Псевдоним - Семенов Юлиан Семенович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/49
• Следующая

Жду указаний, как мне поступить.

Глубоко вам благодарный и уважающий вас

Конрад Арчибальд Смит".

"Дорогой Ли!

Если ты представишь себе пустоглазого дурня в светлом, английского кроя, костюме, клетчатом, как тюремная решетка, в целлулоидном воротничке, который вытягивает шею, делая ее похожей на цыплячью, за длинным столом, заваленным гранками, вырезками из газет, телеграммами и письмами читателей, то это буду я.

Ты не можешь себе представить, сколь много горестного я узнал за то короткое время, что провел в Хьюстоне.

Мне теперь приходится вести и светскую хронику, это очень важная рубрика в газете, ее читают, ты снова прав, несмотря даже на то, что у нас тут нет ни одного артиста или художника. По роду новой службы мне пришлось посещать рауты отцов города… Видел бы ты, с каким нескрываемым презрением разглядывали мой старый костюм здешние дамы, обсыпанные сапфирами, изумрудами и брильянтами, как перхотью! Человек ценится по одежде, вывел я для себя и сделал вывод: одеваюсь, как денди, даже завел себе лайковые перчатки и брошь для галстука с фальшивым алмазом. С тоской и болью я вспоминаю прошедшую молодость, когда цену человека определяла не одежда, а его сущность, то есть умение выручить из беды друга, объездить норовистого коня, отстреляться от бандитов, сколотить дом в том месте, куда не ступала еще нога человека, развести в этом доме очаг и радостно встречать там тех, кто пойдет еще дальше…

На Дальний Запад пришли совсем другие люди. Ли, ты даже не представляешь, как они не похожи на нас и на тех, кто был до нас! Молодые, с холодными глазами, без всяких сантиментов, они, наверное, делают нужное дело, организовывая нашу вольницу в штат, подчиненный законам страны, но неужели прогрессу угодны не люди, а некие инструменты государственной машины, лишенные всего человеческого, романтического, доброго, самобытного?!

Знаешь, я споткнулся на одном интересном размышлении: ведь сказки про козлят, мышат, про добрых принцев и нежных волшебниц сочиняют мужчины: женщины лишь пересказывают их детям. Нельзя ли сделать из этого вывод, что мужчинам (я имею в виду истинных представителей этого пола) более, чем женщинам, свойственно желание принести всем (а не одной лишь своей семье) благость, увидеть справедливость при жизни, а не в загробном царстве?

Я не зря взял в скобки свое замечание про истинных представителей нашей с тобою половины рода человеческого, ибо сейчас к власти пришли злейшие враги сказочников. На раутах мне нечего делать, кроме как наблюдать; пить, как тебе известно, я боюсь, поскольку алкоголь мешает мечте, то есть сочинительству; еды на этих раутах почти не подают, несколько кусочков ветчины и сыра, на них нацелено столько алчных взоров (чем человек богаче, тем больше он норовит ухватить на такого рода бесплатном рауте), что я просто-напросто считаю ниже своего достоинства толкаться, пролезая к блюду, ухватывать кусок и убегать в угол, чтобы там сладко почавкать, набивая брюхо.

Результаты моих наблюдений оформились в некую схему. Как всегда, самый главный человек города исполнен добродушия, он открыт, демократичен, весел, не чурается грубоватой народной шутки, больше всего любит пораспространяться о своем рабочем прошлом, о бедности, пережитой им в детские годы, и о том, как прошел последний бейсбольный матч между командами «Викингов» и «Поросят».

Рядом с ним на рауте обычно стоят «холодноглазые». Это те, которые окружают босса в офисе: напрямую, как известно, к нему не попасть, надо сначала обговорить тему визита, доказать необходимость встречи, ее целесообразность для паблисити туза и все такое прочее, только после этого его ассистенты соберутся на свой дьявольский шабаш и примут решение, которому их шеф обязательно подчинится.

Нельзя отрицать того, что «холодноглазые» знают толк в работе, читают законы и по-научному относятся к рекламе, призванной сделать их босса еще более известным, а оттого влияющим на политику, то есть на бизнес.

Но вот о чем я все больше думаю, дорогой Ли, после этих раутов, где рассматриваю главного босса и свору «холодноглазых»… Мы можем перестать быть той землей, которую создавали наши отцы, да и мы с тобою в какой-то мере. Холодные лица на страже холодного закона – боже, как может стать холодно в Америке! Как изменится климат! Как увянут люди, переменятся характеры, какая станет тишина и разобщенность! Да, все верно, закону должны служить люди, лишенные эмоций, параграф и его выполнение прежде всего, наши законы прекрасны, а придумал их не кто-нибудь, а Джефферсон и Вашингтон, которым удалось то, что не удалось французской революции, но ведь закон подобен живому организму, все в этом мире в чем-то напоминает человека, все подвластно ему или должно стать подвластным, а человечество определяют хорошие люди (должны, во всяком случае), как историю ее пики – Спартак, Лютер, Микеланджело, Юм, Ньютон, Вашингтон, а не серые инквизиторы или бездумные монархи. Я, видимо, пишу коряво, но это значит, что я пишу об очень больном, о том, что не дает мне покоя, что тревожит меня больше, чем мои горести, потому что мы, те, кому за тридцать уже, прожили свои лучшие годы, а нашим детям еще предстоит жить в мире, и от того, кто будет им править, зависит сама Жизнь на земле.

Общение с «холодноглазыми», причем постоянное, деловое, необходимое, разлагающе действует на общество; всякое действие рождает противодействие, и хорошо, если бы против них открыто поднялись, так нет же! Самое страшное, что рождается некое массовое мнение, что, мол, живя среди койотов, надо научиться есть падаль, чтобы не умереть с голоду. Ничто так не разлагает общество, не разобщает его, как цинизм и холодное, безапелляционное, бесчувственное следование параграфу закона.

Придумана схема: мол, «холодноглазые» лишь некая прокладка между большими боссами и народом, необходимая, малочисленная инстанция. Но ведь именно эта прослойка общается с нами, докладывает о нас боссам, потом, в свою очередь, доводит до общественности то, что людям предстоит делать, чем восхищаться, что ненавидеть. Они не боссы, но они уже и не мы, они страшная химера, которая стала ужасающей, незримо могущественной явью. Из кого они состоят? Те, кто умеет объезжать мустангов, занимается своим делом, и счастливы, потому что любимое дело – это высшая человеческая радость, не правда ли?! Бизнесмен, знающий, как наладить дело, весь в своем предприятии, и ему незачем продавать свою душу боссам, он сам босс! Плотника просто-напросто не пустят в этот клан, у него нет знания. Из кого же тогда создается армия «холодноглазых»? Из грамотных, но неумелых, из тех, кто лишен компетентности, но обладает нужной памятью на параграфы закона, из тех, кто труслив, ибо и объездчик мустангов, и бизнесмен должны принимать волевые решения; эти же, «холодноглазые», обязаны делать все, чтобы все кругом ничего не делали, они тормозят прогресс, они думают лишь о своем месте, которое дает им баки и блага.

Вот о чем я думал, посещая рауты и составляя отчеты об этих балаганах. Первый раз я написал про то, что хозяйка дома, леди Фрич, слегка горбата (и это правда), но это не мешает ей хорошо готовить бутерброды с мягким сыром (вроде мокрого камамбера) и наблюдать, чтобы отцам города вовремя подавали настоящее, шотландское виски. Я дал прочитать отчет Этол, она пришла в ужас, все за меня переписала в том смысле, что "лучистые глаза очаровательной леди Фрич сияли счастьем и добротою, когда она принимала наиболее достойных граждан Хьюстона, собравшихся в ее доме, чтобы обсудить вопросы, связанные с развитием музыкальной культуры города; духом заботы о подрастающем поколении был проникнут короткий, но искрометно-талантливый спич мистера Брайта, который вручил чек на пятьдесят долларов «Организации за верность Традициям Песни Техаса».

Я спросил Этол, не стыдно ли ей так меня править, потому что она, как и я, знает, что мистер Брайт просто-напросто готовится к выборам, а пятьдесят долларов ему вручил «Скотопромышленный банк», ставленником которого он является, но Этол показала мне глазами на ширму, за которой спала Маргарет, и в довершение ко всему заплакала, а когда плачет женщина, я готов сделать все, что могу, лишь бы она плакать перестала.

• Предыдущая
• 13/49
• Следующая