Динамит для сеньориты - Паршина Елизавета Александровна - Страница 8

Донесение было похоже, скорее, на оправдание предстоящей сдачи города. Вообще, вся территория, на которой еще держались в Андалузии республиканцы, представляла собой узкую полосу побережья километров двести протяженностью, не защищенную ни береговой артиллерией, ни флотом, ни авиацией. Может быть, советник сгустил краски, чтобы выхлопотать в Генштабе подкрепление? Предположение звучало заманчиво, но надежды на это практически не было. Вернее всего, так все и было. Мне рассказывали, что когда генералу Клеберу предложили возглавить оборону Малаги, он ответил: «Я не хочу быть генералом поражения». Киселев закончил свой рапорт, подождал, пока он будет зашифрован и передан, потом молча взял свою фуражку, кивнул головой Маше и направился к дверям. Мы с Артуром последовали за ним. Видно, мне придется приобретать боевой опыт в отступлении…

Была ночь. Веяло спустившейся с гор прохладой. Шуршали тяжелые пальмовые листья, да изредка раздавались шаги патруля. Дом, в котором жили советники, стоял особняком в глубине сада, окруженного высокой чугунной решеткой. Широкая мраморная лестница вела прямо в столовую, временно расположенную в вестибюле. К ужину подали на плоских тарелках горстку каких-то ракушек. Внутри – маленький сморщенный кусочек моллюска, по вкусу напоминающий мясо. Я погремела этими ракушечками и осталась голодной. Пришлось просить добавки. Маша начала смеяться. Она уже привыкла к испанской кухне, а я в авиации была избалована русскими борщами. Сразу после ужина пошли спать.

Утро наступило солнечное. Начальник попросил меня пройти с ним в город, купить некоторые дорожные вещи. Мы шли по глухим каменным плитам, поглядывая на простиравшееся спокойное нежно-голубое море. Ни на одном море ранее я не видела таких нежных мягких голубых тонов. А где-то поблизости затаились вражеские крейсеры, готовые обрушить на город огонь… Однако они еще не появились. Яркое теплое утро не располагало к грустным размышлениям, и вскоре я загляделась на богатые витрины магазинов. Там целые россыпи всяких безделушек и мишуры. Никогда не видела такого количества совершенно ненужных, но неотразимо привлекательных вещей. Закупив все необходимое, Артур предложил мне выбрать что-нибудь и для себя. В небольшом, пропахшем духами и кожей магазинчике я купила нелепые розовые перчатки. Зачем они мне? До обеда занимались картами. Я надписывала по-русски названия населенных пунктов в районах, которые Артур отмечал карандашом, и старалась запомнить их. Потом мы с Машей пошли побродить по приморскому бульвару. Время приближалось к полудню, было довольно жарко, и мы шагали по улице, не встречая прохожих. Было время сиесты – обязательного дневного отдыха южан. Когда-то вдоль Аламеды, приморской пальмовой аллеи, стояли мраморные статуи, найденные при археологических раскопках. Теперь их нет.

– Ты помнишь Казимира? – спросила я.

Маша ответила не сразу.

– Разве ты не знаешь, что он погиб?

Я знала, но хотела узнать, как это произошло.

– Вон там… – Маша показала рукой на север, где на небе сейчас не было ничего, кроме одиноко плавающего белого облачка. – Там, за аэродромом, однажды утром показался итальянский «капрони». Наверно, разведчик, он шел низко и не спеша. В ту же минуту с аэродрома поднялся Казимир и, набрав высоту, спикировал на фашиста. Бой был коротким. «Капрони» резко снизился и, охваченный клубами дама, пошел в сторону линии фронта. Казимир продолжал его преследовать, сделал облет и вдруг резко пошел в штопор. Через несколько минут мы с Киселевым подъехали к месту падения. На поле мы увидели только обломки самолета, а Казимир… Я не могла смотреть, мне потом рассказали…

Маша замолчала. Несколько секунд она пыталась подавить слезы, но не смогла. Когда мы – русские девушки – поехали в Испанию, мы как-то внутренне подготовились встретить лишения, опасности и даже те страшные минуты, которые все же не хочется называть смертью. Но мы оказались совершенно неподготовленными видеть гибель товарищей. Думаю, что на войне это и есть самое тяжелое… Я знала Машу много лет. Мы вместе учились, потом работали, но я первый раз видела, как она плачет. Невольно подумалось, что если город придется оставить, то могила Казимира окажется у фашистов. От этой мысли стало еще тяжелее.

Вечером в штабе стало известно, что атаки противника прекратились почти повсеместно, наступило временное затишье. Во всех донесениях с фронта одни и те же просьбы: оружия и патронов. Оружия не было, патронов тоже. В штабе решили немедленно подорвать все мосты на горных дорогах, ведущих к Малаге. Эта операция была поручена нашему разведотряду. В трудных случаях Артуру приходилось самому становиться во главе отряда. Хосе был всего лишь прошедшим действительную службу сержантом, имевшим очень небольшой боевой опыт. В горах севернее Малаги имелось всего три-четыре удобных для наступления ущелья, но самым опасным командование считало направление Гранада – Альгама – Велес-Малага: если противнику удастся перерезать его, то группа войск, защищающих город, окажется в мешке. На этот участок фронта мы и отбыли в первую очередь.

Мы выехали всем отрядом с запасом динамита, не дожидаясь утра. Дорога на Велес-Малагу шла по берегу моря. Самое благоразумное – ехать ночью. В предрассветном воздухе еще держится ночная прохлада. Начинают светлеть дальние вершины Сьерра-Невады, но отроги Альпухары еще покрыты зловещей мрачной чернотой. Маленький городок Велес-Малага примостился на территории, замкнутой скалистыми склонами гор. На небольшой возвышенности – развалины мавританской крепости, но их можно заметить, если знать заранее. В окрестностях городка мавры жили с давних времен, но после восстания в конце пятнадцатого века большая их часть была уничтожена. Сколько же войн перевидала испанская земля, и сколько крови пришлось ей принять…

Вскоре дорога отступила от моря и втянулась в ущелье. Машина пошла медленнее. Артур спит, а я не могу, мне все это еще очень непривычно. Фары не зажигали, шофер едва различал перед собой дорогу, и где-то на повороте мы наткнулись на колонну стрелков. К счастью, никто не пострадал, но фары пришлось зажечь, иначе дальше ехать было опасно. Когда начало светать, стали различимы медленно идущие навстречу группы бойцов. Некоторые с винтовками, но большинство без оружия. Я уже знала, что на фронте не все вооружены, и все же не предполагала, что их так много. Неудивительно, что они, безоружные, отступали. Артур велел остановиться и разыскать кого-нибудь из офицеров. Наши бойцы выпрыгнули из грузовика и закурили. Я впервые увидела их при дневном свете. С виду это были обыкновенные рабочие ребята, одетые в спецовки и обутые в веревочные альпаргаты – матерчатую обувь с веревочными подметками. На головах – самые различные шляпы, береты, андалузские сомбреро и горро, похожие на наши пилотки. Среди бойцов несколько человек довольно пожилых и один седой старик: малорослый, щуплый, но очень подвижный и энергичный. К моему удивлению, большинство бойцов оказалось белокурыми и голубоглазыми. Может быть, это потомки готов или англосаксов. Другие были черноволосыми и кареглазыми, какими я и представляла себе раньше всех андалузцев. Тримотор, то есть Хосе, был коренастым, но довольно высоким мужчиной; приземистым он казался из-за массивных плеч и привычки сутулиться. Лицо немного монгольского типа и карие чуть узковатые глаза. В прошлом крестьянин, он последние годы работал на рудниках, как и большинство бойцов отряда. Они очень дружелюбно поглядывали на меня, улыбались, но не заговаривали, очевидно, помнили неудачный опыт при первой встрече и не хотели меня конфузить.

– Если ты будешь сегодня плохо переводить, то мы все взлетим на воздух, – предупредил Артур, заметив, что я робею вступать в разговор с испанцами.

– А разве твои ребята не умеют обращаться с динамитом? – спросила я, не на шутку перепугавшись.

– Не все. Есть и хорошие шахтеры-подрывники, но нам еще не приходилось подрывать мосты. Привыкай к андалузскому наречию.

Я подошла поближе и попробовала завязать беседу. Оказалось, что андалузское наречие отличается от кастильского незначительно. Андалузцы избегают произносить на конце слов твердые гласные и часто пропускают букву «д» в последнем слоге, а в общем, понять их не трудно. Бойцы охотно вступили в беседу, только очень громко кричали, надеясь, что так я лучше пойму, и внимательно следили за моей жестикуляцией. Наверно, она им казалась необычной. Я уже заметила, что некоторые жесты испанцы воспринимают как нечто противоположное, они вкладывают в них другой смысл. Когда русские хотят придать больше убедительности своим словам, они ударяют себя в грудь. Испанец при аналогичных обстоятельствах ударяет в грудь собеседника, а когда хочет подозвать его к себе, машет рукой точно так же, как делаем мы, когда хотим его прогнать. Лучше всех меня понимал шофер грузовика Клаудио. Он старший брат Хосе и в отряде пользуется особым уважением. Клаудио от рождения хромой, но шофер он прекрасный. Мне очень нравится его лицо: доброе, открытое, с чуть грустной улыбкой. У него большие серые глаза, внимательный взгляд и манера слушать, слегка наклонив голову. В отличие от других андалузцев, он при разговоре почти не пользуется жестикуляцией, только иногда приподнимает руку ладонью вверх, как будто ему хочется немного подержать слово, прежде чем отдать его слушателю.