам важно знать, кто первый выдвинул эту идею? – спросил Гамаш у Николь.
– Это же очевидно. Если вы хотите испугать кого-то до смерти, то вы не приглашаете его в Диснейленд. Вы выбираете место, которое и до этого пугало людей. Старый дом Хадли.
Николь практически в лицо назвала старшего инспектора тупицей. Последовало молчание – все ждали реакции. Он помолчал несколько мгновений, потом кивнул:
– Возможно, вы правы.
– Только ее не испугали до смерти, – сказал Бовуар, поворачиваясь к Николь. Его разозлило нарушение субординации и вывело из себя то, что Гамаш допускает это. Что с ним такое происходит? В какую игру он играет, позволяя ей работать в его команде? Почему он дает ей поблажки больше, чем кому-либо другому? Помимо всех прочих аргументов, это могло плохо сказаться на дисциплине. Но, видя отвращение на других лицах, он понял, что никто из присутствующих не собирается брать агента Иветт Николь как модель для подражания. – Если бы вы помалкивали и больше слушали, то вы бы уже знали, что она была отравлена. Так?
– Эфедрой, – подтвердил старший инспектор. – Поначалу врач решила, что Мадлен Фавро умерла от инфаркта, но, поскольку умершая была довольно молодой, коронер решила сделать анализ крови. Результаты показали высокое содержание эфедры.
Николь скрестила руки на груди и погрузилась в молчание.
– Я вчера провел кое-какие изыскания по эфедре, – сказал Лемье, вытаскивая блокнот. – Вообще-то, это не химический препарат. Это растение. Оно называется Ephedra dis-ta-chya. – Лемье произнес это слово аккуратно, по слогам, хотя вряд ли кто собирался его поправлять. – Растет во всем мире.
– Похожа на марихуану?
– Нет, это не галлюциноген и не релаксант. Напротив. Эфедра используется в китайских лечебных лавках как чай, облегчающий… – он снова посмотрел в свои записи, – протекание простуды, астмы, но тут я предположил, что кто-то…
– Не надо предположений, – тихо сказал Гамаш.
– Прошу прощения.
Лемье опустил голову и принялся быстро листать записи назад и вперед, а все остальные смотрели на него. Наконец он нашел то, что искал.
– Одна фармацевтическая компания – называется «Зальцер» – выяснила, что эфедра действует как диетическая добавка. Она улучшает обмен веществ, а это способствует сжиганию жиров. Спрос на такой продукт громаден, гораздо больше, чем на противоотечные средства или средства от простуды. Похудеть хотят все.
– Но не всем это требуется, – сказала Лакост. – Вот в чем проблема. Они создали спрос там, где его не должно было быть.
– Ты сталкивалась с эфедрой? – спросил Гамаш.
– Только слышала, не более того. Но я знакома с женскими комплексами. Большинство женщин думают, что они толстые. Верно?
Она сделала ошибку, посмотрев на Николь, которая только пожала плечами. Ведь Лакост не поддержала ее, когда она высказала предположение о кучке дерьма. Так что пусть сама кувыркается.
41
Итак (фр.).
- Предыдущая
- 29/86
- Следующая