Пресс-центр - Семенов Юлиан Семенович - Страница 58

• Предыдущая
• 58/101
• Следующая

В двадцать один час неизвестный на большой скорости сшиб Соломона Шора, который шел домой по темной маленькой улице после прогулки с собакой.

В двадцать один час тридцать семь минут Шор был доставлен в бессознательном состоянии в городскую клинику.

В двадцать два часа семь минут в клинику прибыл комиссар Матэн.

В двадцать два часа тридцать минут в клинику приехали представители прессы,

В двадцать два часа тридцать девять минут журналисты атаковали Матэна вопросами в узком больничном коридоре…

…Спланированный накануне Дэйвом Роллом скандал начался; неуправляемость процесса была кажущейся; возможные ходы противников заранее просчитаны на компьютерах, эндшпиль предрешен.

Джеймс Боу позвонил директору ЦРУ домой поздно, в одиннадцать.

— Слушай, дело стоит того, чтобы мы выпили с тобой по стакану молока. Как ты отнесешься к этому?

— Без молока не уснешь?

— Боюсь, что нет…

— Приезжай… Только возьми такси, ладно? И останови на углу, не доезжая до дома.

— Даже так?

— Всегда так, Джеймс…

Он встретил Боу на пороге, провел его в библиотеку; на втором этаже слышались громкая музыка и молодью голоса; директор пояснил:

— Вечеринка у детей, пусть уж лучше сходят с ума дома, чем в дискотеках, такая грязь, такое падение нравов, марихуана…

— Внеси предложение взять дискотеки под контроль, — усмехнулся Джеймс, — только где ты станешь тогда черпать кадры осведомителей?

— Ты несносный циник, старина. Что стряслось?

— Дай молока, я действительно не могу без хорошего молока, а в отеле от меня шарахаются — молоко только по утрам, вечером изволь пиво пить…

— Снимай пиджак, сейчас принесу…

Только после того, как Боу жадно выпил целый пакет молока, сплошные сливки, он достал платок, вытер лоб и нос, расстегнул воротник мокрой рубашки и сказал:

— Слушай, старина, возникает любопытная штука… Вокруг интересующих тебя людей, особенно вокруг майора Лопеса, ходят парни Дигона, Рокфеллера и Дэйва Ролла…

— Ты преувеличиваешь…

— Нет, это действительно так… И они замыкаются на Майкле Вэлше, есть у тебя такой?

— Черт его знает, — ответил директор, — очень может быть, что и есть, знаешь, сколько их у меня… Только ради этого ты примчался ночью?

— Погоди, старина, погоди… Мы с тобою, по-моему, последний раз хитрили в Канзас-Сити, подсовывая друг другу содовую, чтобы не пить водку, которой нас там хотели накачать… Что случилось?

— Ты сошел с ума! — Директор даже закурил. — Как тебе не совестно? Я хитрю с врагами, и мне платят за это деньги, это мой бизнес, Джеймс, но я никогда не хитрю со своими, не говоря уже о друзьях…

Боу сунул в рот мятную сигарету, как и обычно, не стал прикуривать, снова полез за платком, скомкал его в кулаке, начал вытирать со лба и с шеи быстрые, похожие на слезы струи пота; потом тихо засмеялся.

— Хорошо, старина, ты так отменно ответил, ты же всегда был у нас самым ловким… Я все понял… Я понял теперь все…

— Что ты понял, Джеймс?

Он спросил это так, что Боу вдруг испугался; зачем я полез в это дело, подумал он, старая дружба, братья по колледжу, сентиментальная блевотина! Он ведь и от меня откажется так же легко, как от Вэлша, будто это трудно узнать, кто его первый заместитель! И поручит собирать данные на меня, и попросит кого-то третьего, со стороны написать сценарий обо мне, пока эти данные идут к нему из его резидентур…

— Я понял то, — медленно ответил Боу, — что зря полез в это дело, потому что похож на слона в лавке, где торгуют китайским фарфором… Вы ювелиры, а я в детстве объезжал коней…

— Именно поэтому я и попросил тебя войти в дело, Джеймс, — прежним своим голосом, полным дружелюбия и простоты, заключил директор. — Мне надо, чтобы ты объездил диких испанских жеребцов. Мои ювелиры этого не сделают, а что касается фамилий, которые тебе попались из числа наших финансовых спрутов, то выкинь их из головы, ими занимаются другие люди, а скорее всего, это ловко состряпанная дезинформация, которую заглотнули мои мальчики, отдав за это изрядную сумму долларов из нашего годового бюджета… Если помнишь, я обещал тебе назвать акции, которые следует купить… Знаешь что, как самому близкому другу, посоветую тебе обратиться за информацией к Роберту Кару, это парень с хваткой, он даст точный совет, повторяю, ты застрахован от неудачи, я отвечаю…

19.10.83 (22 часа 40 минут)

В маленьком отеле, где остановился Степанов, жильцов было мало; все столы в ресторанчике свободны; два испанца, приехавшие сюда на заработки (официантам тут хорошо платят, местные жители оставили себе только самую высококвалифицированную работу), стояли возле бара, тягуче, по-собачьи зевая.

— Давайте устроимся возле окна, Мари, — предложил Степанов. — Если пойдет дождь, здесь станет так уютно и горько, что сразу захочется писать…

— А мне писать хочется, когда жарища.

— Каждому свое, — вздохнул Степанов. — Надо же, такие прекрасные слова начертать на воротах концлагеря…

— «Работа делает свободным» — тоже великолепно звучит; но и это пришпилили туда же мои единокровцы.

— Я закажу Москву, поговорю с дочкой, — сказал Степанов, — и станем думать, как поступать дальше, у меня есть кое-какие новости…

— У меня тоже.

Степанов кивнул, поднялся, отошел к телефонному аппарату, установленному на маленьком столике возле бара, набрал международную, назвал московский номер, попросил барышню постараться соединить его поскорее, обратился к испанским официантам на своем варварском кастильском, поинтересовался, откуда они, те радостно затараторили, полагая, что встретили соплеменника, потом, когда Степанов объяснил, что он русский, бывал в Испании, любит их страну, защелкали языками, начали стремительно готовить салат, томатный сок и кофе.

Вернувшись, Степанов сел напротив Мари, спросил:

— Вы что такая грустная?

Та досадливо мотнула головой, рыжие волосы небрежно упали на лоб.

— Я грустная потому, что мне звонить некуда…

— А папа?

Она вздохнула, повторив с невыразимой нежностью:

— Папа… У вас сколько детей?

— Двое.

— Счастливы в браке?

— Живем врозь уже много лет…

— А с детьми как?

— Мои главные друзья…

— Как же у них сложились отношения с вашей подругой?

— У меня нет постоянной подруги…

— Яичницу себе готовите сами?

— И очень вкусную…

— Скоро заведете постоянную подругу, — убежденно сказала Мари, — у вас больные глаза.

Он отрицательно покачал головой.

— Нет.

— Да… Вы себя не знаете…

— Только человек самого себя и знает, остальные лишь угадывают его…

— Помните слова: где был самим собою я?

— Нет.

— «Пер Гюнт».

— По-русски все звучит иначе, — заметил Степанов. — Мы избалованы хорошими переводами, не обязательно знать подлинник… Теперь знаю… Это вы к тому, что Сольвейг отвечает: в надежде, вере и в любви моей?

Мари кивнула.

— Истинное лицо человека хранит тот, кто любит его… Любовь детей и любовь женщины — понятия разные.

— К счастью, мои дети — девочки.

Лицо Мари стало каким-то опустошенным, обозначились ранние морщины под глазами, скулы сделались крутыми, а лицо тяжелым, словно после трудного перехода в горах.

— Я тоже дочь и, только когда сама почувствовала усталость, а потом полюбила прекрасного человека, но не могу быть с ним и, значит, ощущаю страх за него, только тогда поняла отца… Он тоже вроде вас много лет готовил себе яичницу, стал толстым, обрюзгшим, морщинистым и ничего не успевал делать, перестал спать без снотворного… А потом рядом с ним появилась женщина, и он снова обрел свое истинное лицо… Раньше, после того, как он расстался с мамой, лица не было, маска была… А я и брат… Мы оказались…

• Предыдущая
• 58/101
• Следующая