Четыре. История дивергента - Рот Вероника - Страница 3

• Предыдущая
• 3/41
• Следующая

Но, наблюдая за ней, я понял еще кое-что – такие мгновения не могут длиться вечно.

Поэтому я, в конце концов, счищаю следы цемента со своих серых брюк и вхожу в дом. Отец сидит в большом кресле в гостиной в окружении бумаг. Я выпрямляюсь, чтобы он не ругал меня за сутулость, и направляюсь в сторону лестницы. Может, мне удастся пройти в свою комнату незамеченным.

– Как твой индивидуальный тест? – спрашивает отец и показывает на диван, приглашая меня присесть.

Я аккуратно переступаю через пачку бумаг на ковре и сажусь туда, куда он указал – на самый край подушки, чтобы можно было быстро встать.

– Ну и?.. – Он снимает очки и поднимает глаза. В его голосе сквозит напряжение – такое, которое появляется после тяжелого рабочего дня. Нужно вести себя осторожнее. – Какой у тебя результат?

Я даже не думаю о том, чтобы промолчать.

– Альтруизм.

– И все?

Я хмурюсь.

– Нет, разумеется.

– Не смотри на меня так, – произносит отец, и я тут же разглаживаю брови. – Во время твоего испытания не случилось ничего странного?

Если говорить начистоту, то в тот момент я понимал, где нахожусь. Я осознавал, что мне только кажется, будто я очутился в столовой средней школы – ведь на самом деле я лежал ничком в комнате для тестов, а мое тело соединялось с системой с помощью множества проводов. Вот что было странно. Но я не хочу говорить об этом сейчас, когда я чувствую, как злость назревает внутри отца, словно буря.

– Нет, – бормочу я.

– Не лги мне, – отчеканивает он, и его пальцы сжимают мою руку, как тиски.

– Я и не лгу, – возражаю я. – Мой результат – Альтруизм, как и предполагалось. Та женщина даже и не глянула на меня, когда все закончилось. Честно.

Отец отпускает меня. Кожа пульсирует в том месте, где он вцепился в меня.

– Хорошо, – произносит он. – Уверен, тебе есть над чем подумать. Иди в свою комнату.

– Да, сэр.

Я встаю и с облегчением покидаю гостиную.

– Ах да, – добавляет отец. – Сегодня ко мне заглянут члены совета, так что поужинай пораньше.

– Да, сэр.

Перед закатом я перехватываю ужин – две булочки, сырая морковь еще с ботвой, кусок сыра, яблоко, остатки курицы без приправы. Вся еда на вкус одинаковая – как пыль и клей. Я жую, уставившись на дверь, чтобы не столкнуться с коллегами отца. Ему не понравится, если я буду внизу, когда они придут. Я допиваю стакан воды, когда первый член совета появляется у нас на крыльце и стучит в дверь, поэтому я бросаю все и спешу через гостиную, прежде чем отец подходит к двери. Он ждет, уставившись на меня и положив руку на дверную ручку, а я быстро скрываюсь за перилами. Затем отец кивает на лестницу, и я быстро поднимаюсь по ступеням.

– Здравствуй, Маркус. – До меня доносится голос Эндрю Прайора – одного из близких друзей отца по работе, что в принципе не значит ничего, поскольку никто не знает моего отца по-настоящему. Даже я.

Я наблюдаю за Эндрю, скрючившись на лестничной площадке. Он вытирает ноги о коврик. Иногда я вижу его с семьей. Эта идеальная ячейка общества альтруистов – Эндрю, Натали и их дети (они не близнецы, но погодки, кстати, они на два класса младше меня). Порой они все вместе спокойно прогуливаются по улице, кивая прохожим. Во фракции Альтруизма Натали занимается организацией благотворительных мероприятий в поддержку изгоев – наверное, моя мать с ней общалась, хотя она и нечасто посещала подобные мероприятия, как и я, так как она предпочитала не выносить свои секреты за пределы дома.

Внезапно Эндрю встречается со мной взглядом, и я убегаю по коридору в свою комнату и захлопываю дверь.

Как и следовало ожидать, воздух здесь такой же разреженный и чистый, как в комнате любого другого члена фракции Альтруизма.

Мои серые простыни и одеяла плотно подоткнуты под тонкий матрас. Учебники сложены в идеальную стопку на столе из фанеры. Небольшой комод, в котором лежат одинаковые комплекты одежды, стоит возле окошка, которое по вечерам пропускает внутрь лишь редкие лучи солнца. Через стекло я вижу соседний дом, который ничем не отличается от нашего, разве что располагается ближе к востоку.

Я знаю, что мама оказалась в Альтруизме по инерции. Надеюсь, что тот человек не врал мне и точно передал мне ее слова. Я догадываюсь, что может произойти и со мной, когда я с ножом в руке буду стоять среди чаш с фракционными символами. Есть четыре фракции, о которых мне ничего толком неизвестно, – я им не доверяю и не разбираюсь в их обычаях. Существует лишь одна предсказуемая и понятная мне фракция. Если, выбрав Альтруизм, я и не получу счастливую жизнь, то хотя бы не покину привычное место.

Я сажусь на краешек кровати. Нет, не буду, думаю я, а затем подавляю свою мысль, потому что уверен в ее происхождении – это детский страх перед человеком, который вершит суд в нашей гостиной. Ужас перед человеком, кулаки которого я знаю лучше, чем объятия.

Я проверяю, закрыта ли дверь и еще на всякий случай подпираю ручку стулом. Затем наклоняюсь и тянусь к сундуку, который хранится под кроватью.

Моя мама дала его мне, когда я был еще маленький, и сказала отцу, что обнаружила его где-то в переулке и он нужен ей, чтобы складывать туда одеяла. Когда мы добрались до моей комнаты, она приложила палец к губам, аккуратно водрузила сундук на кровать и откинула его крышку.

Внутри оказалась голубая скульптура, напоминающая водопад. Она была сделана из прозрачного и безупречно отполированного стекла.

– Для чего это нужно? – спросил я.

– Ни для чего конкретного, – ответила мама и улыбнулась слегка натянутой боязливой улыбкой. – Но оно может изменить кое-что здесь. – Она дотронулась до своей груди, прямо над сердцем. – Иногда красивые вещи способны многое изменить.

С тех пор я складывал сюда всякие штуки, которые другие бы сочли бесполезными, – старые очки без стекол, части бракованных материнских плат, свечи зажигания, неизолированные провода, отломанное горлышко зеленой бутылки, ржавое лезвие ножа. Понятия не имею, посчитала бы мама мои находки прекрасными, но каждая из них поразила меня, как и та стеклянная скульптура. В общем, я решил, что они являются тайными и ценными только потому, что о них забыли другие люди.

Поэтому сейчас, вместо того чтобы обдумать результат испытания, я достаю вещицы из сундука и поочередно верчу их в руках, чтобы детально все их запомнить.

Поступь Маркуса в коридоре заставляет меня опомниться. Я валяюсь на постели в окружении рассыпанных по матрасу вещей. Подходя ближе к двери, он замедляет шаг. Я хватаю свечи зажигания, материнские платы и провода, кидаю их обратно в сундук и закрываю его на замок, убрав ключ в карман. В последнюю секунду, когда дверная ручка уже начинает двигаться, я понимаю, что скульптура по-прежнему покоится на кровати. Я засовываю ее под подушку и запихиваю сундук под кровать.

Потом бросаюсь к стулу и отодвигаю его от двери, чтобы отец мог войти. Переступив порог, он с подозрением косится на стул в моих руках.

– Зачем он здесь? – спрашивает он. – Ты хотел от меня закрыться?

– Нет, сэр.

– Это вторая твоя ложь за сегодняшний день, – изрекает Маркус. – Я не воспитывал тебя вруном.

– Я… – мямлю я и умолкаю. Я не могу придумать никакого оправдания, поэтому просто закрываю рот и отношу стул на его законное место – к столу, где возвышается идеальная стопка учебников.

– Чем ты здесь занимался, украдкой от меня? – допытывается отец.

Я быстро хватаюсь за спинку стула и таращусь на свои книги.

– Ничем, – тихо отвечаю я.

– Ты лжешь мне в третий раз, – произносит отец низким, но жестким голосом. Он направляется в мою сторону, и я инстинктивно отхожу назад. Но вместо того чтобы подойти ко мне, он наклоняется и достает из-под кровати сундук. Старается открыть крышку, но та не поддается.

Страх пронзает меня словно лезвие. Я судорожно сжимаю край рубашки, но не чувствую пальцев.

• Предыдущая
• 3/41
• Следующая