Самоцветные горы - Семенова Мария Васильевна - Страница 30
- Предыдущая
- 30/75
- Следующая
...И Волкодав мгновенно забыл все свои рассуждения о чудесах небес Велимора и даже рисунок, предназначенный для показа учёному звездослову. Спасибо им, этим рассуждениям, на том, что они, как воинские правило, которое готовит тело для боя, разогнали его мысль, подготовили разум к восприятию гораздо большей и важнейшей догадки. Спасибо им – да и позабыть. Пусть другой кто додумается, а нет, и не важно. Ибо все звёзды Велимора не стоили выеденного яйца рядом с тем великим откровением, которое только что на него снизошло.
>Пещера. Дымный чад факелов... Шипение, грохот и страшные крики людей. Тонкие, прозрачные лезвия подземных мечей, разящие из трещин в стенах и полу. Облака горячего, невозможно горячего пара. Брызжет и растекается вода, неизменно появляющаяся вслед за мечами...
Нет, не вслед! Те мечи и БЫЛИ ВОДОЙ! Ледяной зал в Бездонном Колодце. Арки, колонны, столбы, замысловатые наплывы застывшей воды. Но не той, что стекала сверху потоком. “Она била снизу!” – удивлялся Тиргей. Голова халисунца Кракелея Безносого, вмёрзшая в лёд. Голова, срезанная с плеч... нет, не клинком подземного Божества, оскорблённого вторжением в заповедные недра. Человеческую плоть рассекла струя воды. Совсем как та, что бьёт наружу из бурдюка. Только здесь всего лишь козья шкура с будущим сыром внутри. А под Самоцветными горами – напряжённый гнойник Земли, обманчиво затянутый сверху камнем и льдом. Если на человеческом теле проколоть вызревший чирей, его содержимое и то вырвется струйкой. А тут – Земля!.. И её гной – чудовищно стиснутая и накалённая вода подземных мечей. Там, под горами, в расколотой глубине не первое тысячелетие тает Тёмная Звезда. Я видел её падение, когда лежал у Винитара на корабле и моя душа совсем было покинула тело. Зря её саккаремцы называют Камнем-с-Небес. Надо было – Льдиной-с-Небес...
Почему я раньше не догадался ?
И почему не догадались другие, умней меня и гораздо учёней?
Двери, тяжёлые ворота, отлитые из несокрушимой бронзы, притащенные на двадцать девятый уровень и установленные у входа в опасный забой. Хозяевам рудников следовало благодарить за те бронзовые створки всех Богов сразу. Они удержали напор водяных мечей толщиной в человеческий волосок и не выпустили погибель наружу.
В тот раз Самоцветные горы остались стоять.
А вот если бы вырвался Меч толщиной с саму эту дверь...
Истинную правду говорят люди, утверждая: слишком умные долго на свете не живут. Они либо отравляются собственной премудростью, не умея передать её другим людям, словно неудачливые кормилицы, у которых перегорает оставшееся невостребованным молоко... либо им помогает покинуть сей мир кто-нибудь не столь высоко устремлённый умом, но зато гораздо более приспособленный к жизни. Сколько Волкодав в своё время втихомолку посмеивался над Эврихом, который вечно забывал смотреть под ноги, и не только в переносном смысле, но и в самом прямом... Посмеивался, ведать не ведая, что однажды и сам поведёт себя в точности так же!.. Он даже вздрогнул, запоздало сообразив, что уже некоторое время слышит за спиной близящиеся шаги, слышит – но ничего по этому поводу не предпринимает, даже не оборачивается. Он обернулся и увидел Винитара.
Сын Людоеда протянул ему, возвращая, его деревянный меч. Волкодав обратил внимание на то, как он это проделал. Если судьба приводит передавать меч – всё равно, деревянный или стальной – человеку, которого не хочется оскорблять, но от которого и неизвестно, чего можно дождаться, меч дают ему по крайней мере так, чтобы не сумел сразу схватить и ударить: череном под левую руку. Так поступают все воины. Деревянный меч, очень грозное на самом деле оружие, покоился на ладонях сегвана рукоятью Волкодаву под правую руку. Знал ли Винитар, что венн обеими руками владел одинаково хорошо?.. Может, и знал. Но отдавал меч, как отдают его только старшему или равному, и притом заслужившему всяческое доверие.
Волкодав поклонился и взял.
– Старейшина беспокоиться начал, – сказал молодой кунс. – Сыну его давно бы пора возвратиться, а мальчишки ни слуху ни духу.
К вечеру беспокойство старейшины Атавида переросло в снедающую тревогу. Молодые сегваны, ровесники Атароха, приготовили лодки, чтобы с рассветом отправиться на поиски. Пустились бы и прямо сейчас, да боялись разминуться с ним в темноте, если он всё-таки возвращался. И, главное, было не очень понятно, где вообще его следовало искать.
– Может, у него ловушки оказались пустыми, – пыталась утешать Атавида старшая дочь. – Он и перебрался куда-нибудь, где лов сулил оказаться удачней...
Атавид пробурчал что-то в том духе, что, мол, с сыном он по его возвращении вот ужо поговорит, да так, что тот пару седмиц потом в лодке будет грести единственно стоя. Волкодав слушал разговоры сегванов и не встревал. По его глубокому убеждению, на поиски следовало отправиться уже давно. И притом с собаками, обученными вынюхивать человеческий след. Они хоть в тридцать третьей по счёту бухточке на берегу, но рано или поздно что-нибудь да учуяли бы. И вообще венн исполнился самых скверных предчувствий. Если такой обязательный и крепкий на слово парень, каким знали Атароха, вдруг пропадает неизвестно куда, отправившись по пустяковому делу, добром это обычно не кончается. Но старейшина был всего менее склонен спрашивать мнение гостя, и Волкодав помалкивал. Милостью Богов, ещё, может, всё обойдётся. Да и, если подумать, не имели хозяйские тревоги большого касательства до троих перехожих людей, готовых хоть завтра отправиться с Другого Берега дальше...
Когда совсем сгустились сумерки, у кромки озера разложили большой костёр. Чтобы Атарох мог увидеть его с воды и вернее направиться к дому. И ещё затем, что до утра всяко никто не собирался ложиться, а у живого огня, как известно, коротать ожидание всегда веселей.
Довольно скоро в дальних отсветах появилась остроносая лодка, и люди с радостными криками побежали прямо в мелкую воду – встречать. Однако радость длилась недолго. Это оказался не Атарох, а всего лишь седобородый старик из соседней деревни. Он выбрался из лодки, держа под мышкой жалобно поскуливающего щенка.
– Я на Земляничный остров ездил за ягодами, там нашёл. Ещё и в руки дался не сразу, напугали его... Ваш вроде?
Жалко было смотреть на враз помертвевшего Атавида. Уезжая утром, его сын взял с собой неизменную спутницу, лайку Забаву. И её щенка, малыша Звонко, оставленного из последнего помёта на племя.
Спущенный с рук наземь, Звонко сперва беспокойно завертелся на месте: где оно, привычное ощущение уютного и безопасного логова? Куда приткнуться на знакомом дворе, если рядом больше нет ни мамки, ни хозяина?..
Потом, будто что-то услышав, он насторожил уши и затрусил прочь от воды. Там, за костром, припав на одно колено, сидел Волкодав. Сидел и смотрел на щенка, и кое-кто из видевших клялся потом, что глаза у него светились, отражая огонь. А тень за спиной вздрагивала, вытягивалась и металась, делаясь временами жутковато похожей на тень сидящей собаки. Подбежав к венну, Звонко не повалился перед ним на спину, отворачивая мордочку, как обычно делают щенки, повстречавшие старшего пса. Он привскочил передними лапками ему на колено и затявкал, глядя прямо в глаза. Оторопело смотревшим сегванам сделалось холодно: щенок что-то рассказывал человеку, – или не совсем человеку? – только вчера выловленному из Понора. Волкодав протянул руку, провёл ладонью по его голове, по ушам... Поднял глаза, вновь блеснувшие звериной зеленоватой бирюзой, и медленно выговорил:
– Твой сын теперь у Небесного Отца Храмна и у Матери Роданы, Атавид.
Страшные это были слова и такие, которым человек до последнего отказывается поверить, оберегая призрак надежды. Но здесь, у костра, они прозвучали как-то так, что старейшина сразу понял: сказана правда. Надеяться не на что.
И кто только выдумал дурацкое присловье про беду, которая “постучалась”-де в дом? Если бы она стучалась, предупреждая о себе и испрашивая позволения войти!.. Нет, она просто выламывает двери, даже запертые самыми крепкими засовами: любовью родительской да братской...
- Предыдущая
- 30/75
- Следующая
