Свет иных дней - Бакстер Стивен М. - Страница 48

• Предыдущая
• 48/85
• Следующая

– Это Мзй Уилсон, – сообщил Мейвенс. – Жена Филипа, мать двоих приемных детей. Она свыклась с мыслью о том, что смерть ее приемного сына была вызвана жутким преступлением мужа. Она даже примирилась с Барбарой, нашла в ней утешение. И вот теперь – в этот самый момент – ей пришлось встать лицом к лицу с еще более страшной правдой.

Бобби стало не по себе из-за этого ужаса, этой обнаженной истины. Но Мейвенс, на его счастье, остановил запись.

– Вот, – пробормотал он. – Вот тут мы и разорвали ее сердце. И виноват в этом я.

– Вы старались, как могли.

– Нет. Мог бы постараться получше. У Барбары было алиби. Но если бы я смотрел более пристально и зорко, я бы раздолбал это алиби как нечего делать. Были и другие мелочи – расхождения в показаниях о времени, в том, какова была картина пятен крови на Уилсоне. А я этого ничего не заметил, не увидел. – Он посмотрел на Бобби, его глаза блестели. – Я не увидел правду. Вот что такое ваша червокамера. Это машина правды.

Бобби покачал головой.

– Нет. Это машина зоркости.

– Добиваться правды нужно, – сказал Мейвенс. – Я до сих пор в это верю. Конечно верю. Но иногда правда делает очень больно, невероятно больно. Так, как это вышло с бедной Мэй Уилсон. И знаете что? Ей правда не помогла. Она не вернула ей ни Миана, ни мужа. У нее только отняли еще и дочь.

– Нам всем придется пройти через это так или иначе, – возразил Бобби. – Придется увидеть все ошибки, какие мы когда-либо совершили.

– Может быть, – тихо отозвался Мейвенс. Он улыбнулся и провел пальцем по краю крышки стола. – Вот что со мной сделала червокамера. Моя работа перестала представлять собой интеллектуальный труд, загадки Шерлока Холмса. Теперь я тут каждый день сижу и таращусь на чью-то решимость, жестокость, расчет. Мы – животные, Бобби. Звери в чистенькой одежке.

Он покачал головой, улыбаясь и продолжая водить пальцем по краю стола.

Червокамера становилась все доступнее и все мощнее. Невидимые взгляды падали на прошлое человечества, будто снежинки, проникали все глубже и глубже в историю.

Принстон, штат Нью-Джерси, США. 17 апреля 1955 года н. э.

Навещавшие его в эти последние часы были потрясены его добродушным юмором. Он разговаривал с удивительным спокойствием, отпускал шутки по адресу врачей, а на свою приближающуюся кончину смотрел как на ожидаемое естественное явление.

И конечно, он до самого конца отдавал суровые распоряжения. Он не желал превращаться в объект паломничества, и он настаивал на том, чтобы его кабинет в институте не превращали в музей, а его дом – в святилище, и так далее, и тому подобное.

Доктор Дин в последний раз зашел к нему в одиннадцать часов ночи. Он мирно спал.

Но вскоре после полуночи его медсестра, миссис Альберта Россель, заметила перемену в его дыхании. Она позвала другую сестру, и они вдвоем приподняли изголовье его кровати.

И когда самый удивительный ум со времен Ньютона начал наконец погибать, к поверхности его сознания устремились последние мысли. Возможно, он сожалел о том, что крупнейший проект унификации физики он оставил незаконченным. Возможно, гадал, верно ли было с его стороны пойти по пути пацифизма, верно ли он поступил, сподвигнув Рузвельта вступить в ядерный век. А может быть, он просто сожалел о том, что всегда ставил науку на первое место, что она для него была даже важнее тех, кто его любил.

Но уже было слишком поздно. Его жизнь, такая яркая и сложная в юности и зрелости, теперь приближалась, как и положено всякой жизни, к моменту совершенной простоты.

Миссис Россель низко наклонилась к нему и услышала его тихий голос. Но он говорил по-немецки, на языке своей юности, и она не поняла слов.

… А еще она не видела и не могла увидеть сонм сгустков пространства-времени, сгрудившихся в эти последние мгновения над дрожащими губами Эйнштейна ради того, чтобы услышать последние слова: «… Лизерль! О Лизерль!»

Отрывок из доклада Мориса Пейтфильда, профессора Массачусетского технологического института, председателя инициативной группы «Червосемя». Доклад было представлен комиссии Конгресса по изучению электората США 23 сентября 2037 г.:

«Как только стало ясно, что червокамера может не только смотреть сквозь стены, но и заглядывать в прошлое, началось повальное увлечение человечества собственной историей.

Сначала нас потчевали профессионально изготовленными "фактологическими" фильмами и показывали нам такие значительные события, как войны, покушения, крупные политические скандалы. "Непотопляемый" – восстановленная картина катастрофы "Титаника", например, оказалась завораживающим зрелищем, хотя это зрелище и разрушило множество мифов, распространяемых недобросовестными сочинителями. Помимо всего прочего, "Титаник" тонул в кромешном североатлантическом мраке.

Но довольно скоро нам надоели интерпретации профессионалов и захотелось на все посмотреть своими глазами.

Торопливое обследование многих пресловутых моментов недавнего прошлого дало результаты как банальные, так и удивительные. Удручающие подробности относительно Элвиса Пресли, О. Дж. Симпсона и даже насчет смерти обоих Кеннеди, безусловно, удивили всех. С другой стороны, откровения насчет убийств многих выдающихся женщин – от Мэрилин Монро до Матери Терезы и Дианы, принцессы Уэльской, вызвали волну шока даже в обществе, начавшем привыкать к избыточной правде. И мужчин и женщин одинаково сильно потрясло существование бесконечных тайных заговоров мужчин-женоненавистников, которые на протяжении нескольких десятков лет выступали против женщин, взявших (по мнению этих мужчин) себе слишком много власти.

Однако многие истинные версии исторических событий – кубинский кризис, Уотергейт, падение Берлинской стены, отмена евро, – представляя несомненный интерес для любителей, оказались запутанными, обескураживающими и сложными. Удручающе осознавать, что даже те, кого мы обычно считаем средоточием власти, как правило, мало знают и еще меньше понимают в происходящем вокруг них.

При всем уважении к великим традициям этой Палаты, вынужден заявить, что почти все ключевые события в истории человечества, судя по всему, окружены вымыслом, точно так же как все великие романы – не более чем грубые игры и манипуляции.

И, что хуже того, правда чаще всего оказывается скучной.

Отсутствие закономерности и логики в ошеломляющей, почти неузнаваемой истинной истории, которая теперь предстает перед нами, настолько тяжело и утомительно для всех, кроме самых истовых ученых, что к нам начали возвращаться приукрашенные рассказы – истории с простой повествовательной структурой, способные привлечь внимание читателя и зрителя. Нам нужен сюжет и смысл, а не голый факт…

Тулуза, Франция, 14 января 1636 года н. э.

В пыльной тишине своего кабинета он положил перед собой любимый экземпляр «Арифметики» Диофанта. С огромным волнением он перелистал страницы, добрался до книги второй, задачи восьмой и поискал перо.

«… С другой стороны, невозможно куб записать как сумму двух кубов, или четвертую степень записать как сумму двух четвертых степеней, или, говоря в общем, любое число со степенью больше двух невозможно записать в виде суммы двух таких же степеней. Я располагаю поразительным доказательством этой теоремы, но оно слишком велико, чтобы разместить его на полях…»

Бернадетта Уинстенли, четырнадцатилетняя ученица из города Хараре в Зимбабве, заранее зарезервировала себе время для работы со школьной червокамерой и посвятила себя наблюдению за теми мгновениями, когда Ферма быстро писал на полях.

… Вот когда это началось для него и тут и должно было закончиться. В конце концов, именно восьмая задача Диофанта так заинтриговала его и отправила по дороге к математическому открытию. «Имея число, являющееся квадратом, запиши его как сумму двух других квадратов». Это было алгебраическое выражение теоремы Пифагора, и решение было известно каждому школьнику: три в квадрате плюс четыре в квадрате (то есть девять плюс шестнадцать) равняется двадцати пяти, то есть – пяти в квадрате.

• Предыдущая
• 48/85
• Следующая