Коровка, коровка, дай молочка - Семенов Анатолий Семенович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/42
• Следующая

Колхозник остановил лошадь. Афанасий вылез из саней. Взял гробик и понёс к вырытой могиле. Опустил на землю у края могилы. Вернулся к саням, взял лопату и старую хозяйственную сумку. Подошёл к колхознику и крикнул ему на ухо:

— Сандаренкин!

Колхозник, тугой на ухо, сутулый и угрюмый, обернулся.

— Спасибо тебе! — кричал Афанасий. — Езжай с Богом!

Сандаренкин кивнул и тронул вожжи. Чмокая губами, стал заворачивать лошадь.

Афанасий — у могилы. Пока вынимал из сумки и приготавливал верёвки, подошли Наталья Сорокина и Анисья Пустозерова. Они жили неподалёку и пришли из любопытства.

— Чего ж ты один-то? — спросила Наталья.

— А чего тут вдвоём делать? — ответил Афанасий.

— Да я не о том. Почему народу-то никого?

— А зачем народ? Генерала хороним что ли?

— Ой, Афанасий, Афанасий. Креста на тебе нет. Хоть бы Марфу привёз. И Нинки с Любкой нет. Где они?

Афанасий промолчал. Взял верёвки и стал подсовывать под гробик.

— Погоди, — сказала Анисья. — Вон автобус идёт полный народа. Кажись Нинка с Любкой там.

Афанасий выпрямился. Смотрит на подъезжающих.

Автобус остановился у ограды. Шофёр Иван Мартынов открыл дверцу. Первым вышел Виталий Константинович Завадский. За ним спустились девочки — Нина и Люба. Потом — старухи и женщины.

— Ты зачем их сюда привёз? — сказал Афанасий, глядя на девочек и обращаясь к Завадскому. — Чё ты травишь им душу?

— Ты совсем дурак, что ли? — ответил Виталий Константинович.

— Вы, мужики, не ссорьтесь. Грех на кладбище ссо-риться — сказала одна бойкая старуха и добавила, энергично жестикулируя при этом руками: — А ты, Афанасий, не прав. Младенец не младенец, а хоронить надо как положено. Всем миром. И сестры хоть и маленькие, а должны проститься… по русскому обычаю. Нина, Люба, подойдите ближе.

Сестры покойного встали у гроба, прижавшись друг к дружке. Сзади встал Иван Мартынов. Снял шапку. Женщины, старухи, мужчины без головных уборов постояли с минуту молча. Бойкая старуха вдруг заплакала, запричитала:

— Ой, какая Галинушка-то несчастная! Ой, какое горюшко-то на неё навалилося! Ой, да где же оно такое по свету шлялося! Ой, да зачем же оно сюда заявилося!

Старухи стали подвывать.

Женщины вынули из карманов платочки, вытирают слезы.

— И сыночка-то своего похоронить не может, — причитала старуха, прижав руки к груди. — Лежит, бедненькая в больнице — руки — ноги покалечены. Ой, да зачем же такая лихоманка-то на неё!.. О-о-о-ой-ой-ой!..

— Еремеевна. — Наталья взяла старуху за локоть. — Еремеевна!.. Шибко-то не расходись. Чё тут шибко-то плакать. Прибрал Господь маленького, ну и ладно. Может Господь и прибрал, чтоб ей легче было. — Наталья повернулась к женщинам, добавила: — Куда она, калека, с тремя-то? Грех, наверно, беру на себя, говорю такое. Ну а что кривить душой, если так оно и есть. Если доля наша бабья такая…

Женщины и старухи, вздыхая, стали кивать в знак согласия.

— Я тоже об этом думала, — сказала Еремеевна, прекратив причитания также внезапно как и начала. — Прости ты, Господи, мою душу грешную. — Старуха помолилась на церковь. Подошла к девочкам.

— Попрощаться надо, — сказала она. — Встаньте на колени. Поклонитесь братику до земли. Сначала Нина. Ты старшая.

Нина послушно выполнила ритуал. За ней то же самое проделала Люба.

Афанасий приготовил верёвки.

Подошёл Иван Мартынов. Вдвоём они опустили гробик в могилу.

— Теперь бросьте по горстке землицы, — сказала опять старуха, обращаясь к сёстрам.

Нина и Люба бросили в могилу по комку мёрзлой глины. Все присутствующие тоже бросили по комку глины.

Афанасий взял лопату и стал закапывать. Иван принёс из автобуса свою лопату. Дело пошло вдвое быстрее.

— Говорят, Галине-то руки — ноги анпутировали, — сказала сухонькая согбенная старушка. — Лежит как чурка обтёсанная…

— Пошла молоть старая мельница. — Еремеевна покачала головой.

— Чирей тебе на язык, — добавила другая.

— Так ведь говорят же.

— Говорят в Москве кур доят, — возразила Еремеевна. — Слушай кого ни попадя — наговорят с три короба.

— А чего тогда болтают?

— Язык без костей, вот и болтают. От фершала слышала, ей анпутировали всего два пальца на левой руке. И то не целиком, а кончики. А вот на левой ноге — три пальца отхватили. Только вот не знаю — целиком или кончики. Забыла фершала спросить. Седни спрошу.

— А откуда фершал-то знает? — не унималась старушка.

— Вот те раз! — сказала Еремеевна. — Фершал и не знает. Позвонил, а может сам ездил в больницу. Он по своим делам туда часто ездит.

Иван и Афанасий завершили дело, поправили могильный холмик.

— С нами поедешь? — спросил Иван, стряхивая с лопаты налипшую землю.

— Нет, — ответил Афанасий.

— Почему?

— Компания не устраивает. — Афанасий зыркнул в сторону Завадского, который стоял у автобуса. Протянул Ивану свою лопату. — Поедешь мимо моего дома — забрось во двор.

— А ты куда?

— А! — махнул рукой Афанасий. — Куда глаза глядят. Не хочу ни видеть никого, не слышать…

— Чего так?

— Да чёрт его знает… Пусто у меня внутри. Неуютно как-то. Тоска навалилась…

— Такие дела кого обрадуют… — Иван кивнул на могильный холмик.

— Не в этом дело. Белый свет не мил — вот в чём дело.

— Да, — кивнул Иван. — Судьба твоя — не малина.

— А! — Афанасий опять взмахнул рукой. Поднял хозяйственную сумку с земли.

Афанасий шёл по лесу с хозяйственной сумкой в руках. Остановился. Стал «читать» следы зверей. На заячьей тропе проверил петлю из тонкой проволоки, настроил её заново и пошёл дальше. В одном месте на краю небольшой поляны, где стояли кусты, внимательно огляделся по сторонам. Подошёл к одному кусту и вынул из снега капкан, прикреплённый с помощью проволоки к основанию куста. Капкан с приманкой из мыши был насторожён. Афанасий опять сунул его в сугроб и присыпал сверху снежком. Наверху осталась только мышь.

Пошёл дальше. Проверил другой капкан, прикреплённый к высокому дереву. Этот капкан сработал. Но в нём остались лишь две лапы от филина. Самого же филина, видимо, съела лиса. Вокруг валялся пух, перья, и были видны пятна крови. Афанасий плюнул с досады, бросил капкан. Он ударился о дерево, и снег посыпался с ветвей.

Афанасий сел на пенёк. Злоба на весь мир вдруг заклокотала в нём. Он взвыл и стал истерично бить кулаком по коленке.

— Будь проклята!.. Будь проклята эта собачья жизнь!

Утих. Перевёл дыхание. И вдруг услышал сзади осторожные шаги по снегу. Обернулся. Увидел сохатого с огромными ветвистыми рогами. Лось остановился в нескольких шагах и смотрел на Афанасия большими чёрными глазами. Афанасий поначалу оторопел, но лось очень робко приблизился ещё на два шага, и Афанасий понял, что это ручной лось, который бродит в окрестностях села. Зовут его Стёпкой.

Афанасий достал из сумки начатую буханку хлеба, разломил пополам, посыпал солью и протянул одну краюху лосю, а другую пока придержал. Лось неспеша подошёл и взял хлеб из рук. Стал есть. Часть хлеба упала на снег, но лось подобрал все до крошки и опять уставился на Афанасия, который посыпал солью другую краюху.

— Варнак эдакий. На, бери.

Лось стал откусывать и есть прямо из рук.

— Умный ты, Стёпа. Умный зверь, — приговаривал Афанасий. — Посоветуй, как жить дальше.

Афанасий поднял капкан с земли.

— Вот хотел поймать лису… Никогда этими капканами не баловался. Но люблю я одну тут… Тайно люблю… Давно… Много лет мучусь как червь на раскалённом асфальте. Теперь она свободна. И мне захотелось воротник ей добыть… Лисий. — Развёл руками. — Правда, ей сейчас не до воротников. Но впрок на всякий пожарный случай не помешал бы… А?..

Лось стоял и слушал.

— Ну, ладно. Ни чё, Степа. Мы ещё повоюем. Первым делом узнать бы, кто поджёг склад и на меня свалил… Все равно узнаю. По сетям узнаю… По зелёной нитке. Продать сети тогда не успели. Значит, кто-то поживился. Ну, ни че… Шила в мешке не утаишь. У кого-то да все равно объявятся. А уж если найду, спуску не дам. Сотру в порошок, падлу. Никому больше спуску не дам!..

• Предыдущая
• 5/42
• Следующая