Школа двойников - Баконина Марианна Станиславовна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/80
• Следующая

– Алло, Слава, Маневич беспокоит. У нас тут сотрудница пропала, по вашей территориальности. – Саша прекрасно владел милицейским жаргоном. – Я понимаю, что глухарь, ты все-таки поразузнай, что и как. Лады?

Уже через час он получил полный расклад по делу Елены Михайловны Кац, тридцати восьми лет, гримера-художника Петербургского телевидения. Саша ворвался в Лизаветин кабинет, как торнадо, и тут же выложил все, что удалось узнать.

– Она уехала две недели назад, дома сказала, что в командировку, на три дня. Снимать какой-то клип. Когда Елена не вернулась ни через три дня, ни через семь, ее муж, – Саша заглянул в свой блокнот, – Валерий Кац обратился в милицию. Точнее, сначала он попытался отыскать жену сам, ходил и звонил на работу. Когда же не получилось, подал заявление. Дело досталось дознавателю Кротову. Славка его не знает, новый человек, что положено – сделал, но сама понимаешь, как ищут потеряшек!

Лизавета и раньше знала почти все, о чем сейчас рассказывал Саша. Она успела переговорить с мужем Леночки еще до того, как позвонила майору Иванову.

– Единственная зацепка – клип, – продолжал кричать Саша. – Вряд ли Леночка соврала. И нам найти этих клипмейкеров проще, чем дознавателю Кротову. Каким бы он ни был – новым или старым.

Нужных клипмейкеров они разыскали за три часа. Лизавета обзвонила знакомых режиссеров, Маневич ударил по прочему персоналу – операторам, осветителям, звуковикам… Они справились быстро, потому как знали, что и где искать. Им было не так сложно разведать, кто халтурит на выборах, кто – на концертах, а у кого большой заказ от завода «Турбинные лопатки». Дознаватель Кротов всего этого не знал. А если бы и знал, на его вопросы отвечали бы куда менее охотно. О левых заработках с чужими говорить не принято.

К тому же видеомир вообще и видеомир Петербурга, в частности, довольно тесен. Не так много клипов снимается одновременно в городе на Неве. За последние две недели запустили в производство всего четыре.

Один музыкальный. Развеселая поп-звезда заказала модный в этом концертном сезоне фильм в псевдонародном стиле. Искусственные березки и околица, столь же искусственные парни с балалайками и она сама, в сарафане, поющая о несчастной любви с косой в руках, – предполагалось, что «звезда» идет-бредет с сенокоса. Об этом клипе Лизавете подробно рассказал режиссер Мустангов. На нем Леночка не работала.

Два клипа были политическими. Потенциальные кандидаты в президенты от северной столицы пожелали при помощи видеолент растолковать жителям города и избирателям, чем и как они хороши. Одна группа, занятая политической съемкой, вообще работала только с натурой – листовками, портретами, городскими пейзажами, толпами и демонстрантами. Следовательно, в услугах визажиста там не нуждались. Зачем гримировать листовки?

На втором клипе гример, конечно, был нужен. Там наличествовал только один герой – кандидат собственной персоной. Его снимали дома в кругу семьи и в рабочем кабинете за письменным столом, камера наблюдала, как он встречается с рабочими на стройплощадке и со студентами в университетской разваливающейся аудитории. Апофеозом должны были стать кадры, запечатлевшие претендента на Финском заливе, где он стоял на берегу не совсем чтобы пустынных волн полный, по мысли режиссера, великих и государственных дум. Незначительный рост и явная пухлость героя мешали сделать его окончательно похожим на великого основателя града Петрова, так что на этих съемках работы у гримера было больше чем достаточно, но Елену Михайловну Кац туда не приглашали.

Найти след Леночки удалось, когда Лизавета дозвонилась до молодого мэтра телережиссуры, который по заказу восходящей звезды от политики снимал музыкально-политический клип.

«Да, она у нас работала, первые три дня, когда нужен был визаж. А теперь мы монтируем», – солидно придыхая в телефонную трубку, ответил двадцатипятилетний мэтр и радостно согласился встретиться и побеседовать. В глубине души он был уверен, что женщины ищут встреч с ним исключительно на почве искренней, тайной и безответной любви. Внимание красивой и известной девушки, каковой была Лизавета, ему льстило.

Лизавета договорилась, что подъедет на «Ленфильм», где шел монтаж великого произведения политического киноискусства, и постучала в стенку: два длинных, два коротких – так они с Маневичем, работавшим в соседнем кабинете, вызывали друг друга.

Тот не заставил себя ждать и возник на пороге ровно через три секунды.

– Все, нашла.

– Слава Богу, а то я охрип, и палец распух. Ведь с каждым надо поболтать, каждого порасспросить. Политес! – Маневич любил исторические романы и архаичные выражения. – И кто?

– Новоситцев. Ваяет шедевр с одним из кандидатов, – тут же поправилась Лизавета. Она, по долгу службы, не прощала себе мелкие политические ошибки. – Нечто эстрадно-политическое. Я договорилась, что подъеду через полчаса.

– Я с тобой, – решительно заявил Саша, – а потом вернемся, есть кое-какое видео. Я сегодня с Зотовым виделся и даже подснял интервью.

– Можно подумать, я интервью с Зотовым не видела, – хмыкнула Лизавета.

– Такого не видела. Он, между прочим, кое-что про школу говорил. Про нашу школу… – Саша многозначительно прикрыл глаза, – там кое-что есть…

– И что же?

Саша промолчал. А на «Ленфильм» они отправились вместе. По пути Лизавета не стала расспрашивать об этом «кое-что» – захочет, сам расскажет.

В комнате было темно, светился только экран. А на экране…

Шеренга красивых, улыбчивых и белозубых на американский манер людей, одетых исключительно в белое, дружно шагала в сторону горизонта, за которым скрывалось светлое будущее. Потом шеренга распалась на отдельные пары. Блондинистый парень шел, приобняв за плечи длинноволосую шатенку в хитоне. Старик с седой шевелюрой и неправдоподобно благородным лицом нес на руках розово-белого младенца, точь-в-точь такого, что рекламируют непромокаемые подгузники. Две очаровательные дамы средних лет тоже куда-то вышагивали рука об руку, мило беседуя о возвышенном. Причем шли они все не по чисту полю, а по просторному Невскому, прямо по проезжей части, которая вовсе и не была проезжей – машин не просматривалось, – так что, получалось, сбылась мечта тех, кто боролся за экологию города в конце восьмидесятых – главный проспект города стал пешеходной зоной. А куда они все направлялись, судя по всему, знал хмурый, но явно добрый человек, тоже в белом, безукоризненно белом костюме. Он слабо, как и положено человеку серьезному, улыбался, и в глубине его глаз играла хитринка.

Эй, кто-нибудь!

Несмотря ни на что, мы отправились в путь,

Мы держим путь в сторону солнца! – дружно комментировала шествие веселая бит-троица. Комментировала, разумеется, за кадром.

– Отлично, теперь мягкий, очень медленный микшер… – приказал укрытый темнотой режиссер. Монтажер послушно «смешал» картинку – медленно испарилось мудрое лицо политика, растеклась по белой простыне шеренга. Режиссер продолжал распоряжаться: – Переходим на историю про любовь… – Только теперь Витя Новоситцев заметил Лизавету и Сашу Маневича, которые уже минут двадцать стояли в углу монтажной и наблюдали.

Лизавета подозревала, что видеомэтр слышал, как они вошли, и намеренно тянул время, чтобы показать, сколь глубоко погружается в работу подлинно творческая личность. Свои догадки она оставила при себе.

– Привет, гости с Чапыгина! – Витя, как обычно, изъяснялся при помощи намеков и недомолвок.

– Здравствуй, Витенька. Ты, конечно, знаком с Сашей Маневичем. Наш самый знаменитый репортер. – Лизавета подошла к мэтру поближе, чтобы не надо было по два раза повторять одно и то же. Он иногда разыгрывал глухого. Когда общался с простыми смертными

– Конечно. – Витя если и встречал Маневича, то, вечно погруженный в себя, не обращал на него внимания. Но не знать кого-то «самого знаменитого» он не мог по определению. Мужчины обменялись рукопожатиями.

• Предыдущая
• 14/80
• Следующая