Школа двойников - Баконина Марианна Станиславовна - Страница 79
- Предыдущая
- 79/80
- Следующая
– Не то чтобы мало…
Лизавета оборвала себя и уставилась в окно.
Там, на улице, две вороны, большая и маленькая, выясняли отношения. Большая ворона нашла, украла, в общем, раздобыла неведомо где кусок сухаря, ценную по вороньим понятиям штуку. Очень довольная собой, она шла по тротуару, держа добычу в клюве. Ворона поменьше семенила рядом, возмущенно, даже укоризненно каркая и хлопая крыльями.
Лизавета фыркнула.
– Вот, живая иллюстрация! – прокомментировал сценку Саша Байков. – Именно так выглядят в современной России отношения прессы и власти. Вы кричите, хлопаете крыльями, разоблачаете и укоряете, а тот, кто ухватил свой кусок пирога, просто не обращает внимания.
Вороны тем временем продолжали выяснять отношения. Владелица сухаря положила его на асфальт, давая понять, что дозволяет меньшей поклевать немного. Но вторая ворона не унималась. Игнорируя любезное приглашение поделиться, она буквально выпрыгивала из серо-черных перьев и все каркала, каркала, каркала.
– Вот! Хуже всего приходится самым честным из вас. Тем, кто не замечает приглашения на дележку!
Большая ворона, видимо, осознав, что подкупить шумную соплеменницу не удастся, вновь схватила свой кусок и пошлепала дальше. Маленькая не унималась. Гневное карканье преследовало хозяйку «пирога».
– Ты тоже хочешь потратить жизнь на бесполезный шум?
– Почему это бесполезный? – Лизавета, совсем уже согласившаяся с доводами Саши, неожиданно полюбила неугомонную птицу, ей захотелось встать на защиту неудачницы.
Байков заметил бунтарский блеск в глазах Лизаветы и вознегодовал:
– Ну и чего добилась эта правдоискательница?
– Мы ее услышали! Это уже немало. Потом услышит еще кто-то… Нас тоже когда-нибудь услышат. – Лизавета подняла голову и посмотрела Саше в глаза. – Ты абсолютно прав. Я читаю по долгу службы газеты и журналы. Я знаю, что воруют, берут взятки, продают Отечество, доносят на друзей, предают. Я знаю, что в Колумбии, даже в Колумбии, не принято афишировать связи с преступниками, в России же их не прячут. Я знаю, что все обвинения стекают с наших власть имущих, будто с гуся вода. И все же… – Лизавета не сразу придумала, что заставляет ее, много знающую и много понимающую, снова и снова впутываться в бессмысленные журналистские расследования. – Мы ее услышали, и нас услышат. Сначала один человек, потом второй, потом трое. Знаешь, у нас сейчас твердят, что все крупные состояния создавались преступным путем. Правда, кроме папаши Моргана вспомнить никого не могут. Но в любом случае, даже если разбогатеть можно только через преступление… Детишки Морганы должны стесняться пращура-пирата. А это произойдет, только если выживет мораль. Если общественное мнение станет могучей силой, умеющей выбивать мягкие кресла из-под лживых премьеров и вороватых банкиров. В противном случае…
– Ясно. Я все понял. Ты неисправима. Даже неизлечима… Говорят, наркомания – фатальная болезнь. Окончательно избавиться от пристрастия к зелью невозможно. У тебя тоже мания. Правдомания! Смертельный недуг! И заразный! В прошлый раз втянула меня, теперь мальчишек… Неугомонная! Может, поэтому я тебя и люблю! – Саша взял Лизавету за руку.
Сверкнуло гранатами колечко.
Спорить Лизавета не стала. Саша тоже замолк. Вороны улетели.
Они вышли из кафе на Невский и сразу наткнулись на серию предвыборных плакатов.
– Как думаешь, победа нынешнего предопределена?
– Я думаю, несмотря ни на что, будет второй тур, – ответила Лизавета. – И… много нам открытий грязных готовит властолюбья дух…
– Ты будешь их разоблачать?
– Буду…
– А если я попрошу не делать этого?
– Ты уже просил!
– Верно. Тогда я попрошу о другом. – Саша обнял ее за плечи, и Лизавета почувствовала себя очень защищенной. Совершенно безосновательно. Разве руки друга, руки любимого спасут от бандитской пули или оговора взяточника? И все равно она знала, что у нее есть защитник! Саша обнял ее крепче и прошептал: – Я попрошу о другом. Будь осторожна. По возможности, будь осторожна!..
По-прежнему ярко сверкали люстры парламентского центра. Глеб, размахивая руками, рассуждал о ком-то, Лизавете неизвестном:
– Он очень, очень осторожный политик. Он отмерит не семь, а тридцать семь раз… – Глеб в красках расписывал чью-то политическую мудрость. Чью – Лизавета не знала. Она слишком глубоко нырнула в воспоминания. Как давно это было! И как недавно! Меньше месяца прошло…
Савва поправился и даже выдал в эфир свой спецрепортаж о телохранителях и частных детективных агентствах. Упомянул и о пожаре в школе телохранителей, но вскользь. Мол, пожар не заурядный – погибшие, умершие… Темные дела творятся вокруг таких структур.
Втроем на тайном совещании они решили, что пока не станут доставать все козыри – они действительно многого не знают. Не знают, например, кому выгоден скандал со школой двойников. А ведь это первый вопрос, который со времен Древнего Рима задают себе и другим прокуроры, судьи и журналисты: кому выгодно? Пока нет ответа, шуметь бессмысленно, потому что некого разоблачать.
Саша Маневич, у которого отобрали его любимую ненависть, взлелеянную им возможность ткнуть пальцем в лицо обидчика, не хотел ждать у моря погоды. Он распечатал портреты всех, кто так или иначе был замешан в дело, – Андрея Викторовича, депутатов Зотова и Поливанова, психологов Кокошкина и Целуева. Он упросил своих друзей-милиционеров составить фоторобот Георгия – его изображения у Саши на пленке не было, телекамера ни разу не запечатлела человека со шрамом. Маневич таскал все фотографии с собой, листал все альбомы с оперативными фотоснимками, показывал изображения знакомым операм и милицейским начальникам, журналистам и следователям прокуратуры. Но – никаких концов, ни одного хвостика, за который можно было бы уцепиться и вновь начать разматывать клубок. Правда, дворничиха, работающая в том доме, в подвале которого нашли тело Леночки Кац, увидев фотографию Целуева, сурово кивнула: «Да, это он снимал подвал под склад». Но все равно это был только один кусочек мозаики…
Журналистское расследование застопорилось.
Впрочем, времени скучать не было. Стремительно надвигались президентские выборы. Больше десятка кандидатов. И – главный претендент. Возможно, все решится сразу. А может, будет и второй тур. Потом жизнь тоже не кончится. Отставки, старые министры и новые фавориты, доклады в Думе, новые министры и старые фавориты. Все будет…
Конечно, Лизавета не забывала о школе двойников. Помощники и телохранители кандидатов в президенты мелькали на телеэкранах вместе со своими патронами. И каждый раз она мысленным взором видела другие, похожие на них лица, лица тех, кого снял Савва в школе телохранителей-двойников. Как же тут забудешь!
…Глеб, закончив историю про неведомого осторожного политика, без паузы перескочил на другую тему и заговорил об охране. Вспомнив декабрьский скандал с аккредитациями, он стал рассказывать о новой системе обеспечения безопасности в Кремле.
– Профи, настоящие профи. Специалисты новой формации. Не сравнить с тем, что было! – Глеб упивался словечком «профессионал» так же, как и незабвенный Георгий!
«Интересно, где он сейчас, Фельдмаршал со шрамом?» Лизавета усмехнулась краешком губ и посмотрела на часы. Два ночи.
– Извини, пойду посмотрю, где мои мальчики. – Лизавета кивнула Глебу и выскользнула из буфета.
На лестнице она нос к носу столкнулась с одним из самых эксцентричных кандидатов избирательной кампании – человеком по фамилии Убожко. Рядом переступала туфельками на гигантских каблуках его супруга. Холеные и душистые, они шли вниз, взявшись за руки. Хриплый голос, искаженный висящим на углу репродуктором, пролаял: «Одна десятая процента пришедших на избирательный участки россиян отдала свои голоса председателю Социальной партии…»
В холле на втором этаже Лизавета заметила Савву. Он стоял, отставив ножку вбок, и грациозно держал микрофон возле розовых губ парламентария. По отрешенному лицу опытного Ромуальда Зорина поняла, что интервью затянулось, кассета вот-вот кончится и бригада через минуту-другую освободится. Поэтому Лизавета забилась в уголок, так, чтобы видеть своих, и принялась ждать, а заодно разглядывала публику.
- Предыдущая
- 79/80
- Следующая
