По прозвищю "Царь" - Мостовой Александр - Страница 11

Предположим, обед в Тарасовке. Стол, где сидела наша четверка, соседствовал с романцевским. А как обычно бывает в таких случаях? Игроки прибегают, как можно быстрее едят, чтобы не мозолить тренеру глаза, и мигом обратно. Мы же никуда не торопились и спокойно могли переброситься с Романцевым парой шуточек. Посмотришь, допустим, в столовой на тренерскую тарелку:

— О, Олег Иваныч, у вас, я смотрю, борьба с весом.

А он в ответ:

— Посмотри, что Шалимов ест.

Нет, дистанция, безусловно, существовала, но отношения все же были доверительными.

Я уже упоминал, что Романцев относился ко мне по-особенному. Изучив мой характер, он понял, что кричать на меня нельзя — это пойдет только во вред. Я с детства не любил, когда на меня повышали голос. Если это делали сверстники — сразу лез в драку. Если взрослые — обижался. Романцев запомнил эту особенность моего характера. Он был превосходным психологом и прекрасно понимал, что к каждому человеку нужен свой подход. На кого-то накричишь, и пойдет на пользу. А я, если мне говорили что-то в резкой форме, играл только хуже.

При этом я видел немало случаев, когда Романцев кричал на других футболистов, Валерку Карпина, когда он только пришел в «Спартак», Иваныч едва ли не на каждом разборе долбил — за то, что он неправильно открывался, бежал не туда, куда нужно. Зато потом Карп стал футболистом европейского уровня.

В отношении меня подобные вещи были исключением. Прекрасно помню один эпизод, произошедший во время мини-футбольного турнира в Германии, в которых мы участвовали каждый год. Я претендовал на то, чтобы стать лучшим бомбардиром, а Романцев решил меня заменить. Я воспротивился:

— Не пойду меняться, зачем?

И тут Романцев моментально вскипел. Крикнул он на меня так звучно, что я опешил. В первую секунду даже не понял, что произошло. Как это может быть — так орут, и на меня? Но до мозга крик дошел мигом — я моментально перепрыгнул через бортик и заменился.

Однако потом мы не разговаривали, наверное, дня два. И Романцев еще раз убедился, что на меня лучше лишний раз голос не повышать. Когда ждали автобус, который должен был увезти нас с матча обратно в гостиницу, я специально ушел подальше от всех. Романцев глянул — меня нет. Послал Жиляева на поиски. Тот подошел и говорит:

— Иди, Саш, у тебя Иваныч хочет что-то спросить.

— Нет, не пойду, я лучше тут постою.

Так и не пошел. Потом, когда приехал автобус, залез в него одним из последних. А к Романцеву подходить и не подумал. Разумеется, вскоре все сгладилось, У нас постоянно шли тренировки, игры — рабочий процесс не прекращался. Но маленькая зарубочка у Олега Ивановича наверняка осталась.

Конечно, в дальнейшей жизни случалось всякое. Но здесь надо разграничить: быт — это быт, а поле — это поле. Бывают игровые моменты, когда тренер злится из-за твоего неточного паса или загубленного момента. Это в порядке вещей. И совершенно другое дело, когда после игры ты приходишь в раздевалку и на тебя начинают спускать всех собак.

Если я и бывал в чем-то не согласен с Романцевым, то чаще всего это происходило именно в связи с заменами. Мне казалось: если меня меняют, значит, я плохо играл. Сейчас-то я понимаю, что это не всегда так. А тогда хоть и чувствовал, что играю вроде бы неплохо, но все равно в подсознании сидело, что при замене меня ущемляют. Я ничего не высказывал, но обижался. Потом, в Европе, я стал относиться к этому проще. Хотя порой все равно не соглашался с решением тренера, Я же понимал, когда игра у меня идет и все получается. В такие моменты меняться ну никак не хотелось.

Вспоминаю еще один любопытный случай. Произошел он еще в пресненские времена. Играли товарищеский матч. А соперник у нас был — слабее не придумаешь. Я поначалу даже не хотел ехать на эту встречу. Первый тайм — забиваем пять голов, а можем — в два раза больше. Я творю с соперниками что хочу. Обыгрываю одного за другим, нехотя прокидывая мяч между ног противников. И думаю: зачем надо было устраивать этот цирк? Перерыв. Подхожу к Романцеву:

— Олег Иванович, я на второй тайм не выйду.

— Что это значит, почему?

— А зачем мне выходить — они же играть не умеют! Романцев задумался. А потом улыбнулся и говорит:

— Ну ладно, не выходи тогда.

А сам матч закончился совсем с неприличным счетом.

Все-таки Романцев умел разбираться в ситуациях. Представляете: семнадцатилетний парень — и вдруг говорит тренеру, что он не выйдет на второй тайм. Но Олег Иванович и сам понимал, что моя помощь особенно не нужна. Поэтому и отреагировал на мои слова улыбкой.

Отец, Владимир Яковлевич:

— Я Романцева и раньше знал. Когда в 1973 году я делал операцию на мениске в первом физкультурном диспансере, Олег лежал в одной палате со мной — у него были проблемы с желудком. Мы знали друг друга в лицо. А потом я приехал на «Красную Пресню», он меня вспомнил. И сказал: «Здорово твой парень к нам вписался».

…Когда Романцев что-то высказывал игрокам, он никогда не делал это в грубой форме. Строго — да. Но, не унижая достоинство футболистов. Ту же особенность я позже заметил и у Бескова. Константин Иванович тоже спокойно ко всем относился, но иногда мог поговорить очень серьезно. И Бесков, и Романцев выражали свои эмоции так, чтобы не унизить игрока. Главное — чтобы футболист усвоил сказанное. Это отличало их от других тренеров. Получалось: вроде бы и «напихал» тебе тренер, но при этом обиды на него нет. Я опять-таки не беру в расчет те годы, про которые говорят, что Романцев изменился. Я вспоминаю свои времена.

Отмечу, что Романцев очень не любил подхалимства. Есть такие люди, которые хотят подлизаться и тут и там, а сами — себе на уме. В футболе я видел немало подобных примеров, в том числе когда играл за границей. Я же никогда и никому не старался понравиться. Всегда считал: главное — хорошо делать свою работу. А я — такой, какой я есть, и меня должны воспринимать именно так. Думаю, что Романцев уважал во мне эту черту и понимал как никто другой.

Когда я перешел в «Спартак», наши пути с Олегом Ивановичем разошлись на два года — чтобы снова потом сойтись. О том, что Бесков покинет команду, уже давно шли разговоры. Но что на смену придет Романцев, я и предположить не мог.

О его назначении я узнал весьма забавным образом. В конце 1988 года, когда у руля команды еще оставался Бесков, мы с Игорем Шалимовым в составе юношеской сборной улетели в Индию — на ежегодный турнир памяти Джавахарлала Неру. Турнир был длительным. Когда мы вернулись, в аэропорту нас встретили люди из обслуживающего персонала «Спартака». Проводили, сказав напоследок, во сколько и где у нас завтра тренировка. Приезжаем в Сокольники. И тут я смотрю — Васька Кульков собственной персоной. После того как я ушел в «Спартак», он снова перебрался в «Пресню», а потом уехал вместе с Романцевым в «Спартак» из Орджоникидзе.

Подхожу к нему, недоумевая:

— Вась, а ты-то что здесь делаешь?

— Да ты чего, я в «Спартаке»! — удивляется он.

Я делаю круглые глаза и начинаю «травить» его — по-свойски так, по-панибратски. Ну а как иначе: я — игрок московского «Спартака», а он — в своем Орджоникидзе. Говорю ему:

— Вась, да ладно, какой московский «Спартак» и ты? Вот мы — в «Спартаке», а ты чего тут болтаешься — непонятно.

— Хорош, я уже несколько дней тут тренируюсь.

— Да кто тебя взял-то?

— Я с Иванычем пришел.

Тут уже настал мой черед недоумевать:

— С каким Иванычем?

— Как с каким? С Романцевым.

— Да ладно!

Иду в раздевалку и действительно вижу Романцева. Вот, думаю, сюрприз. Но сюрприз однозначно приятный. У меня сразу возникло ощущение, будто так все и должно быть. Словно не расставались. Мы очень тепло поздоровались. Я почувствовал, что Олег Иванович тоже рад меня видеть.

Очень порадовала и встреча с Жиляевым. Хотя Владимирыч и после моего ухода из «Пресни» не переставал меня опекать. Оберегал от попадания в армию… Но об этом подробнее — в следующей главе.