Бомба для председателя - Семенов Юлиан Семенович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/77
• Следующая

— Мне было бы удобнее рассказать вам все, что я знаю, без ваших уточняющих вопросов.

— Хорошо. Пожалуйста.

— Ганс попросил чего-нибудь выпить… Я предложил ему поискать у меня на втором этаже, в библиотеке. Там, кажется, что-то оставалось. Он нашел бутылку, выпил, потом спросил: «Могу я посидеть у тебя полчаса, сюда должны позвонить, я дал твой телефон одному человеку. Он должен скоро позвонить сюда, и я тогда поеду домой». Я сказал, что он может здесь и заночевать: Нора с детьми в Италии, дом в его распоряжении. Он тогда спросил меня… Хотя это долгая история: мы с ним болтали об искусстве, пока я одевался. А потом я уехал. А когда сегодня вернулся — я улетал в Ганновер, — меня ждали господа из политического отдела криминальной полиции. Вот, собственно, и все.

— Тогда у меня будет к вам ряд вопросов. Во-первых, в какой бар вы собирались поехать?

— В «Эврику».

— Вы были там?

— Конечно.

— Кто это может подтвердить?

— Кельнер…

— Вы там были один?

— Нет.

— С кем?

— Я не буду отвечать на этот вопрос.

— Вы были с женщиной и не хотите, чтобы об этом узнала ваша жена? Понимаю. Если мне потребуется, я смогу увидеть эту женщину?

— Это сопряжено с определенными трудностями… Вы должны понять нас…

— Вы встречали в баре кого-нибудь из друзей или знакомых?

— Не помню. Кажется, не встречал. Нет, не встречал…

— Показаний одного кельнера недостаточно. Мне нужны два показания. Хорошо, мы к этому вернемся позже. Когда вы приехали в бар?

— Я не помню. Точного времени я не помню.

— Я и не спрашиваю у вас точное время. Примерно в котором часу вы туда приехали?

— Что-то около двух.

— Как вы добирались до «Эврики»?

— Я ехал туда на своей машине.

— Вы заезжали за тем человеком, с которым были в баре?

— Нет. Мы встретились у входа.

— Ваша подруга… Тот человек, который был с вами в баре, добирался туда на такси?

— Нет.

— На своей машине?

— Скажем, так.

— Господин Люс, этот ответ меня не удовлетворяет.

— Вы обещали не касаться этого вопроса.

— Я не спрашиваю имени и фамилии вашей подруги… пока что… Я задаю вопросы, связанные с обстоятельствами дела. На чем она приехала к «Эврике»? На своей машине?

— Нет.

— На машине мужа?

— Да. Но не надо этого нигде отмечать.

— Вы сказали, что Ганс пришел к вам «что-то около часа»… Постарайтесь вспомнить когда. В половине первого? В двенадцать сорок?

— Скорее всего это было в половине первого. А может быть, даже двадцать минут первого. Пожалуй, так точнее всего. Он пришел в двенадцать двадцать, потому что я минут за пять перед тем выключил ТВ, когда кончили передавать новости.

— Сколько времени вы с ним разговаривали?

— Несколько минут.

— И потом уехали?

— Да.

— Вы никуда не заезжали по пути в бар?

— Нет.

— Сколько времени вы ехали до бара?

— Не помню. Это не очень далеко…

— Полчаса? Больше?

— Ну что вы! Минут пятнадцать… Движения на улицах нет… Минут пятнадцать…

— Значит, в «Эврику» вы попали в час десять, час двадцать?

— Нет. Там я был без пяти два. Это я запомнил: часы у входа в бар очень большие, с какими-то странными, запоминающимися стрелками.

— Ясно. Хорошо. Спасибо. Теперь я попросил бы вас рассказать мне, о чем вы беседовали с Дорнброком.

— Я же сказал — об искусстве. Это был странный разговор.

— Это меня очень интересует, господин Люс.

— Он спросил меня, по-прежнему ли я отношусь к нацизму или меня сломали. Я ответил, что к нацизму я отношусь по-прежнему и что меня не доломали, но сейчас, сказал я ему, главная опасность, которая угрожает человечеству, не нацизм, а развитие техники. Вокруг земли — плотный слой отработанных газов. Заводы, которые делают для растущего населения мира машины, самолеты, атомные бомбы, хрусталь и полотняные рубашки, отравляют атмосферу и нагревают ее, и скоро начнется таяние снегов на полюсах и новый потоп, а при потопе люди ищут бревна для плотов… Он спросил меня, не хотел бы я продолжить свою картину о наци… У меня был такой фильм…

— Я смотрел ваш фильм, — перебил его Берг, — дальше, пожалуйста.

— Я ответил, что такие фильмы не дают денег. Нет, нет, я имею в виду не наживу, а просто-напросто базу для следующей работы… Я сказал ему, что устал рисковать, всякий риск рано или поздно убивает в художнике творца, то есть непосредственность, и превращает его в политика или в торговца, что еще хуже. И он вдруг предложил мне денег, огромную сумму денег. Я спросил его, какой фильм он предлагает мне снять. Он ответил, что сначала должен заручиться моим согласием. Он выписал мне чек на сто тысяч марок. Я сказал ему: «Порви этот чек. Я перестал чувствовать, что моя драка против наци нужна здесь хоть кому-то. Солдатом быть хорошо, когда знаешь, что ты нужен. А я здесь не нужен. Мир сейчас можно заставить рассуждать, отойдя от частных проблем. Надо выходить на общее, главное, что волнует планету, человечество, а не нас одних». Вот, собственно, и все.

— Следовательно, вы ему отказали? Вы отвергли его предложение сделать фильм, сюжет которого вам неизвестен, но который должен быть обращен против нацизма?

— Да. В общем, это надо понять именно так.

— Он сам порвал чек?

— Нет. Это сделал я. Он уже выпил полбутылки и стал пьяным. Он блевал, он вообще-то не умел пить… Я, говоря откровенно, не верю в устойчивость оппозиции миллиардерских сынков, хотя Ганс был славный парень. Знаете, тем, у кого папа имеет власть, можно поиграть в оппозицию — иногда. Мне же этого делать нельзя. Мне надо постоянно лавировать…

— Лавировать? Но вы ведь выступаете с откровенно левых позиций в своем творчестве…

— Я не отказываюсь от этих моих позиций. Иногда, правда, сниму какую-нибудь сусальность — для равновесия. Но Ганс предлагал мне сделать фильм… Как это он сказал… «Который взорвет здесь всех и вся. Я дам тебе такие материалы, которые не известны никому в мире». Я сказал ему: «Старикаша, ты поспишь часок-другой, а завтра мы с тобой договорим все это на свежую голову, без виски». И уехал.

— Кто должен был позвонить ему и почему он дал именно ваш телефон?

— Я не знаю.

— Вы достаточно полно воспроизвели ваш разговор с Гансом?

— Да. По-моему, да.

— Больше он ни о чем не говорил с вами?

— Нет.

— Тогда я позволю себе провести небольшой экскурс в область арифметики. Он пришел к вам в двенадцать двадцать. Так?

— Да.

— Вы приехали в «Эврику» без пяти два, то есть в час пятьдесят пять. Верно?

— Да.

— По дороге, как мы выяснили, вы никуда не заезжали.

— Да.

— Время, затраченное вами на дорогу, — пятнадцать минут, если не ошибаюсь?

— Верно.

— Значит, двенадцать двадцать плюс пятнадцать плюс еще десять — это я беру время на то, как вы спускались в гараж, отпирали ворота, заводили машину. Итого двенадцать сорок пять. Следовательно, Дорнброк провел у вас один час пять минут. Судя по вашим показаниям, разговор ваш смог занять десять — двадцать минут от силы. Значит, либо вы забыли какие-то аспекты вашей беседы, либо вы не все рассказываете мне, господин Люс.

— Если хотите, я постараюсь еще раз припомнить все, как было, а вы включите хронометр, господин прокурор.

— Зачем нам хронометр? Работает диктофон, он метрует показания автоматически.

— Ах вот как… Хорошо. Берем двенадцать двадцать. Ну, двенадцать тридцать — такой допуск на изменение точности возможен?

— Бесспорно.

— «Привет, Люс». — «Здравствуй, милый». — «Я не поздно?» — «Неважно. Я один. Нора с детьми уехала в Венецию, на Киприани». — «Она начала стрелять уток?» — «Нет, она продолжает медленно убивать меня». — «У тебя есть что-нибудь выпить?» — «Поищи наверху, в библиотеке, там что-то могло остаться». — «Спасибо. Иди брейся, я не буду тебе мешать». Я кончил бриться, принял холодный душ, переоделся и вышел к нему. Он уже выпил бутылку, почти всю бутылку.

• Предыдущая
• 6/77
• Следующая