Четыре. История дивергента - Рот Вероника - Страница 20

• Предыдущая
• 20/41
• Следующая

Я смотрю на Николь. Она сидит за столом и снова смеется над чьей-то шуткой. Вероятно, Зик прав – тут нет ничего такого, наверное, это еще один способ избавиться от моего альтруистического прошлого и научиться принимать мое будущее в Лихачестве. Кроме того, она симпатичная.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Но если ты будешь болтать насчет держания за руки, я сломаю тебе нос.

Когда я возвращаюсь в свою квартиру, там пахнет пылью и даже плесенью. Я включаю лампу, и свет отражается от столешницы. Я провожу по ней рукой, и маленький кусочек стекла прокалывает мой палец, отчего у меня идет кровь. Я осторожно беру стеклышко и отношу в мусорное ведро, в которое я вложил пакет еще утром. Но теперь там куча осколков, оставшихся от стакана. Я не успел использовать ни одного стакана. По спине пробегает дрожь, и я осматриваю квартиру в поисках следов чьего-то присутствия. Постель не смята, ящики закрыты, а стулья, похоже, находятся на своих местах. Но я бы точно запомнил, если бы разбил стакан.

Кто же был в моей квартире?

Не знаю, почему, но первое, на что я натыкаюсь утром, добравшись до ванной, – это машинка для стрижки волос, которую я получил вчера за набранные баллы. Затем, еще толком не проснувшись, я включаю ее и прислоняю к голове, как делал раньше с самого детства. Я отодвигаю ухо, чтобы не задеть его лезвием. Я знаю, как поворачивать голову, чтобы иметь больший обзор собственного затылка. Этот ритуал успокаивает мои нервы, от него я становлюсь сконцентрированным и уверенным. Я смахиваю обрезанные волосы с плеч и шеи, потом сметаю их в мусорное ведро. Вот и утро в стиле Альтруизма – трехминутный душ, простой завтрак, чистый дом. Правда, теперь на мне черная одежда Лихачества – ботинки, штаны, рубашка, куртка. Выходя из дома, я стараюсь не смотреть на свое отражение в зеркале и стискиваю зубы от осознания того, насколько глубоко во мне сидит Сухарь и какие усилия мне нужно будет приложить, чтобы выгнать его из моей головы. Я сбежал из Альтруизма, потому что боялся и не хотел никому повиноваться, поэтому приспособиться к жизни в Лихачестве будет сложнее, чем все думают, – гораздо сложнее, чем если бы я выбрал эту фракцию по действительно веским причинам.

Я быстро добираюсь до Ямы, возникающей в арке на полпути к стене, и останавливаюсь. Теперь я занимаю безопасную позицию – подальше от края дороги. Бесстрашные дети, крича и смеясь, пробегают вдоль самой кромки – пожалуй, мне надо быть смелее их. Я не уверен, что храбрость накапливается с возрастом, как мудрость, но, возможно, здесь, среди лихачей, она является высшей степенью мудрости, пониманием того, что жизнь нужно проживать без страха.

Я впервые осознал, что задумываюсь о жизни лихачей, и я цепляюсь за эту мысль, пока поднимаюсь к Яме. Я вижу лестницу, которая свешивается со стеклянного потолка. Я глазею вверх, а не вниз, на зияющее пространство подо мной, чтобы не начать паниковать. Но когда я достигаю вершины, мое сердце колотится как безумное – я чувствую пульсацию даже на шее. Макс сказал, что его кабинет находится на десятом этаже, и я еду на лифте с группой лихачей, которые идут на работу. Вероятно, не все они знакомы между собой, в отличие от альтруистов – для них не очень важно запоминать имена и лица, нужды и желания, возможно, поэтому они общаются только со своими друзьями и семьями, формируя отдельные общества в пределах своей фракции. Как и я, создающий свое крохотное общество, состоящее из одного человека.

Поднявшись на десятый этаж, я не понимаю, куда идти, но затем замечаю мужскую фигуру с темными волосами. Он поворачивает за угол передо мной. Эрик. Я следую за ним, отчасти потому, что он наверняка здесь все знает – да и кроме того, я не хочу терять его из вида.

В итоге я тоже поворачиваю за угол и вижу Макса. Он находится в конференц-зале со стеклянными стенами в окружении молодых лихачей. Самому старшему, похоже, не больше двадцати, а самый младший – старше меня максимум на пару лет. Макс кивает мне через стекло и жестом приглашает войти. Подлиза Эрик топчется возле него, а я с сажусь на стул на другом конце стола – между девушкой с пирсингом в носу и мальчиком с такими ярко-зелеными волосами, что у меня рябит в глазах. По сравнению с ними я выгляжу совершенно обычно – может, я и сделал себе татуировку с изображением пламени Лихачества во время посвящения, но им есть что показать.

– Итак, теперь все в сборе. Давайте начнем, – объявляет Макс.

Он закрывает дверь в конференц-зал и встает перед нами. В этой аскетичной обстановке он кажется мне немного странным. Мне даже чудится, что он заявился сюда для того, чтобы разбить стекла и устроить хаос, а вовсе не для того, чтобы вести собрание.

– Вы здесь, потому что, во-первых, именно вы продемонстрировали свой недюжинный потенциал, а во-вторых, вы проявили энтузиазм в отношении нашей фракции и ее будущего.

Ума не приложу, как я это сделал, проносится у меня в голове.

– Теперь наш Город меняется быстрее, чем раньше, и, чтобы поспевать за трансформациями, нам тоже нужно меняться, – говорит Макс. – Нам надо быть сильнее, храбрее и лучше, чем мы есть сейчас. Среди вас найдутся люди, которые нам помогут, но в данный момент нам необходимо определить, кто именно способен на такое. В ближайшие семь месяцев вы пройдете обучение, включающее различные испытания и проверки. В конце нашей программы вы станете обладать самыми полезными умениями и навыками. Но запомните, помимо прочего, мы будем наблюдать за вами и отслеживать то, насколько быстро вы учитесь и можете ли вы схватывать все на лету..

Удивительно. Это качество ценится у эрудитов, а не у лихачей.

– Сначала вам надо заполнить опросник, – вещает Макс, и я почти смеюсь.

Есть что-то нелепое в суровом, закаленном воине-лихаче, обложенном кипой бумаг, которые он называет опросниками. Хотя, разумеется, иногда проще действовать по инструкции, потому что так наиболее эффективно. Он передает кипу бумаг по столу вместе с пачкой ручек.

– Благодаря тесту мы больше узнаем о вас. А еще он даст нам точку отсчета, с помощью которой мы будем оценивать ваш прогресс. В ваших же интересах быть честными и не стараться выглядеть лучше, чем вы есть на самом деле.

Я мрачно таращусь на лист бумаги. Пишу свое имя – первый вопрос, и возраст – второй вопрос. Третий вопрос касается моего происхождения, а четвертый – количества страхов. Пятый вопрос ставит меня в тупик. В чем заключаются твои кошмары? – гласит он, а я даже не представляю, как их описать. Первые два легкие – высота и клаустрофобия – но другие? И что мне написать о моем отце? Что я боюсь Маркуса Итона? В конце концов, в качестве третьего страха я настрочил потерю контроля над ситуацией, а в качестве четвертого – физическую расправу, хотя я и понимаю, что мои признания весьма далеки от правды.

Следующие вопросы совсем сбивают меня с толку. Они представляют собой хитро сформулированные утверждения, с которыми я должен согласиться или не согласиться. «Воровать нормально, если это может помочь кому-то другому». Ладно, тут все достаточно легко – согласен. «Некоторые люди заслуживают поощрения больше, чем другие». Возможно. Зависит от того, о каком поощрении идет речь. «Власть должна быть в руках тех, кто ее заслуживает». «Трудные обстоятельства формируют сильных духом людей». «Сила человека познается во время испытания». Я окидываю взглядом остальных лихачей. Одни кажутся озадаченными, но никто не выглядит как я – взволнованно и нервно. Значит, только я так бьюсь над каждым предложением.

Я не знаю, что делать, поэтому обвожу слово «согласен» под каждым утверждением и передаю свой листок Максу.

Зик и его девушка Мария стоят у стены в коридоре рядом с Ямой. Я вижу отсюда их силуэты. Кажется, они так же липнут друг к другу, как и пять минут назад, когда они вошли сюда в первый раз, по-идиотски хихикая. Я скрещиваю руки на груди и смотрю на Николь.

• Предыдущая
• 20/41
• Следующая