Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941 - Семиряга Михаил Иванович - Страница 71

• Предыдущая
• 71/97
• Следующая

Эстония была первой из Прибалтийских стран, заключившей с СССР договор о взаимной помощи 28 сентября 1939 г. За ней 5 октября последовала Латвия. Договор с Литвой был подписан только 10 октября, когда в Москве стало окончательно ясно, что с согласия Германии республика переходит в сферу интересов СССР. Договоры были в основном идентичного содержания. Стороны обязывались оказывать друг другу всяческую помощь в случае агрессии со стороны любой третьей державы, не участвовать в коалициях и не заключать союзов, направленных против одной из договаривающихся держав. Было дано согласие на размещение в этих республиках в ограниченном количестве отдельных советских гарнизонов, а также создавались советские военно-воздушные и военно-морские базы[582].

После подписания пакта о взаимопомощи с СССР министр иностранных дел Латвии Р. Мунтерс в заявлении от 9 октября разъяснил, что цель пакта состоит в сохранении мира и статус-кво в бассейне Балтийского моря. Пакт не затрагивает суверенных прав сторон и имеет в известной мере предупредительный характер. Он заключен в обстановке войны, и вовлечение Латвии в войну означало бы угрозу СССР. Но латвийский министр при этом счел нужным подчеркнуть, что «нынешнее положение на Балтийском море и на Восточно-Балтийском побережье не дает никакого основания для опасений подобного рода»[583].

Реакция общественности Латвии на заключение договора была, как и следовало ожидать, неоднозначна. Хотя этот акт в некоторой степени и разрядил напряженность и растерянность в правительственных кругах, но страх перед возможной большевизацией страны усилился, так как среди трудящихся, как сообщал поверенный в делах СССР в Латвии И. А. Чичаев, распространяются слухи, «что в недалеком будущем Латвия будет советской». Тем не менее «значительная часть влиятельных кругов… восприняла пакт как «наименьшее зло» – лучше, мол, быть под влиянием русских, чем немцев, ибо при русских латыши все же сохранят свою национальность, а немцы уничтожат не только национальную культуру, но и самих латышей»[584].

В двадцатых числах сентября 1939 г. в Литве стали распространяться слухи о том, что она может оказаться в составе Германии в качестве протектората. И эти слухи не были лишены основания. Именно на это был нацелен проект так называемого охранного договора между Германией и Литовской республикой, разработанный 20 сентября. В документе говорилось, что Литва при сохранении своей государственной независимости становится «под охрану» Германии. С этой целью обе страны заключают военную конвенцию и экономическое соглашение. Было также определено, что численность, дислокация и вооружение литовской армии будут устанавливаться по согласованию с верховным командованием вермахта. С этой целью в Ковно (Каунас) будет направлена постоянная немецкая военная комиссия[585].

Подобные слухи вызвали тревогу среди местного населения, которая нашла отражение в воззвании ЦК компартии 26 сентября. В нем говорилось, что «нашему народу грозит гитлеровское иго и гибель нации», и предлагалось повсюду создавать комитеты защиты Литвы, устраивать демонстрации протеста. Компартия призывала, чтобы «в защите своей независимости Литва опиралась лишь на Советский Союз – защитника и освободителя малых народов». Партия призвала к восстанию против Германии и фашистской власти Сметоны – Черниуса[586].

Особенность договора СССР с Литвой состояла в том, что обязательство о взаимной помощи совмещалось с возвратом ей занятого советскими войсками города Вильнюса – древней литовской столицы, оккупированной поляками в 1920 г.[587]

Возникает, естественно, вопрос: почему Молотов настаивал на том, чтобы договор о взаимопомощи между Литвой и СССР обязательно совместить с актом о передаче Виленщины Литовской республике в одном документе? Не потому ли, что возвращение Виленщины литовскому народу могло бы как-то сгладить дурное впечатление от того, что этот акт был совершен совместными усилиями гитлеровской Германии и сталинского руководства Советского Союза?

Как явствует из донесения временного поверенного в делах СССР в Литве Н. Г. Позднякова от 13 сентября 1939 г., советское полпредство не было информировано из Москвы о намерениях правительства СССР относительно судьбы Вильно и Виленского края в случае поражения Польши. Из этого же донесения следует, что германские представители в Литве всячески внушали литовцам мысль о необходимости воспользоваться благоприятным случаем и взять Вильно. Эти сведения подтверждают и немецкие документы, опубликованные после войны. Из них видно, что еще 9 сентября 1939 г. Риббентроп после обсуждения с Гитлером предложил посланнику в Ковно Цехлину привлечь внимание правительства Литвы к вопросу о Вильно и поскорее решить его[588].

Через несколько дней Цехлин ответил, что в беседе с ним командующий литовской армией генерал С. Раштикис сообщил: Литва всегда была заинтересована в возвращении Вильно и Виленщины, но, объявив свой нейтралитет, она в настоящее время не может открыто выдвинуть это предложение, опасаясь негативной реакции как западных держав, так и Советского Союза[589].

Однако советское полпредство, не зная тогда приведенных выше деталей, считало, что носителями идеи о возвращении Вильно являются реакционные силы, «тяготеющие к сильной Германии», и прочие «авантюристы в политике и экономике». Их аппетит на Вильно, как отмечалось в документе, обострился потому, что Виленщина в настоящее время оказалась свободной как от польских, так и от немецких войск. Одновременно сообщалось, что официальные представители Литвы открещиваются от этого «авантюризма и безумства», поскольку «считают большим риском для себя пользоваться плодами германских побед в Польше, так как будущие победители, в том числе и восстановленная Польша, неизбежно вспомнили бы тогда измену Литвы и постарались бы ее раздавить. Некоторые же, даже независимо от исхода войны, не хотят получать Вильно из рук немцев, говоря, что Берлин потребует за этот подарок беспрекословного подчинения его указаниям»[590].

Эти же наблюдения подтвердил и советский военный атташе майор И. М. Коротких. В политическом обзоре в тот же день, т. е. 13 сентября, он утверждал, что правящие круги Литвы, включая и военных, не идут на соблазн присоединения Вильно, хотя это можно было бы легко сделать, ибо там нет никаких воинских частей. Как заявил советскому атташе начальник 2-го отдела генштаба литовской армии полковник Дулкснис, литовцы не хотят получать Вильно из рук немцев. «Другое дело, если бы здесь был бы причастен каким-либо образом Советский Союз, т. е., другими словами, из рук Советского Союза можно было бы брать, не боясь ничего»[591].

В ходе боевых действий в Польше, а тем более после ее поражения Литва, конечно же, могла бы воспользоваться случаем, чтобы присоединить Виленщину. Когда министр иностранных дел Литвы Ю. Урбшис на переговорах в Кремле в начале октября 1939 г. упомянул об этой возможности, Сталин, как вспоминает Урбшис, сердито отрезал: «Так что, хотели воевать с нами?»[592]

Правящие круги Литвы, как в своей обзорной записке от 3 июня 1940 г. писал поверенный в делах СССР в Литве В. С. Семенов, «были непрочь отказаться от Вильно, лишь бы не допустить пребывания в Литве советских гарнизонов». Уже на другой день после подписания договора они расстреляли демонстрацию в Каунасе, которая выражала симпатии к СССР. При вступлении советских войск в Литву местные власти старались скрыть от населения советскую военную технику. Они приказали жителям по пути следования войск закрывать окна и не выходить на улицы. Пропаганда открыто твердила, что большевики «возвратили нам Вильно, а забрали у нас всю Литву»[593].

• Предыдущая
• 71/97
• Следующая