Непримиримость - Семенов Юлиан Семенович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/58
• Следующая

— Я могу сказать об этом Трусевичу?

Подумав секунду Столыпин ответил:

— Да пожалуй это надо сделать. Он близок к министру Щегловитову, а этот юридический змей вхож к государю с черного хода.

Трусевич, однако наотрез отказался отдать Рысса, после бурного объяснения с Герасимовым отправился к Столыпину, и тот, к вящему удивлению полковника поддержал директора департамента.

— Не гневайтесь Александр Васильевич. Поразмыслив трезво, я решил оставить Рысса за Трусевичем. Коли Максимилиан Иванович это затеял пусть и доведет до конца. Не надо вам проводить аресты, пусть это сделает тот, кто с самого начала держал руку на пульсе операции.

Герасимов ответил что указания премьера для него есть истина в последней инстанции но вернувшись в охрану, отдал устный приказ начать слежку за всеми максималистами, — независимо от Трусевича.

Путем сложной многоступенчатой комбинации он подвел к Медведю Соколову своего агента Глеба Иванова, дал ему санкцию на все вплоть до участия в актах и экспроприациях, тот работал отменно стал личным адъютантом Медведя, через него Герасимов организовал информацию о том, что Рысс намерен убить Трусевича во время встречи на конспиративной квартире, материал был столь убедителен что Трусевич испугался перестал выходить из департамента без двух филеров и, наконец, устало предложил Герасимову самому поработать с максималистами.

После экспроприации банка в Фонарном переулке Медведь-Соколов был схвачен вместе с ним арестовали большинство его товарищей, спустя несколько дней повесили.

А когда Рысс был арестован в Донецке куда бежал из Петербурга (взяли его на экспроприации) он прямо сказал что нанялся в провокаторы самолично и действительно был им но лишь во имя конечного торжества революции. «Я вас ненавижу, пощады от меня не ждите, если даруете жизнь, я во всяком случае вас не пощажу, когда вырвусь на волю».

Его повесили, а Трусевич с той поры — неписаным предписанием Столыпина — был отстранен от работы с особо секретной агентурой, первый шаг к отставке, с трудом удержался, задействовав все свои связи, в первую очередь главного мракобеса — министра юстиции Ивана Григорьевича Щегловитова.

И вот сейчас вчитываясь в документ о Дзержинском, присланный начальником Варшавской охраны, Максимилиан Иванович споткнулся на «Герасиме» что-то зацепило сначала даже не понял что. А потом когда в шестой уже раз пробегал слово «толстяк» опуская его без внимания вдруг резко поднялся из-за стола стукнул себя ладонью по лбу и прошептал:

— Господи да это ж Герасимов с Азефом.

Через два дня когда были подняты все агентурные дела по Дзержинскому, директор департамента полиции убедился что «сестрою» Юзефа скорее всего была государственная преступница Розалия Люксембург.

Ну держись Герасимов подумал он со сладостным, ликующим злорадством, держись голубь! Отольются тебе мои слезы, ох отольются!

И вместо того, чтобы объявить тревогу, — коронный агент империи в опасности близок к провалу, засвечен человеком славившимся среди революционеров разоблачением провокаторов, — Трусевич и пальцем не пошевелил, резолюции на записке Заварзина не поставил, рассеянно сказав адъютанту чтобы документ отправили в архив.

После этого попросил одного из своих верных помощников снестись с сотрудником Варшавской охраны полковником Иваненко и, сепаратно от Заварзина, завязать с ним доверительные отношения с целью получения доверительной информации о Дзержинском.

Вскоре после аудиенции у государя Герасимов вызвал шифрованным письмом Азефа из Италии: тот отдыхал в Сорренто впервые изменив полюбившейся ему Ривьере.

Азеф письмо сжег, отзвонил своей подруге, жившей наискосок от того отеля, где снимал апартаменты для семьи и отправился в ресторан Дона Джузеппе (лучшая рыба и великолепное вино «Лямбруска» — красно-пузырчатое, нектар, способствует) весь вечер был грустен, совершенно не пьянел, попросил «шартрезу», в ресторане не оказалось будь неладна треклятая европейская заорганизованность в России, с ее бардаком — лучше обязательно что-нибудь неучтенное лишнее забытое заваляется где-нибудь на полках — только поискать Дон Джузеппе отправил экипаж в «Бристоль», привезли бутылку зеленого ликера прошлого века только в три часа ночи распустило, ощутил желание, подругу свою (немочку из Берлина) любил исступленно, уснул обессиленный, пустой: наутро, не заходя в отель к семье, выехал в Рим, а оттуда в Россию.

— Герасимов долго тряс его руку, даже огладил плечи, неожиданно почувствовав себя Тарасом Бульбой во время встречи с любимым сыном, пригласил к столу, уставленному яствами из ночного ресторана «Альказар», где обычно гулял Савинков, подвинул любимцу «шартрез», тот покачал головою, кивнул на водку, выпил рюмку, отодвинул ее, мала: налил в фужер, выцедил с жадностью, закусил икрою и только после этого, утерев пот, появившийся на висках, спросил:

— Что случилось?

— Случилось то, что я хочу просить вас, Евгений Филиппович, взять на себя организацию цареубийства.

— А бога пощадим? — зло усмехнулся Азеф. — Или его тоже — бомбою?

— Можно и бога, — в тон ему ответил Герасимов, — но — как и царя — под моим контролем.

— Как вы себе все это представляете? — спросил Азеф. — Цель? Какова конечная цель предприятия?

— Покончить раз и навсегда с террором. И после этого отпустить вас с богом на покой.

Азеф поморщился:

— Ах, Александр Васильевич, Александр Васильевич, да что же это такое со всеми нами творится?! Отчего не верим друг другу?! Долго ли продержимся, ежели будем таиться, будто мыши, даже тех, кто нам всего ближе?! Не империя мы, а какое-то стомильонное сообщество дипломатов низшего класса! Те точно так же трусливы, но их хоть понять можно — карьеру делают. Говорите прямо: вам надобна игра, чтобы укрепить свои позиции и лишний раз попугать трон?

Герасимов зашелся деланным смехом, в который уже раз испугавшись пронзительного ума Азефа вроде Шорниковой, все сечет, только та чувствует а этот, нехристь, считает.

Азеф налил себе еще один фужер водки выпил одним длинным глотком, ну и ну закурил, впился кроличьими глазами в лицо Герасимова. Тот смеяться перестал, ответил тихо:

— Это нам обоим надо, Евгении Филиппович. Покудова я на коне, и вы в порядке. Последний раз вы ведь из России вывезли пятьдесят тысяч золотом, денежки Боевой Организации. И на здоровье! Я радуюсь, когда человек вашего уровня живет так, как считает нужным. Новое предприятие позволит вам взять с собою в Италию еще больше.

Азеф вздохнул:

— Ноги б унести. Следили за мной! Откуда сведения о золоте? Имеете перекрестную агентуру?

— Я — нет. А Трусевич — да.

— Имя агента?

— Не знаю. Клянусь памятью родителей. Право, сказал бы. Он, этот департаментский, мне тоже стоит поперек дороги.

Герасимов лгал агентом была Зинаида Жуженко, адъютант боевика Сладкопевцева и его любовница, работала в Москве с Климовичем, начальником охранки первопрестольной недавно отдала ему свою подругу Фрумкину; та готовила покушение. Зиночка сама пришила террористке потаенный карман, чтобы револьвер не был заметен, целовала перед актом, а сообщение о месте и дате уже лежало на жандармском столе.

— Предложения? — спросил Азеф, достав из кармана тяжелый серебряный портсигар. — Что вы предлагаете?

— Воссоздать боевую организацию. Понятно, под вашим началом. Нацелить ее на цареубийство

— Так все же будем Николашу убирать? — тихо, как-то даже ликующе спросил Азеф. — Или снова игра?

— Спаси господь, — вздохнул Герасимов. — Священная особа надежда наша, как можно.

— Вы меня интонациями не путайте, Александр Васильевич. А то ведь разорву монарха в клочья. Вы мне однозначно скажите, игра или всурьез?

• Предыдущая
• 17/58
• Следующая