Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941 - Семиряга Михаил Иванович - Страница 75

• Предыдущая
• 75/97
• Следующая

После подобной предварительной психологической подготовки советской и мировой общественности 30 мая 1940 г. применительно к Литве было опубликовано уже официальное сообщение Наркоминдела СССР, озаглавленное «О провокационных действиях литовских властей». В нем было сказано, что некоторые лица, пользующиеся покровительством органов литовского правительства, организовали случаи исчезновения военнослужащих из советских гарнизонов. Далее были названы фамилии некоторых из них. Но от создания совместной комиссии для проверки этих случаев советская сторона отказалась.

В сообщении отмечалось, что 25 мая Молотов сделал соответствующее заявление президенту Литвы А. Сметоне, в котором потребовал прекратить подобные провокации и выражал надежду, что литовское правительство не вынудит правительство СССР прибегнуть к «другим мероприятиям»[623]. В печати публиковались сведения о том, что подобные случаи якобы отмечались в Латвии и Эстонии. Однако местные власти категорически отрицали свою причастность к этим фактам, если они действительно имели место. В печати этих стран не исключалось, что по вине пьяных советских военнослужащих или дезертиров могли произойти мелкие конфликты с местным населением.

Создалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, советские военные власти и посольства обвиняли правительства Прибалтийских стран в том, что они поощряют недоброжелательное отношение к Красной Армии и не содействуют раскрытию случаев «исчезновения» советских военнослужащих. Но с другой стороны, они жаловались, что местные органы власти с этой целью проявляют особое усердие, не вызванное необходимостью. Так, 12 июня 1940 г. временный поверенный в делах СССР в Литве В. С. Семенов докладывал наркому иностранных дел СССР, что литовские органы власти создают исключительный режим вокруг советских гарнизонов, стремятся полностью изолировать их от населения, наводняют районы расквартирования советских войск своими полицейскими агентами, создают для этого особые полицейские участки, берут на полицейский учет всех лиц, имеющих отношение к советским войскам и проживающих в районах их расквартирования, и т. д.[624]

В Москве сочли, что наступило подходящее время для решения прибалтийской проблемы в полном объеме, и с этой целью были предприняты соответствующие меры. В Эстонии 10 июня на советских военных базах была объявлена боевая готовность. 14 июня советское военное руководство ввело воздушную и морскую блокаду Эстонии.

Кампания в советской печати об «исчезнувших» военнослужащих еще продолжалась, а уже 14 июня 1940 г. Молотов разослал советским послам в Литве, Латвии, Эстонии и Финляндии ориентировку по новой искусственно созданной им «проблеме». Речь шла об оценке деятельности так называемой Балтийской Антанты. Как известно, эта региональная организация, стимулировавшая сотрудничество Эстонии, Латвии и Литвы по внешнеполитическим проблемам, сформировалась после того, как в сентябре 1934 г. эти страны подписали договор о согласии и сотрудничестве, не имевший военной направленности.

В первые годы после оформления «Балтийской Антанты» Советский Союз относился к ней благосклонно, рассчитывая на то, что она послужит делу сопротивления стран этого региона германским притязаниям[625]. Однако, как справедливо считает известный финский исследователь С. Мылыньеми, это не значит, что в рядах Антанты царило всеобщее согласие, особенно по вопросу внешнеполитической ориентации. Эстония в своей дипломатической деятельности больше контактировала с Польшей, чем со своими союзниками по Антанте. На дружбе с Польшей особенно энергично настаивал генерал Лайдонер. В этой связи установившиеся советско-латвийские отношения беспокоили Эстонию, считавшую Советский Союз своим единственным потенциальным врагом. Латвия своим врагом считала Германию, а Литва, соглашаясь с такой оценкой, уточняла, что не менее опасной является и Польша. Теперь же, шесть лет спустя, «Балтийскую Антанту» Молотов стал именовать «антисоветским военным союзом» трех республик.

Советские архивные материалы не дают основания для обвинения «Балтийской Антанты» в деятельности, имевшей целью совершить агрессию против СССР. Это же не подтверждается и высказываниями хорошо информированных в этом вопросе германских дипломатов. Так, заведующий референтурой 4-го (скандинавского) отдела МИД Германии Грундхерр 17 июня 1940 г. в меморандуме отмечал, что сотрудничество Прибалтийских государств основывается на договоре о взаимопомощи и сотрудничестве от 12 сентября 1934 г. Автор категорически отрицал антисоветский характер этой организации даже после сентября – октября 1939 г. «Ввиду оккупации их государств советскими войсками, – писал далее Грундхерр, – все три правительства отдают себе отчет в опасности подобной политики»[626].

Советское руководство позволяло себе почему-то предъявлять суверенным республикам претензии, что деятельность этой организации осуществляется «в тайне от СССР», и требовать ее роспуска. В представлении министру иностранных дел Литвы Ю. Урбшису, а через день и правительствам Латвии и Эстонии Молотов квалифицировал их действия как нарушение договоров о взаимной помощи и враждебные в отношении СССР[627].

Однако наиболее характерными для внешнеполитической практики сталинского руководства того времени были сформулированные в этом документе конкретные требования, носившие форму откровенного ультиматума. Вот его пункты (применительно к Литве): 1. Немедленно предать суду министра внутренних дел К. Скучаса и начальника департамента МВД А. Повилайтиса, как «прямых виновников провокационных действий против советского гарнизона в Литве». 2. Немедленно сформировать такое правительство, которое было бы способно и готово честно выполнять договор и обуздать его врагов. (Позже стало известно, что советские посольства во всех трех странах не ждали спокойно, пока такие правительства будут сформированы, а приняли в этом деле весьма активное участие.) 3. Обеспечить свободный доступ на территории своих стран новых контингентов советских войск для размещения их в важнейших центрах.

В конце этого документа, датированного 14 июня, давался срок выполнения требования – через 10 часов после его вручения. Ультимативные требования Латвии и Эстонии были предъявлены 16 июня. В установленные сроки были получены ответы о принятии советских требований[628].

Как в последнее время стало известно, советское руководство не было абсолютно уверено в том, что включение Прибалтийских республик в состав СССР пройдет без вооруженного сопротивления со стороны армий этих республик и что не потребуется применить боевые действия. Поэтому органы НКВД готовили специальные лагеря для приема, как предполагалось, 50–70 тыс. военнопленных[629].

Утром 17 июня 1940 г. границы всех трех республик пересекли крупные силы советских войск в составе 10 стрелковых дивизий и 7 танковых бригад[630]. В Таллинн прибыли также боевые корабли Балтийского флота, а в Двинск (Даугавпилс) – отряд легких боевых судов[631]. В частности, на территорию Эстонии вступило до 90 тыс. человек из Ленинградского военного округа. На встрече, состоявшейся на железнодорожной станции Нарва утром 17 июня, генерал армии Мерецков изложил главнокомандующему эстонской армии генералу И. Лайдонеру довольно жесткие условия того режима, который должен быть установлен в стране и который в Справке комиссии Президиума Верховного Совета ЭССР от 25 сентября 1989 г. назван как «режим военного вторжения»[632].

• Предыдущая
• 75/97
• Следующая