Большая маленькая ложь - Мориарти Лиана - Страница 26
- Предыдущая
- 26/85
- Следующая
Перри налил себе вина:
– Почему мы не пойдем?
– Я веду мальчиков на «Диснея на льду». Мадлен достала бесплатные билеты, и мы идем группой.
Селеста отломила еще шоколаду. С утра она послала извинение Ренате, но не получила ответа. Поскольку детей отвозила в школу и встречала из школы в основном няня, Селеста не сталкивалась с Ренатой с первого школьного дня. Она понимала, что своим отказом связывает себя с Мадлен и Джейн, но да, она действительно связана с Мадлен и Джейн. И это всего лишь день рождения пятилетнего ребенка, а не вопрос жизни и смерти.
– Так меня не приглашают на это представление с Диснеем? – спросил Перри, отхлебнув вина.
Тогда она почувствовала это. Крошечный спазм в животе. Но его тон был таким небрежным. Шутливым. Если она поведет себя осторожно, то вечер еще можно будет спасти.
Она положила шоколад.
– Извини, – сказала она. – Я думала, тебе захочется немного побыть одному. Можешь пойти в спортзал.
Перри стоял над ней с бутылкой вина в руке. Он улыбнулся:
– Я был в отъезде три недели и снова уезжаю в пятницу. Зачем мне быть одному?
Он не казался рассерженным, но она почувствовала в воздухе электрические разряды, как это бывает перед грозой. Волоски у нее на руках встали дыбом.
– Извини, – повторила она. – Я не подумала.
– Я тебе уже надоел?
У него был обиженный вид. И он действительно обиделся. Она проявила легкомыслие. Могла бы и догадаться. Перри всегда искал доказательств того, что она его не любит по-настоящему. Словно он ожидал этого, а потом сердился, когда, как он считал, оказывался прав.
Она собралась встать с дивана, но испугалась, что это приведет к конфликту. Иногда, если она вела себя правильно, ей удавалось вернуть ситуацию в спокойное русло. Но сейчас она подняла на него глаза:
– Мальчики даже не знают эту девчушку. А я, по сути дела, ни разу не водила их на подобные шоу. Мне показалось, этот вариант лучше.
– Ну так почему ты не водишь их на такие шоу? – спросил Перри. – Нам не нужны бесплатные билеты! Почему ты не сказала Мадлен отдать билеты кому-нибудь, кто по-настоящему оценит их?
– Не знаю. Дело не в деньгах, правда.
Она не подумала об этом. Она лишила другую мать бесплатного билета. Ей следовало подумать, что Перри скоро вернется и захочет проводить время с сыновьями. Но он уезжал так часто, что она привыкла сама организовывать свою светскую жизнь.
– Мне жаль, – спокойно произнесла она. Ей действительно было жаль, но все было тщетно, потому что он никогда не поверил бы ей. – Вероятно, надо было выбрать детский праздник. – Она поднялась. – Хочу вынуть контактные линзы. Глаза чешутся.
Она хотела пройти мимо него. Он схватил ее за предплечье, вонзив пальцы в плоть.
– Эй, – вскрикнула она. – Мне больно.
Это было частью игры – возмущение и удивление как ее первая реакция, словно этого никогда не случалось прежде, словно он не понимает, что делает.
Он схватил ее сильней.
– Не надо, – попросила она. – Перри, не надо.
Боль разожгла в ней гнев. Гнев был в ней всегда: резервуар с горючим топливом. Она услышала свой высокий истерический голос. Визгливая вздорная женщина.
– Перри, это сущий пустяк! Не делай из мухи слона.
Ибо теперь речь шла не о детском празднике. Речь шла обо всех других случаях. Он сжал руку еще сильней. Возникало впечатление, что он принимает решение: насколько сделать ей больно.
Потом он довольно сильно толкнул ее, и она неловко покачнулась назад.
На шаг отступив, он вздернул подбородок и тяжело задышал, раздувая ноздри и уронив руки вдоль туловища. Он ждал ее реакции.
Вариантов было много.
Иногда она пыталась ответить как взрослый человек. «Это неприемлемо».
Иногда кричала.
Иногда уходила.
Иногда давала ему сдачи. Она колошматила и лягала его, как это делала когда-то со своим старшим братом. Несколько мгновений он не останавливал ее, словно именно это ему и было нужно, а потом хватал за руки. Не она одна просыпалась на следующий день с синяками. Она видела синяки на теле Перри тоже. Она была не лучше его. Такая же больная. «Не важно, кто это начал!» – говорила она детям.
Ни один из вариантов не отличался эффективностью.
«Если ты хоть раз сделаешь это снова, я уйду от тебя», – сказала она ему после первого случая, причем абсолютно серьезно. Она точно знала, как должна себя вести в подобной ситуации. Мальчикам было только по восемь месяцев. Перри плакал. Она плакала. Он обещал, клялся жизнью детей. Он страшно переживал. И купил ей тогда первое украшение, которое она так никогда и не надела.
Через неделю после дня рождения близнецов, когда им исполнилось по два, это случилось снова. Хуже, чем в первый раз. Она пришла в отчаяние. Брак разваливался. Она собиралась уйти. Сомнений не оставалось. Но той самой ночью оба мальчика проснулись от ужасного кашля. Это был круп. На следующий день Джошу стало так плохо, что их терапевт сказал: «Вызываю „скорую помощь“». Малыш три дня находился в отделении интенсивной терапии. Когда врач появился перед ней, осторожно проговорив: «Мы собираемся интубировать», Селесте показались несущественными бледно-фиолетовые синяки на ее левом бедре.
Ей хотелось только, чтобы с Джошем все обошлось, и все обошлось, и он сидел в постели, требуя «Гномов» и брата голосом, все еще охрипшим от той ужасной трубки. Они с Перри пребывали в состоянии эйфории от счастья. А через несколько дней после выписки Джоша из больницы Перри улетел в Гонконг, и момент для решительных действий был упущен.
А неоспоримый факт, объясняющий всю ее нерешительность, заключался в том, что она любила Перри. Она по-прежнему была в него влюблена. Она по-прежнему была от него без ума. Он делал ее счастливой и заставлял смеяться. Она по-прежнему любила разговаривать с ним, смотреть с ним телевизор, лежать с ним в постели холодными дождливыми утрами. Она по-прежнему хотела его.
Но каждый раз, оставаясь, она словно давала ему молчаливое разрешение продолжать в том же духе. Она это понимала. Она была образованной женщиной, у которой было из чего выбирать, было куда пойти, а также имелись родные и друзья, способные ее поддержать, юристы, согласные за нее поручиться. Она могла вернуться на работу и обеспечивать себя. Она не опасалась, что он убьет ее, если она попытается уйти. Она не опасалась, что он заберет у нее детей.
Одна из школьных мам, Габриэль, после занятий часто болтала с Селестой на детской площадке, пока ее сын и мальчики Селесты играли в ниндзя.
– Завтра я начинаю новую диету, – сказала она Селесте вчера. – Возможно, у меня ничего с ней не получится, и тогда я стану себя ненавидеть. – Она оглядела Селесту с ног до головы. – Ты понятия не имеешь, о чем я говорю, стройняшка.
На самом деле имею, подумала Селеста. Я в точности знаю, о чем ты говоришь.
А сейчас она прижала ладонь к предплечью, стараясь не заплакать. Завтра она не сможет надеть платье без рукавов.
– Не знаю, почему… – Она замолчала. Не знаю, почему я остаюсь. Не знаю, почему я это заслуживаю. Не знаю, зачем ты это делаешь, зачем мы это делаем, почему это продолжается.
– Селеста, – хрипло произнес он.
Она ощутила, как его напряжение спадает. DVD заработал снова. Перри взял пульт и выключил телевизор.
– О господи! Прости меня, пожалуйста.
На его лице отразилось сожаление.
Все окончилось. Встречных обвинений по поводу детского праздника не будет. По сути дела, будет прямо противоположное. Он проявит нежность и заботу. В течение следующих нескольких дней до его отъезда он будет холить и лелеять Селесту. Какая-то часть ее существа будет наслаждаться этим: трепетное, слезливое и праведное чувство несправедливо обиженного человека.
Она отвела руку от плеча.
Все могло быть гораздо хуже. Он редко бил ее по лицу. У нее не было переломов конечностей, и ей не накладывали швы. Ее синяки всегда можно было скрыть под воротником-стойкой, рукавами или брюками. Он ни разу и пальцем не тронул детей. Мальчики никогда не были свидетелями происходящего. Могло быть и хуже. Намного хуже. Она читала в прессе о жертвах домашнего насилия. Это было ужасно. Реально. То, что делал Перри, не шло в расчет. Так, ерунда, отчего все становилось еще более унизительным, потому что было таким… вульгарным. Таким несерьезным и банальным.
- Предыдущая
- 26/85
- Следующая
