Девять граммов пластита - Баконина Марианна Станиславовна - Страница 25
- Предыдущая
- 25/80
- Следующая
Лизавета удобно устроилась в единственном на весь кабинет более или менее безопасном кресле и вопросов не задавала. Раз Савва хочет ее подразнить, лучше его не поощрять. А потому она с безразличным видом разглядывала гильзу на тумбочке и гадала, сильно она заполнена или нет. Эту снарядную гильзу привез Саша Маневич, регулярно снимавший все и всяческие стрельбы. Она стала контейнером для окурков, причем очень быстро родилась традиция – контейнер освобождали от содержимого, только когда он был забит полностью. Обитатели комнаты считали гильзу универсальным индикатором общередакционной нервозности. Если проблем, интриг и прочих неприятностей было много, гильза заполнялась быстрее, чем за месяц, а в мертвый спокойный сезон ее хватало месяца на два с половиной.
– Ты молчать сюда пришла? – Савва протянул гостье чашку.
– Не в моих правилах отвлекать хозяев, свято чтящих законы гостеприимства. Я так поняла, что ты нашел нечто грандиозное…
– Да. И имеющее прямое отношение к нашему медицинскому сюжету.
Савва уселся на стоящий возле дверей шаткий двухместный диванчик.
– Одна дама из Счетной палаты, пожелавшая остаться неизвестной, передала мне очень любопытные документы. Там много чего есть. Например, подтверждение того, что страховые деньги уходят в коммерческие банки, а не в поликлиники и родильные дома…
– Эту тему мы…
– Да, да, пока не трогаем. Но там есть также кое-что о льготных и больничных лекарствах, а это имеет непосредственное отношение и к гемодиализу, и к тому, что в больницах, аптеках, поликлиниках хронически не хватает нужных препаратов.
Савва вытащил из кармана пачку сигарет.
– Схема проста и состоит из трех частей. Часть первая. – Он картинно щелкнул «Зиппо». – Бюджет ищет поставщика и находит его в «ближнем кругу» фирм и фирмочек. Далее закупки идут через подставную фирму, которая накручивает свой процент на цену производителя. Причем если зарегистрировать фирмочку за рубежом, на каком-нибудь оффшорном островке, то внутрироссийские ограничения на лекарственные ценовые накрутки не работают. Если же кто-то поймает за руку, то ничего, кроме обыкновенной халатности и неосведомленности, не пришьют. Ну, не знал человек мировые цены.
– Это стандартная схема, так еще заводы по производству детского питания покупали, при содействии вице-премьеров. – Лизавета решила добавить льда в восторженный коктейль Саввиной речи. – Тут доказательства нужны.
– Есть названия фирм, имена их учредителей и небольшая схема родственно-дружеских связей. Но ты меня не перебивай. Тут все в комплексе… – Савва затушил сигарету в квадратной стеклянной пепельнице и торопливо щелкнул зажигалкой, увидев, что Лизавета тоже достала сигарету.
– Часть вторая, основная. Надо изгнать других поставщиков с рынка. Для этого издаются всяческие циркуляры и постановления, предписывающие закупать лекарства для муниципальных нужд в определенных аптеках, на определенных складах, а следовательно, у определенных людей. Копии циркуляров прилагаются. По странному стечению обстоятельств цены в уполномоченных аптеках выше, чем в среднем по стране. А названия и фамилии там фигурируют те же. И наконец, третье. Крупные фармацевтические компании дают оптовым покупателям существенные скидки, плюс десять процентов от стоимости контракта тому, кто принес заказ. Там это нормальная практика… Рынок… И в списках контрактодобытчиков те же…
– Те же названия и фамилии… – задумчиво продолжила Лизавета незаконченную фразу.
– А теперь посчитаем… Десять процентов плюс процентов тридцать от накрученной цены – выходит, сорок процентов бюджетных медицинских денег преспокойненько расходятся по чьим-то персональным карманам.
Савва прошел к своему, стоящему возле окна столу и, покопавшись в нижнем ящике, извлек три пластиковые папки.
– Это материалы проверок, ксерокопии с оригиналов.
Лизавета наугад просмотрела три листа. Все очень убедительно. Злоупотребления налицо, колоссальные прибыли конкретных фирм и их хозяев тоже.
– Ну и что мы с этим будет делать?
– Репортаж. Сначала люди на диализе, который делается в долг, потому что задерживаются деньги, люди, пристегнутые к жизни этими аппаратами. А потом комментарий по материалам проверки – о том, куда и как уходят деньги, которых катастрофически не хватает.
– Что покажем? Бумажки?
– И их тоже! В архивах – аптеки, льготники, все дела…
– Савва, не притворяйся, будто ты глупее, чем есть на самом деле. Ты же видишь – нужен синхрон. Интервью. Иначе получится пустая говорильня, мы не в газете!
«Мы не в газете!» – излюбленное восклицание телевизионщиков. Некое противостояние между пишущими и снимающими журналистами существует во всем мире. Оно базируется на разнице в доходах. Телерепортер получает куда больше, чем газетчик, плюс личная слава, в смысле «слава лица». Узнают на улицах, на пресс-конференциях, в магазинах, в театре… А многим людям нравится, когда их узнают, нравится ловить пристальные взгляды, слышать шепоток за спиной, нравится, когда в метро или в булочной подходят люди и кто громко, а кто осторожно интересуются: «Вы случайно не Ваня Пупкин, который в новостях?»
Ликоблудие… В двадцатом веке этот грех пополнил список традиционных человеческих прегрешений. Ради «славы лица» газетчики придумали малюсенькие фотопортреты авторов наиболее шумных статей. Их помещают рядом с заглавием. Но кто там вглядывается в крошечный, не больше почтовой марки, лик? Поэтому газетные ликоблуды чувствуют себя обделенными по сравнению с ликоблудами телевизионными. Россия не исключение. Насчет денег – это у нас не всегда верно, в богатых издательских домах вроде «Коммерсанта» журналист получает больше, чем сотрудник государственной телерадиокомпании. Но «слава лица» – это «слава лица».
Впрочем, газетно-телевизионные противоречия основаны не только на деньгах и неудовлетворенном или, наоборот, удовлетворенном тщеславии. Телевидение работает с картинкой, с лицами и словами живых людей.
Другие принципы – другой эффект. Именно поэтому парламентарии и министры часто обижаются на телевидение и спокойно сносят куда более глумливые комментарии в газетах. Слова, напечатанные черным по белому, выглядят не такими черными, как реальное изображение на голубом экране. Но, с другой стороны, газетному журналисту для разоблачительной статьи достаточно пачки бумаг. Дальше все зависит от способности бойко изложить материал, от умения вовремя пошутить или поддать пафосного пара. Бумажка на телевизионном экране – это только бумажка. Слова, какими бы горькими или язвительными они ни были, – только слова. Нужны лица, нужны интервью. И Савва знал это не хуже Лизаветы. Документы без картинки – мертвый груз.
– Этот твой источник… Она не скажет пару слов перед камерой?
– Я даже просить не буду. – Савва покачал головой. – Ей и так принялись угрожать, лишь только она стала получать ответы на свои запросы. Женщина запугана донельзя…
– А если спецэффект? Измененный голос, черный квадратик на лице. Пусть расскажет про угрозы…
– Ты же прекрасно понимаешь, что все наши спецэффекты – для «чужих». «Свои» узнают наверняка, а она «своих» и боится. Знаешь, как она мне эти материалы передавала? Как в шпионском фильме. Встретились в Пассаже около прилавка, разговаривали, не глядя друг на друга. Потом она поставила на пол пакет, а я подхватил.
– Можно еще кофе? – Лизавета встала и принялась хлопотать у кофеварки.
Савва тут же пересел с дивана в кресло. Сущее мучение сидеть на шатком диванчике, купленном для студии в эпоху расцвета перестройки, когда дефицит был тотальным и вещи делались с учетом этого благоприятного фактора – мол, и так схавают. Теперь половина студийных кабинетов была меблирована кособокими столами, колченогими стульями, шкафами с незакрывающимися дверцами, а также диванами, давно прошедшими период полураспада.
– Как ты на нее вышел?
– Случайно…
Лизавета обернулась и посмотрела на Савву, прищурив один глаз. Это выражало крайнюю степень сомнения.
- Предыдущая
- 25/80
- Следующая
