Волкодав - Семенова Мария Васильевна - Страница 104

• Предыдущая
• 104/139
• Следующая

Большинство галирадцев и харюки увидели только быстрое движение, согласный поворот двух полунагих тел, на миг словно завертевшихся в дружеском танце. Потом Итерскел вдруг изогнулся, заваливаясь назад, хрипло заорал от неожиданной боли, потерял равновесие и грохнулся навзничь. Он уже падал, когда Волкодав выпустил его, направляя по кругу противосолонь и прочь от себя. Какой-нибудь негнущийся корчемный силач, пожалуй, всерьёз пришиб бы хребет. Ловкий и быстрый охотник покатился колобком и сразу вскочил.

Зрители вздохнули. Кто-то с облегчением, кто-то недовольно. Уж очень быстро всё кончилось. И ни тебе выбитых зубов, ни кровавых потёков. На что смотреть?

– Мой человек победил! – громко сказала кнесинка. Мгновенно взлетевший на ноги Итерскел стоял как раз на третьей черте, самой дальней от середины. Одна нога внутри, другая снаружи. Но обе – вне полотна. Он побежал. Итерскел глянул вниз, потом на Волкодава, и красивое молодое лицо изуродовала ненависть. Никто ещё так с ним не поступал. Чтобы он!.. Побежал!..

Да никогда!..

Каррил медленно покачал головой, хмуря густые брови.

– Твой человек не победил, – сказал он кнесинке. – Наш боец поскользнулся. Я видел. Это была случайность. Надо повторить поединок.

Половина угрюмцев сейчас же закивала головами, соглашаясь с вождём. Остальные не замедлили присоединиться.

– Бывают ли случайности, когда совершается Божий Суд? – спросила кнесинка Елень.

– Случайности – нет, – сказал вождь. – Ты права, светлая госпожа, я выбрал не самое лучшее слово. Прародитель временами посылает нам искушение, дабы испытать и укрепить нашу веру. Если твой человек не боится, пусть повторит поединок.

Волкодав пожал плечами. Он не боялся. А ведь Итерскел, чего доброго, после этого в петлю полезет. Волкодаву совсем не хотелось, чтобы молодой роннан лез в петлю. Не хотелось ему и увечить пригожего молодца. А впрочем, взрослый парень, сам прёт, сам и напорется. Пусть хорошенько думает следующий раз, прежде чем браться отстаивать чью-нибудь казнь.

Сын Лесной Ягоды одним прыжком влетел обратно на полотно. Вторым прыжком он бросился на Волкодава. Уже безо всяких хождений вприсядку и, понятно, без улыбки. Сожрёт, проглотит да и костей не выплюнет. И ведьма тут совсем ни при чём.

На сей раз он закричал сразу.

Не было согласного танца двух тел, не было уворотов и быстрых нырков. Волкодав не двинулся с места. Так и стоял, укоренившись посередине полотнища цепко расставленными ногами. А Итерскел снова плясал, только совсем не так, как вначале. И не по своей воле. Он стоял на цыпочках, болезненно семеня, подвешенный, как на колу, на собственной неестественно распрямлённой руке, – одно плечо выше другого. Он вообще-то мог достать венна свободной рукой или ногами. Технически, как выразился бы Тилорн. Но даже не пробовал: было не до того. Кто не испытал на своей шкуре, тому не понять, как сокращается мир, скукоживаясь до величины места, где болит. Волкодав держал двумя руками несколько его пальцев, весьма болезненно выгнутых наружу. И строго следил, чтобы Итерскел не мог освободиться.

Он всё проделал медленно. Разжал левую руку. Положил её Итерскелу на локоть. «Золотой кот хватает полосатую мышь». Почему полосатую, знала одна Мать Кендарат. Повёл пойманную руку Итерскелу за спину, и налитый железной мощью роннан послушно согнулся, спасаясь от боли. Он дрожал и стукался в колени лицом. Веди его так хоть до самого Галирада, и пусть попробует пискнуть. Волкодав заставил его шагнуть на край полотна, отпустил и без особых затей пихнул ногой в зад. Удержаться на ногах было не в человеческих силах, и Итерскел не удержался. Когда к нему вернулось ощущение верха и низа, его голова находилось внутри третьей черты. Всё остальное – снаружи. Он побежал.

Галирадцы приветственно зашумели. Даже некоторые Лучезаровичи из младших. И велиморцы, которым, кажется, вовсе уж дела не было ни до венна, ни до колдуньи.

– Мой человек победил! – поднялась кнесинка. – Теперь никто не может сказать, что это вышло случайно.

– Мы не признаём его победителем! – Вождь Каррил пристукнул жёсткой ладонью по подлокотнику кресла, вырезанному в виде передней лапы медведя. – Прости, светлая госпожа, но твой человек не умеет биться так, как это прилично мужчине! Он боится ударов и уворачивается, точно трусливая баба. Пусть дерётся по-мужски или убирается вон, уступая победу тому, кто храбрей!

Если Итерскел не привык валяться носом в пыли на глазах у народа, то и кнесинка отнюдь не привыкла к подобному обращению. Ей показалось обидным идти на поводу у старейшины лесного народца, который упрямо не желал признать своего сына побеждённым и подобру-поздорову отпустить женщину, вот уже дважды оправданную Богами. Ещё немного, и этот вождь вздумает кричать на неё, наследницу галирадской державы!.. Елень Глуздовна почти решила двинуть своих воинов вперёд. Да. Так она сейчас и поступит. Пускай заберут обоих, лекарку и мальчишку. И Волкодава оборонят…

Посланник Дунгорм почтительно наклонился к её уху:

– Дивлюсь твоей выдержке и восхищаюсь спокойствием, государыня. Немногие правители устояли бы перед соблазном кончить дело силой. Не у многих хватает мудрости убеждать в своей правоте, когда есть мечи.

Волкодав этих слов не слыхал, но сам того не желая отозвался на них.

– Хорошо, – сказал он. – Не буду уворачиваться.

И улыбнулся. Очень неприятной и нехорошей улыбкой, показывая выбитый зуб. Кнесинка, успевшая на него насмотреться, нутром поняла, что лучше было Каррилу не настаивать на третьей сшибке для сына.

– Пусть будет по-твоему, вождь, – проговорила она, стараясь, чтобы в голосе не прозвучал колотивший её озноб. Она так боялась за исход боя, словно здесь, на поляне, решалась её участь, её жизнь или смерть. – Пусть бьются, как велит твой закон, раз тебе так уж не по душе наше воинское искусство. Но сперва скажи, вождь, согласен ли ты, чтобы состоялась последняя схватка и решила за все три? Не то ты, страшусь, посмотришь на солнце и скажешь, что оно стоит слишком низко и не может освятить истинный суд…

Старейшина роннанов глянул на солнце, потом на сына и наклонил голову:

– Да будет так, светлая госпожа.

Колдунья и её паренёк совсем перестали дышать. Отчаянная надежда то показывалась им, то вновь угасала, и наползал мрак. Обнявшись, они не сводили глаз с Волкодава.

…И в третий раз ступил на полотно Итерскел. Ступил осторожно, как на тонкий лёд, памятуя о прежних двух неудачах. Хотя всё это уже не имело значения. Сейчас у меченого нос выскочит из затылка. А зубы, сколько осталось, затеряются в травке. Честный кулак! И никаких бабских увёрток. Грудь на грудь! И уже назавтра Итерскел сам поверит, что исход первых двух сшибок был вправду случаен.

Волкодав опять не пожелал напасть. Молодой роннан попробовал оттеснить его к краю полотнища. Не получилось. Тогда Итерскел затеял обманный удар. Пригрозил левой в пах, чтобы опустил руки защититься. И тут-то правая, стиснутая в страшный кулак, молнией взвилась вверх – расплющить лицо. Итерскел почти уже чувствовал, как хрупко проламываются кости, как хлещет липкая кровь, как податливой кашей разъезжается плоть. Почти видел серо-зелёные глаза бессмысленными, закатившимися. До сих пор он нападал обычным вельхским налётом, который чужак вполне мог где-нибудь сведать. А вот этот удар знали только в его роду. И даже у старшего брата не получалось так хорошо, как у него, Итерскела.

Рука Волкодава встретила его руку на середине пути. Звук был такой, словно переломились две прочные палки, завёрнутые в мокрую тряпку. Его услышала вся поляна, до последнего человека.

Когда месяц за месяцем толкаешь перед собой неструганое, будь оно проклято, бревно в аршин толщиной, толкаешь прикованными руками тугой рычаг ворота, подающего воду из подземной реки, ворота, в который впрягать бы мохноногого тяжеловоза, толкаешь один, за себя и за напарника, слабогрудого знатока утончённых поэм… Тут руки либо вовсе отвалятся, либо сами обретут булыжную твёрдость.

• Предыдущая
• 104/139
• Следующая