Когда врут учебники истории. Прошлое, которого не было - Балабуха Андрей Дмитриевич - Страница 84
- Предыдущая
- 84/92
- Следующая
А любимый мною Булат Окуджава ему вторил:
Вспоминается в этом ряду и песня военных лет, если не народная, то анонимная (мне, по крайней мере, автора дознаться не удалось) – пели ее на мотив «Любо, братцы любо…»:
В начале этой главы я называл Александра Матросова и тех, кто совершил подобный подвиг до него. Всего же за годы Великой Отечественной подвиг, названный матросовским, совершили более трехсот человек. Но вот что любопытно: одного своего Матросова подарила Вторая мировая и американцам – звали его Роджер Янг, он был рядовым пехотного полка и погиб 31 июля 1943 года на Нью-Джорджии, одном из Соломоновых островов; Конгресс наградил его медалью Свободы посмертно. Память его чтут свято. Как и Матросов, он навечно зачислен в списки своей воинской части. Однако пропагандировать и популяризировать подобное самопожертвование никому в Америке и в голову не приходило. Цель солдата – не погибать, а побеждать, стараясь уцелеть. Такая вот установка, такая психология…
Кривицкий почувствовал эту особенность отечественного мифа очень точно. Помните? «Сложили свои головы – все двадцать восемь. Погибли, но не пропустили врага»! Ведь победа, не доставшаяся дорогой ценой, как бы ничего и не стоит…
Но, наверное, обо всей этой истории и писать-то не стоило бы – одним мифом больше, одним меньше, – если бы не странное равнодушие, сопутствующее советскому героическому мифу, живущее рядом с ним. Мы охотно ведем счет на миллионы и спорим, сколько именно этих самых миллионов полегло на той войне, но легко забываем при этом о каждом в отдельности. И хотя по сей день ведут свою благородную работу поисковики – не государство, не армия, но граждане и энтузиасты, низкий им всем поклон! – сколько же еще лежит в нашей земле непогребенных, сколько числятся пропавшими без вести…
И среди них – те, кто и впрямь полег на Волоколамском направлении. Герои-панфиловцы, Кривицким не воспетые. О которых говорил полковник Капров: «В этот день у разъезда Дубосеково в составе 2-го батальона с немецкими танками дралась 4-я[421] рота, и действительно дралась геройски. Из роты погибло свыше 100 человек, а не 28, как об этом писали в газетах». Где полегли они – ведь под Нелидовом нашли и похоронили только шестерых? Как их звали – в отличие от тех двадцати восьми, имена этих никому не известны. Им, мертвым, уже не больно. Но разве не больно за них нам, живым?
Глава 18.
Град, родства не помнящий
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем…
История с географией
Представьте себе: военачальник-германец из племени скиров по имени Одоакр, в августе 476 года низложив последнего венценосного владыку Западной Римской империи Ромула Августула, сперва в порыве праведной ярости стер с лица земли Вечный город, а затем километрах этак в десяти основал новый – будущую столицу Священной Римской империи германской нации, названную, допустим, Одоакрополь. Боюсь, подобный сюжет покажется чересчур абсурдным даже многочисленному племени поборников альтернативной истории. Однако реальную историю нелепостями не удивишь: нечто подобное имело-таки место, пусть даже гораздо позже, в начале XVIII столетия, и намного севернее – на берегах не Тибра, а совсем другой реки, молодой[423] и короткой, но зато широкой и полноводной.
Позволю себе начать издалека, ибо не рискую вслед за классиком, о коем еще зайдет у нас речь, предположить, будто многие из читателей этих строк родились или блистали на брегах Невы[424].
Ингрия, Ингерманландия, Ижорская земля, Водская пятина – каких только имен не носили в прошлом обширные лесистые территории, раскинувшиеся по берегам Невы и юго-западному Приладожью… Первыми, судя по всему, появились здесь угро-финские племена ижорцев[425]. Было это в те давние времена, когда еще не сформировалась разветвленная Невская дельта, и река единым мощным потоком вливалась в Финский залив, который также был заметно шире и глубже (тогдашние береговые террасы прекрасно прослеживаются по сей день). Еще Нестор-летописец, говоря о пути из варяг в греки, упоминал, что великое озеро Нево широким устьем выходит к Варяжскому морю. Иные палеогеографы утверждают даже, будто еще Рёрих Ютландский, направляясь в 862 году в Ладогу, чтобы там стать Рюриком Русским, поднимался вверх именно по такой Неве… Но вернемся к нашим ижорцам. Впоследствии к ним присоединилось еще одно из прибалтийско-финских племен – водь, осевшее преимущественно по южному берегу Финского залива. Селились тут и корелы – в основном по правому берегу реки. Вслед за ними в Ингрию мало-помалу начали проникать славяне[426].
Начиная с VIII века здесь появляются и викинги-норманны – выходцы из Скандинавии, коих местные финские племена (а вслед за ними – и соседи-славяне) стали называть ruotsi[427]. Раскопки Е.А. Рябинина, проводившиеся в 1973–1985 годах в Старой Ладоге, на левом берегу реки Волхова, позволили методом дендрохронологии датировать возникновение здесь первого средневекового города, основанного скандинавами – поселения, впоследствии получившего название Альдейгьюборг, т.е. Город на Нижней реке; позже, переиначив на свой лад, славяне нарекли его Ладогой, а при Петре I он в 1704 году был переименован в Старую Ладогу. Так вот, бревна для первых построек там были срублены в 753 году – за век с лишним до призвания Рюрика. Альдейгьюборг занял важное место в пределах освоенного викингами пространства, протянувшегося от Балтики до Урала и Черного моря: вся эта огромная территория уже в древнейших памятниках скандинавской литературы получила название Svitjod hin mikla – Великая Швеция.
Вернемся, однако, в Ингерманландские края. Места здешние для земледелия были пригодны не слишком, хотя рожь и ячмень тут все-таки сеяли; зато охота – богатая, река и озеро – щедры на уловы, да и скотина могла пастись привольно, одаряя молоком, сметаной, маслом, сыром. Тем и кормились, и подати платили.
Помимо местного населения, ввиду малочисленности жившего, похоже, более или менее мирно и бесконфликтно, на Ингерманландию претендовали все кому не лень: «исконно своей» почитали ее Господин Великий Новгород и – позже – государи московские; однако шведы и Ливонский орден придерживались тик-в-тик такой же точки зрения. Оно и неудивительно: пусть сам по себе край и не больно-то богат, но оседлавший Неву контролирует Балтийско-Черноморский и Балтийско-Каспийский торговые пути, что сулит уже доходы куда как серьезные[428].
Понятно, что в Ингрии то и дело происходили пограничные стычки, столкновения, конфликты – иногда скорее символические, обозначавшие присутствие и демонстрировавшие силу, а порою и весьма кровопролитные. Так, например, за сорок лет – с 1283 по 1323 год – новгородская летопись отмечает пятнадцать вооруженных столкновений только со шведами. Но тем не менее всерьез осваивать край ни у кого не было ни сил, ни, похоже, желания: это было целиком и полностью отдано на откуп местному населению, вынужденному вдобавок платить подати то тем, то другим, а временами – тем и другим одновременно.
420
А цена Битвы за Москву, в которой сражались и гибли панфиловцы, была высокой. На оборонительном ее этапе (с 30 сентября по 5 декабря 1941 г.) советские войска, обороняясь, потеряли – по официальным данным – 900 000 человек, а наступавшие немцы – всего 145 000 военнослужащих. За время первого этапа советского наступления (с 5 декабря 1941 г. по 7 января 1942 г.) мы потеряли 380 000, а немцы – 104 000. В целом же собственно за Битву под Москвой на обоих этапах мы потеряли 1 280 000, а немцы – 250 000. Таковы уж особенности сталинско-жуковской тактики, уходящие корнями не во времена Ивана Грозного даже, но и еще намного глубже…
421
Помните, я просил вас обратить внимание, что в политдонесении, на которое ссылался корреспондент Коротеев, называлась пятая рота? А здесь опять разговор о четвертой. Которая же? Очередная путаница…
422
Потье Эжен (1816–1887) – французский поэт, участник Парижской Коммуны 1871 г. Создал пролетарский гимн «Интернационал» (июнь 1871; опубликован в 1877 г.; музыка П. Дегейтера, 1888; впервые исполнен лилльским хором рабочих 23 июня 1888 г.; русский перевод А.Я. Коца, 1902 г.; в 1918–1943 гг. – гимн СССР), поэмы «Парижская Коммуна», «Рабочие Америки – рабочим Франции» и «Рабочая партия» (все 1877), выпустил сборники стихов «Юная муза» (1831), «Социально-экономические стихи и социалистические революционные песни» (1884), «Кто же безумен?» (1884) и «Революционные песни» (1887).
423
Один из лучших специалистов по послеледниковой истории Прибалтики Д.Д. Квасов считает, что «максимум Ладожской трансгрессии и образование реки Невы» можно датировать «интервалом 2300–1200 лет назад; для получения более точной даты нужны подробные специальные исследования».
424
Название это финского происхождения и означает «топь», «трясина», «затопленное место». Раньше (например, в «Повести временных лет») под ним подразумевали и Ладожское озеро.
425
Сами себя они называют «изури», и на сегодня их осталось меньше тысячи человек.
426
Именно здесь, по мнению финского историка Хейкки Лескинена, сформировались водский, а возможно, также и ижорский языки. Предки води и ижорцев селились и на южном берегу Ладожского озера близ устья Волхова, который они называли Alode-jogi, т.е. Нижняя река; позднее это название преобразовалось в скандинавское Aldeigja, а затем и в славянское Ладога. Отсюда и название озера, окончательно закрепившееся за ним лишь в начале XIII века. На берегах Волхова финские племена соседствовали с славянскими – словенами и кривичами, которые тоже упоминает «Повесть временных лет» и которые поселились здесь не позднее VIII века.
427
Ruotsi – от древнешведского rodsman, т.е. – гребец, кормчий. Согласно одной из версий, отсюда происходит этноним росы или русы; впрочем, эта точка зрения остается более чем спорной.
428
Тут стоить заметить, что наиболее прибыльным промыслом считалось у ингерманландских жителей лоцманское дело – фарватер широкой и полноводной, но вместе с тем и достаточно капризной, местами порожистой реки был непрост, и знать его надо было до тонкостей. Владельцы же торговых судов платили щедро – и деньгами, и товаром. Плата эта, замечу, с давних времен строго регламентировалась – договором 1270 года, например, лоцманам разрешалось брать с купцов «то, что брали издавна, но не более».
- Предыдущая
- 84/92
- Следующая
