Предательство страсти - Бакст Настасья - Страница 36

• Предыдущая
• 36/41
• Следующая

— Ну что ж… Если решение твое окончательно и бесповоротно…

— Я не знаю, что сможет вернуть меня в мир! Желание мое искренно. Или я стану монахиней, или умру! — отчаянье переполняло сердце Мари.

Она надеялась, что Господь залечит ее сердечные раны и успокоит жар молодого тела, которое, несмотря ни на что, требовало любви. Дьявольское наваждение рук, губ, порывистого дыхания преследовало ее ночами. Но баронесса фон Штерн решила, что больше никогда в жизни не будет принадлежать ни одному мужчине. Чтобы избавить свое тело от дьявольского искушения, Мари решила посвятить себя Богу. Она искренне верила, что Господь поможет ей и простит те невольные прегрешения, что она совершила, находясь в плену страсти и западне чужих интриг.

— Господь заслуживает лучшего сравнения, — сухо заметил епископ.

— Простите, я так подавлена, — Мари действительно так побледнела и исхудала, что более походила на тень самой себя. — Вся моя жизнь рухнула всего за несколько недель.

Святой отец кивнул головой, и подумал, что по странному велению рока, судьба жестоко обошлась с этой красивой и молодой женщиной, которая, единственная из всех, кого доселе видел епископ, совершенно таких ударов не заслужила.

На следующий день епископ сам провел церемонию посвящения Мари в послушницы. Она была несколько расстроена тем обстоятельством, что послушник еще имеет возможность оставить монастырь и вернуться к мирской жизни, но ей объяснили, что это дополнительное испытание воли, твердости решения.

Осень выдалась удивительно погожей и теплой. Мари потихоньку привыкала к монастырской жизни, хотя сестры говорили между собой, что долго она не протянет. Послушница таяла как восковая свеча, и, взяв на себя обет строго поститься, соблюдала его столь истово, что епископу уже не раз жаловались, что новая сестра хочет уморить себя голодом.

Про историю с архивом уже как-то начали забывать, гораздо большее же распространение получила печальная история, которую дамы пересказывали друг другу в салонах. О том, как один русский граф прибыл в Пруссию с тайным заданием, влюбился в замужнюю даму, и в решающий момент, когда нужно было спасти ее от позора, не смог раскрыть свое инкогнито. Кто-то не верил, старухи осуждали, а девицы плакали. Отголоски этой истории докатились и до ушей епископа. Оказывается, граф Салтыков прибыл в Висбаден через неделю, имея на руках все документы, подтверждающие его происхождение и полномочия, обратился к городским властям с требованием выдать ему Мари фон Штерн как двойную шпионку, для того, чтобы ее могли судить в России. Он приводил самые абсурдные доводы, грозился убить префекта; чтобы усмирить Александра, понадобилась вся стража префектуры. Салтыков успокоился только тогда, когда убедился, что Мари нет ни в тюрьме, ни на рыночной площади, ни в замке фон Штерна. Граф поклялся разыскать свою возлюбленную, даже если это будет стоить ему жизни.

— Умно, но безрассудно, — заметил святой отец леди Сазерлэнд, которая и привезла ему этот рассказ.

— О! Этот юноша совершил еще большие безумства! Так, например, он добился ареста барона фон Штерна, на основании того, что тот пытался добиться незаконного развода с ней при помощи Лизхен Риппельштайн, а также хотел убить жену.

— Убить? — епископ посмотрел на леди Сазерленд с огромным изумлением.

Да, на процессе он утверждал, что кучер барона, Ганс, рассказал ему, что фон Штерн специально ждал того момента, когда Салтыков уедет вслед за его женой, а затем, выждав немного, взял с собой префекта Висбадена и потребовал, чтобы тот помог ему уличить прелюбодеяние. Префект не мог отказаться. Когда они уже подъехали совсем близко к имению де Грийе, барон, через открытое окно спальни, увидел, как граф обнимает Мари, и в ту же минуту у него созрел план. Ведь если он застрелит жену сейчас, то станет ее наследником, и никто не посмеет осудить его, потому что он защищал свою честь. Барон выхватил у стражника мушкет и выстрелил, но промахнулся. Граф представил пулю из этого мушкета. Это выглядело как аффект ревнивца, поэтому префект не придал этому инциденту никакого значения.

— И что же постановил суд, леди Сазерленд?

— Суд вынес барону фон Штерну оправдательный приговор, но с условием, что если его жена Мари будет найдена, то он обязуется выплатить ей все доходы с ее виноградников за все годы их супружества.

— Да… Барон может вылететь в трубу, если Мари фон Штерн найдется, — заметил епископ.

Леди Сазерленд рассмеялась.

— Бросьте, Максимилиан, только глухой нынче не знает, что Мари фон Штерн живет в вашем монастыре.

Епископ удивленно приподнял брови. Леди Сазерленд откинулась назад в кресле.

— Ну, разве вы не знаете, как это бывает? Леди МакКарсон заказывает у ваших монашек кружева, монахиня раз в неделю приносит ей образцы, ну и конечно, новости о монастырской жизни. За ужином леди МакКарсон сказала об этом мужу, тот в свою очередь на следующий день поделился со всеми джентльменами из клуба, а те, придя домой, также рассказали своим женам, а до того как прийти домой — любовницам. В результате через два дня вся Англия знала, что Мари фон Штерн, «пленница архивов», как ее называют, находится у вас.

— И ваш муж, министр иностранных дел, так же поделился с вами?

— Нет, я узнала у кузины Бетти, а та у своего брата.

«Бетти», герцогиня Кентерберийская, подруга леди Сазерленд и самая любопытная женщина во всей Англии. Говорят, будто бы эта дама, рискуя жизнью, как-то пробралась по карнизу четвертого этажа, только для того, что узнать, спит ли епископ Нотингхилла со своим племянником, или же это только досужие сплетни.

— Ну что ж, раз король в курсе, значит, де Грийе тоже знает, что его дочь у нас. Люмбек напал на его след где-то во Франции, но так и не сумел настичь, — Максимилиан нервно постучал пальцами по столу.

— Люмбек? Кто это? — о! Леди Сазерленд сейчас охотно рассталась бы с одной из своих бриллиантовых диадем, только бы узнать какую-нибудь новость об «этом деликатном деле» первой.

— Родной отец той самой Лизхен Риппельштайн, с которой и началась вся эта история… — епископ хотел рассказать про путаницу, которая вышла с письмом несчастной Гертруды Риппельштайн, но не успел.

— Ваше святейшество! — в комнату вошел секретарь. — К вам виконт де Грийе, и посланник Ее императорского Высочества Екатерины III.

— О, Боже! — леди Сазерленд пересела на диван. — Даже не пытайтесь меня прогнать, Максимилиан! — предупредила она просьбу епископа. — Как можно уйти, когда на твоих глазах вот-вот произойдет развязка драмы, потрясшей всех женщин Европы?!

Епископ вздохнул. Леди Сазерленд следовало бы самой возглавить министерство иностранных дел, вместо своего меланхоличного мужа.

— Просите немедленно, — сказал он секретарю.

Перед епископом Готторпским возник небольшого роста сморщенный старичок, лицо которого выражало страдание. Его сопровождал высокий, красивый молодой человек с пронзительно-зелеными глазами и заметной проседью в густых черных волосах, промеж его бровей пролегла глубокая морщина.

— Чем обязан, господа? — хмуро приветствовал их Максимилиан.

— Нам известно, что Мари фон Штерн, дочь господина де Грийе, содержится в вашем монастыре как узница. Мы требуем ее выдачи, — отчеканил молодой человек.

— С кем имею честь? — холодно поинтересовался епископ, хоть уже и догадался, кто перед ним.

— Посланник Ее императорского Высочества Екатерины II, граф Александр Салтыков.

— А-а… Ну что же, юноша, я вынужден вас разочаровать, — епископ почувствовал, что у него вспотели ладони. С чего он так волнуется? — Мари фон Штерн действительно живет в нашем монастыре, но по доброй воле, как послушница. Она решила посвятить себя Богу. Испытания, выпавшие на ее долю, оказались слишком тяжелы, — епископ многозначительно посмотрел в глаза Александру.

— Но… — Салтыков выглядел растерянным. — Мы хотели бы услышать это от нее самой, — граф сел в кресло, демонстрируя, что не намерен уходить без Мари.

• Предыдущая
• 36/41
• Следующая