Девочка с косичками - Солодов Анатолий Семенович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/27
• Следующая

— Приехали, — сказала Ефросиния Ивановна, ссаживая с телеги Галю.

Она растворила калитку и шикнула на большого серого петуха.

— Бабуль, — спросила Галя, — а мы здесь жить будем?

— Здесь, милая.

Какая избушка у вас… Как на курьих ножках.

— Уж какая есть. Не взыщи, милая.

— А она мне нравится.

Помолчи ты, скворец, — одёрнула Зина сестрёнку.

Бабушка отомкнула замок, открыла дверь и, шагнув в полутёмные сени, предупредительно сказала Гале:

— Не споткнись. У меня тут половицы старенькие.

Они вошли в горницу, маленькую, опрятную и уютную.

Убранство её было по-деревенски простое: в углу стояла кровать, застланная голубым одеялом, напротив стол, прикрытый чистой скатертью, за ним — деревянные лавки, в углу икона с лампадкой, у стены старый комод, на нём зеркало, цветы в кувшине, старая книга да альбом с фотографиями. А возле самой двери прилепилась печь с полукруглым закоптелым очелком и лежанкой, задёрнутой цветной ситцевой занавеской. На стенах — фотографии родственников, среди которых Зина и Галя увидели и себя.

Федя внёс в избу чемодан и весело сказал:

— Угощай, бабуля, гостей. Они небось с дороги проголодались.

— Да уж скряжничать не буду по такому случаю, не беспокойся, — отозвалась Ефросиния Ивановна и засуетилась, накрывая на стол.

И как не просила Зина с Галей не хлопотать из-за них, бабушка всё равно не послушалась и быстро понаставила столько угощения на стол, что девочки смутились.

— Бабуль, — сказала Галя, всплеснув руками, — зачем вы столько наготовили всего.

— Ничего, миленькие, — улыбнулась бабушка. — Садитесь и хоть помаленьку отведайте всего.

Бабушка достала из комода бутылку красного вина, налила маленькую рюмочку себе, а детям сладкого компота из ягод и весело сказала:

— По такому случаю так и быть пригублю. Она подняла рюмку.

— С приездом, внучки. Спасибо, что не забыли меня, старую.

Бабушка выпила полрюмки, вытерла ладонью губы и стала угощать Зину с Галей. Она всё время подкладывала в тарелки детям то блинов, то творога, то варёную курицу, подсовывала пирожки с мясом, топлёное молоко.

Галя взмолилась:

— Хватит, бабуля, а то я лопну.

К Ефросинии Ивановне пришли соседи. В избе стало шумно и весело. Бабушка угощала гостей чаем и вишневым вареньем, а Зина и Галя, счастливые и радостные, рассказывали о Ленинграде, о маме и папе, о себе и о том, как они доехали.

Морщинки на лице Ефросинии Ивановны светились, точно на них упал луч солнца. Она поглядывала на внучек и чувствовала себя помолодевшей. Порой ей не верилось, что Зина и Галя сидят у ней в переднем углу и наперебой рассказывают о городской жизни, и она наяву слышит их голоса.

Гости, забежавшие на минутку взглянуть на Зину и Галю, задержались. Они неторопливо пили чай, степенно и спокойно говорили о жизни, о работе в колхозе, мимоходом коснулись политики. Поговорили о том, что Германия захватила всю Польшу, что она всё ещё воюет с Англией, что в Европе уж слишком неспокойно и, как знать, чем всё это кончится.

За разговором взрослые не заметили, как маленькая Галя примолкла за столом в уголочке и задремала. Бабушка взяла её на руки и перенесла на постель.

Понемногу гости стали расходиться. Федя посидел ещё немного и тоже собрался уходить: ему надо было поставить лошадь в конюшню. Прощаясь, сказал:

— Ты, Зина, наведайся и к нам как-нибудь с Галей.

— Придут, — ответила за Зину бабушка. — Куда они денутся.

Ефросиния Ивановна принялась прибирать со стола, а Зина, повязав старенький бабушкин фартук, става помогать ей. Потом бабушка показала Зине и Гале своё хозяйство: огород, хлев и погреб, крытый соломой. Вместе накормили они поросёнка и напоили телка, который пасся на лугу, на привязи. Потом ходили встречать стадо. А когда бабушка доила корову, Зина и Галя стояли рядом, смотрели и слушали, как звенят о подойник тугие и прямые, точно натянутые струны, белые струйки молока.

К вечеру около дома Ефросинии Ивановны собралась молодёжь из деревни Зуи, пришли также и обольские девчата и парни. Позвав Зину и Галю, ребята гурьбой сходили в лес за сушняком и разожгли костёр на лужайке напротив дома Ефросинии Ивановны.

Ребята сидели на траве вокруг костра, рассказывали смешные и страшные истории, веселились и спорили. Костёр шумно потрескивал, жаркое пламя его высоко взвивалось вверх к тёмно-синему небу, в непроглядной глубине которого ярко светились и мерцали зелёные крупные звёзды.

Всё тот же гитлеровец, в чёрном костюме, изучающе глядя на лицо девочки, сухо спросил:

— Где ты была до войны? Чем занималась?

— Жила в деревне.

— Конкретнее. Что делала?

— Училась в школе.

— Ещё что?

— Помогала взрослым в поле.

— А ещё?..

— Ходили с ребятами в лес, в поле, собирались у костра, купались в речке.

— Зачем ходили в лес?

— Собирать грибы и ягоды.

— Кто твои друзья в Зуях?

— У меня нет там друзей. Я никогда не была там.

Зина быстро сдружилась с местными мальчишками и девчонками, сразу стала среди них своя. Она была весёлой и общительной девчонкой.

Деревенские ребята часто собирались где-нибудь около школы или у колхозного амбара. Шумной ватагой бежали они на речку или отправлялись в лес. Они забирались в самую глушь, подолгу блуждали, отыскивая всё новые затаённые места, открывали едва приметные тропы через непроходимые болота. Им было интересно и немного страшно в лесу.

Заводилой в таких походах был всегда Езовитов Женя, которому в то время шёл восемнадцатый год, Ребята иногда сердились на него за то, что он слишком далеко уводил их от посёлка. Часто спрашивали: «Не заблудился ли?» На что Езовитов всегда с улыбкой отвечал:

— Слушайтесь старшего, идём как надо. — И всегда. точно выходил к посёлку.

Все вместе они ходили и в клуб. Нашлось у них дело и в школе. Целую неделю они приводили её в порядок, готовя к новому учебному году: мыли полы, окна, двери, красили парты.

Как-то раз Борис Кириллович Маркиямов — учитель обольской школы — попросил ребят выйти в поле на прополку капусты.

Зина встала пораньше, наскоро перекусила, прихватила приготовленные с вечера узелок с едой и бутылку молока, и отправилась к школе, где договорилась встретиться с ребятами.

К назначенному часу все были в сборе.

Пришёл Борис Кириллович Маркиямов, ребята как по команде встали и окружили его плотным кольцом.

— Здравствуйте, комсомолята, — сказал Борис Кириллович и, оглядев всех внимательно, спросил: — Все пришли?

— Все! Можно идти?

— А сколько нас? А ну-ка, отряд, стройся!

Ребята выстроились в ровную шеренгу и рассчитались. Зина стояла крайней на левом фланге и, когда до неё дошла очередь расчёта, выкрикнула из строя громко и задорно:

— Двадцать второй! Расчёт закончен!

Борис Кириллович посмотрел на Зину и улыбнулся:

— Добре. Тут, я вижу, с нами и ленинградский пролетариат. Отличный боевой отряд получился. Такому отряду барабан и знамя надо. А ну-ка, Женя, и ты, Тоня, вы постарше всех, — Борис Кириллович кивнул Езовитову и Лузгиной, — принесите из Ленинской комнаты барабан и знамя.

Тоня и Женя вынесли красное шёлковое знамя с вышитой золотом звездой на нём.

Ребята перестроились в колонну по двое, замерли по команде «смирно».

— Отряд, шагом марш! — скомандовал Маркиямов,

Вздрогнул барабан и рассыпал боевую походную дробь. Ребята шли по улице, и задорная песня звенела над ними:

Заслышав песню, люди выходили из домов, встречали ребят улыбкой.

Обширное ровное поле, окаймлённое с двух сторон невысоким кустарником, начиналось за переездом железной дороги. Взрослые уже были там, но к работе не приступали.

• Предыдущая
• 4/27
• Следующая