Там, где лес не растет - Семенова Мария Васильевна - Страница 35

• Предыдущая
• 35/78
• Следующая

Там лежали книги.

Плотно притиснутые одна к другой, словно грибы в кадушке под гнётом.

Сразу всё стало понятно. И несусветная тяжесть пестеря, и та ценность, за которую так отчаянно воевала храбрая Коза. Коренга успел про себя зачислить Тикарама в книготорговцы и подивиться тому, как не боялся беспомощный старец путешествовать с таким многоценным товаром. Ещё он успел задаться вопросом, а не даст ли, покуда покупателей нет и не предвидится, ему Тикарам полистать какую-нибудь премудрую книгу – и тут же усовестился, ведь он даже ни разу ещё не удосужился открыть «Праведное звездословие», за которое страшные деньги отвалил в Галираде…

Но тотчас же все эти мысли разлетелись, точно вспугнутые воробьи, и были мигом забыты.

Потому что Тикира отстегнула от пестеря боковую зепь и, порывшись в ней, стала воздвигать рядом со светильничком не вполне понятную снасть. Лопавшийся от любопытства Коренга различил два поворотных круга, поставленную торчком металлическую дугу и несколько маленьких стеклянных зерцал – тех, что делали неразличимое внятным для глаза. Он видел такие у сольвеннского купца, приехавшего за речным жемчугом. Купец был добрым человеком и позволил увечному пареньку вдосталь повозиться с выпуклыми гладкими стёклами. Имея подобные зерцала, легко удавалось вытаскивать из пальцев занозы, а на пауков и муравьев лучше было вообще не смотреть – чего доброго, ещё ночью приснятся. Коренга потом пробовал вытаивать такие зерцала из чистого речного льда, и у него получилось, хотя и не вполне… Но не занозами же посреди ночи собирались заниматься внучка и дед? И уж подавно не насекомыми, ещё спавшими в летошних[44] скрученных листьях, в складках коры?..

Снасть опиралась тремя расставленными лапками на камень, кстати торчавший из песка рядом с облюбованным ими местом для ночлега (или они нарочно устроились подле него?). Девка довольно долго возилась, устраивая эти лапки, что-то сноровисто подкручивала и поправляла. Кажется, велика ли премудрость поставить треножку, чтобы устойчиво держалась? Однако работа оказалась кропотливой. Тикира то и дело заглядывала во внутреннее окошечко снасти, и, похоже, то, что она там видела, не удовлетворяло её. Она подносила поближе светильник, досадливо встряхивала головой и опять что-то поправляла. Наконец дед сказал ей – опять на незнакомом языке, но так, что Коренга понял:

– Поспешим, дитя, время уходит.

Он, между прочим, вынул из той же зепи увесистую на вид жестяную коробочку и, откинув крышку, следил за чем-то внутри. Коренга отчаянно напрягал зрение, но видел лишь, что в коробочке на ладони старика что-то двигалось, жило, мелькало.

– Готово, дедушка, – почти сразу отозвалась Тикира.

Старик поднялся, с видимым усилием расправляя негнувшиеся суставы. Похоже, он ещё не вполне отошёл от выпавшего ему испытания. Однако желание превозмогло телесную немочь. Тикарам склонился над поблёскивавшей снастью и начал осторожно поворачивать два ребристых колесика, Тикира же уселась подле светильничка и, вытащив из сумы самую верхнюю книгу, раскрыла её посередине. Коренга затаил дыхание, полагая, что девка сейчас примется читать вслух нечто необходимое для удивительного снаряда, но опять просчитался. Тикира откупорила продолговатую коробочку, извлекла перо и маленькую склянку чернил и приготовилась… писать!

Молодой венн впал в окончательное ошеломление, сообразив наконец, что сподобился подсмотреть нечто поистине чудесное. Эти двое хотели увидеть что-то внутри своей снасти и сотворить запись в книге. И её, эту книгу, потом смогут прочитать все, одолевшие грамоту. В том числе даже и он, Коренга!

Между тем старик обозрел звёздное небо, вновь припал глазом к зерцалу, потом к другому и третьему… Когда он обратился к Тикире, взмахом руки приказывая девчонке писать, Коренга жгуче пожалел о том, что с грехом пополам разумел только по-аррантски да ещё немного – по-сегвански и по-вельхски. Сколько же было на свете премудрости, которую он по лености своей не постиг! И чем, спрашивается, занимался?.. Летучих птиц мастерил?..

Будь он искуснее в чужих языках, он бы разобрал следующее:

– Итак, сегодня, в четырнадцатый день месяца Миндаля, в пол-утра и две чашки по времени Мельсины, Дышло Колесницы явило себя в трёх ложках к югу от запада, будучи при этом в двух жбанах, пяти чашках и одной капле от зенита небесного. Таким образом…

Старик ненадолго задумался. Светильничек бросал отблеск снизу вверх на его лицо, превращая редкие седые волосы в сияющий золотой ореол. Коренга, по-прежнему не разумевший, о чём шла речь, внезапно поразился, насколько величественным и по-настоящему красивым стал в эти мгновения ничем вроде бы не примечательный Тикарам. Не укрылось от молодого венна и то, с каким восхищением смотрела на деда Тикира.

– …Таким образом, следует признать, что Эврих из Феда совершенно прав, оценивая восточное удаление здешних мест от столицы Аррантиады в четыре жбана, ковш и восемь чашек великого круга земного, против шести с получетвертыо жбанов, упоминаемых Салегрином Достопочтенным…

Тикира послушно записала. Потом встала помочь старику, убиравшему с камня таинственную снасть. Коренга еле успел тихо опуститься назад в свою тележку, в спальное меховое гнездо. Дед с внучкой не то чтобы таились от посторонних взглядов, но что-то подсказывало Коренге: присутствие любопытного их не слитком обрадует.

Знать бы ему, что за созерцателями звёзд наблюдала кроме его собственной ещё одна пара глаз, И что обладатель этих глаз, в отличие от него, прекрасно понимал саккаремскую речь…

К утру стало очевидно, что расчёт Шатуна, разведшего маячный костёр на макушке лысого холма, вполне оправдался. Сквозь рассветный зябкий туман, мешавшийся с дымом, к походникам вышли ещё два человека, оба сегваны. Если Коренга что-нибудь понимал, эти двое оказались ещё ближе к хоботу Змея, чем они с Эорией. У обоих одежда была изорвана и так забита грязью, что цвета не разберёшь. Частицы земли не просто запачкали кожу и ткань, они проникли внутрь самих нитей и остались там, заместив все когда-то яркие краски одной своей – серо-бурой. Волосы, бороды и усы у обоих слиплись от глины и торчали жёсткими перьями, грязные разводы на лицах делали двоих почти близнецами. Наверное, Змей не оставил им на пути ни одного чистого ручейка, да и отмоешься ли за один раз, если ветер вбил глиняный прах в тело не хуже, чем иглы мастера наколок вбивают сажу, золу и разведённую камедь! А ведь кабы не драное платье, оглоушенное выражение глаз и нехорошая дрожь, дёргавшая у одного из них щёку, молодцы были бы хоть куда. Видные, крепкие да ещё и при оружии.

– Охранники, – сразу, как только они появились, определил Шатун. – Из купеческого обоза, небось. Да где теперь тот обоз…

А Коренга, глядя на подходивших, невольно порадовался, что встречает их не один. Мало ли что придёт на ум таким удальцам! Не надумали бы поправить свою беду на чужой счёт! Это не дед с внучкой и не беспомощная толстуха, чьи нарядные сапожки годились только ступать по коврам, а не прыгать через ручьи!

Ему в самом деле показалось, что сегваны окинули сидевших у костра походников оценивающими взглядами, особенно присмотревшись к Шатуну и Эории.

– Мир по дороге… – сказал наконец тот, у которого не дёргалась щека. Он говорил по-нарлакски, и тем был почти исчерпан запас нарлакских слов, понятных Коренге. А сегван продолжал: – Куда путь держите?

– На Фойрегский большак пробиваемся, – ответил Шатун.

– Вместе пойдём, – сказал сегван как о решённом. – Меня зовите Ершом, а его, – он указал на молчавшего товарища, – Перекатом.

– Вместе веселей, – спокойно согласился Шатун. – Уж не обессудьте, нечем попотчевать, сами натощак путешествуем.

Такой вот вроде ничего не значивший разговор, а на самом деле сказано было многое. Коренга ещё раз с грустным облегчением порадовался, что путешествовал не сам по себе. «Я-то только из-за десяти спин храбриться горазд. Хорошо тому же дядьке Шатуну никого не бояться. Или Эории…»

• Предыдущая
• 35/78
• Следующая