Свет иных дней - Бакстер Стивен М. - Страница 79
- Предыдущая
- 79/85
- Следующая
Судя по всему, человечество поумнело как раз вовремя, для того чтобы суметь себя спасти. Но взросление на его долю выпало нелегкое.
В те годы, когда население Земли продолжало увеличиваться, изменения климата истощили большую часть запасов питания и воды на планете. В то время огромные территории в Соединенных Штатах и Азии, где прежде выращивались зерновые культуры, превратились в пустыни, многие плодородные низинные земли затопило вследствие повышения уровня моря, загрязнились промышленными выбросами водоносные слои, окислились или пересохли пресноводные озера. Вскоре проблема перенаселенности повернулась обратной стороной. Засухи, болезни и голод начали уничтожать массы людей по всей планете. Но катастрофа носила всего лишь относительный характер; большинство населения Земли уцелело. Но, как обычно, ценой своей жизни за все это расплатились самые хрупкие – старики и дети.
Мир почти мгновенно лишился детства и старости.
Новые поколения явились в мир, постепенно приходящий в себя, где жило еще очень много уцелевших стареющих людей. И молодые – которых было мало, которых холили и лелеяли и которые были соединены между собой с помощью червокамер – относились к старикам со все нарастающей нетерпимостью, безразличием и недоверием.
В школах «дети червокамеры» проводили академические исследования той эры, во время которой родились и выросли их родители, бабушки и дедушки, – и они с трудом представляли себе жизнь в эту эру, от которой их отделяло всего несколько десятилетий, – эру, полную запретов, лжи и подкупов, бесконтрольной преступности, где люди убивали друг друга за обманы и мифы, где планета то и дело страдала от намеренного наплевательства и алчности, где никому не было дела до других, где никто не задумывался о будущем.
А для стариков молодежь казалась шайкой непредсказуемых дикарей, говоривших на своем собственном, непонятном языке, у которых скромности было не больше, чем у стаи шимпанзе…
Но дело было не только в конфликте поколений. Бобби казалось, что намечается гораздо более серьезный разрыв.
Новые суперразумы уже были готовы к тому, чтобы ответить на самые серьезные вызовы: вызовы, требовавшие одновременно могучих высот интеллекта и отказа от разделейности и себялюбия. Изменение климата Земли и управление им, например, из-за хаотически сложной природы глобальных погодных систем было проблемой, некогда казавшейся нерешаемой. А теперь ее решали.
Новые поколения становящихся все более зрелыми Единых уже придавали очертания будущему – такому будущему, в котором, как боялись многие, станет не нужна даже религия; потому что Единые верили – и отчасти не зря, – что они смогут даже искоренить смерть.
Возможно, это будущее не было предназначено для людей.
Оно было удивительно, восхитительно и пугающе. Бобби понимал: ему повезло, что он живет в такое время, потому что такого грандиозного взрыва разума больше произойти не могло.
Но еще было другое, и это тоже было правдой: он сам, и Давид, и все остальные в их поколении, последние из тех, кто не стал Едиными, чувствовали себя все более одинокими на планете, их породившей.
Он знал, что блестящее будущее не для него. После смерти Кейт настоящее потеряло для Бобби интерес. Для него и для Давида осталось только прошлое.
И они с Давидом решили посвятить себя изучению прошлого.
Они решили делать это настолько глубоко и быстро, насколько получится, – двое старых балбесов, которые теперь никому не стали нужны.
Бобби почувствовал прикосновение – легкое, едва заметное, но настойчивое. Словно бы кто-то сжал его руку.
– Давид?
– Ты готов?
Бобби впустил частицу своего сознания в тело всего лишь на секунду; он увидел тени своих рук и ног. Он сделал глубокий вдох, сжал кулаки, распрямил пальцы.
– Давай сделаем это.
Хронофокус Бобби начал опускаться с африканского неба к южному побережью континента. Он падал, а по спокойному лику планеты мелькали дни и ночи, века опадали, будто листья с осеннего дерева.
На глубине в сто тысяч лет они остановились. Бобби и Давид парили, как два светлячка, а прямо перед лицом: тяжелые надбровные дуги, приплюснутый нос, зоркие глаза. Женщина.
Не совсем человек.
За ней небольшая семейная группа – мощного телосложения взрослые и дети, похожие на детенышей горилл, – трудилась около костра, разожженного на берегу. Позади них стояла невысокая прибрежная скала, а небо у них над головами было яркое, темно-синее. Видимо, все это происходило в зимний день.
Братья занырнули дальше в глубь времени.
Пейзаж, семейная группа и ярко-синее небо мигнули и исчезли. Затуманилось изображение неандертальской праматери, лишилось выражения. Одно поколение накладывалось на другое слишком быстро, для того чтобы глаз мог уловить какие-то перемены. Пейзаж превратился в сероватый фон. Каждую секунду сменяли друг друга столетия, и в эту секунду умещалась смена времен года и погоды.
Множественный образ женщины-предка таял и менялся. На рубеже полумиллиона лет ее лоб еще больше навис, края глазниц сильнее выступили вперед, подбородок значительно отклонился назад, зубы и челюсти увеличились в размерах.
«Пожалуй, теперь это лицо уже похоже на морду обезьяны», – подумал Бобби.
Но глаза оставались пытливыми, умными.
Оттенок кожи женщины менялся медленно, постепенно. Из темного стал более светлым, потом – снова темным.
– HomoErectus[58], – проговорил Давид. – Изготовитель орудий. Мигрировал по всей планете. Продолжаем спуск. За секунду – сто тысяч лет, Господи Боже! Но как мало изменений…
Новая трансформация наступила внезапно. Надбровные дуги опустились еще ниже, лицо вытянулось в длину – но мозг у этой давней праматери, хоть и уступал по размеру мозгу современного человека, все же был больше мозга шимпанзе.
– HomoHdbilis[59], – определил Давид. – А может быть – австралопитек. Эволюционные линии переплетены. Мы уже на глубине в два миллиона лет.
Антропологические ярлыки большого значения не имели. Бобби обнаружил, что неотрывно смотреть на мелькающий лик при обратном отсчете множества поколений было не очень-то приятно. На это существо, похожее на шимпанзе, он бы в зоопарке второй раз смотреть не стал… а ведь это был его предок, мать его праматерей, звено в неразрывной цепи наследования.
«Возможно, то же самое ощущали викторианцы, когда Дарвин вернулся с Галапагосских островов», – подумал Бобби.
Но вот последние признаки принадлежности к роду человеческому исчезли. Размеры черепной коробки уменьшились, взгляд стал туманным, словно бы озадаченным.
Окружающий пейзаж, размытый мельканием лет, стал более зеленым. Наверное, в те древние времена Африку покрывали леса. Женщина-предок стала меньше, а ее лицо, пойманное в фокус червокамеры, становилось все более примитивным, глаза – все более маленькими и робкими. Теперь она больше напоминала Бобби долгопята или лемура.
И все же эти выпуклые глаза на плоском лице были наполнены то ли живыми воспоминаниями, то ли таили в себе обещаниа
Давид, повинуясь порыву чувств, замедлил падение в глубь времен и плавно остановился на рубеже около сорока миллионов лет.
Перед Бобби предстало вытянутое, острое, как у землеройки, лицо особи женского пола с большими пугливыми глазами. Позади нее были видны листья и ветви. Дальше, за густыми зарослями, раскинулась равнина, на которой паслось стадо каких-то зверей, похожих на носорогов, – но у этих зверей были громадные бесформенные головы с шестью рогами. Стадо массивных животных передвигалось медленно, они помахивали хвостами, обкусывали низкие кусты, дотягивались до нижних веток деревьев. Значит, они были травоядными. Молодого зверя, отставшего от стада, окружила группа животных, с виду похожих на лошадей, вот только эти «лошади», вооруженные большущими зубами и передвигавшиеся осторожно и нервно, судя по всему, были хищниками.
- Предыдущая
- 79/85
- Следующая
