Космонавты живут на земле - Семенихин Геннадий Александрович - Страница 1

• 1/88
• Следующая

Человек в оранжевом, демаскирующем его комбинезоне раскачивался под куполом парашюта. Внизу на сотни километров окрест расстилалась по-летнему знойная степь. Это была та самая степь, что приняла первых наших космонавтов. Именно на нее, твердую и безводную, кое-где кочковатую, а кое-где пеструю от высокой травы или черную от саксаула, опускался парашютист.

В голубом настое душного воздуха сверкающий комбинезон далеко был виден и самолетам, и вертолетам, которые уже искали парашютиста, да и просто всем людям, для кого эта степь была родным краем. На козырьке гермошлема у космонавта алели крупные буквы – «СССР». Этот космонавт стартовал с того же самого космодрома, что и другие его предшественники. Только он пошел гораздо дальше их по неизвестной звездной дороге. Он первым побывал в том далеком пространстве, где не был еще никто, и первым с близкого расстояния увидел в иллюминатор своего космического корабля другую планету. На долгие годы, а если говорить точнее – на всю жизнь запечатлелась в его глазах стылая черная поверхность чужого небесного тела, изрезанная многочисленными впадинами безмолвных гор, воронками кратеров, темными безднами морей. И он, повидавший это, спешил теперь назад, чтоб рассказать обо всем людям.

Человек опускался на парашюте, и одно это уже было необычным, потому что все последние космические полеты завершались приземлением экипажей в кораблях. Но Земля на этот раз слишком волновалась за судьбу своего сына, и за несколько часов до финиша на командном пункте было принято решение, чтобы он катапультировался. Не было полной уверенности, что после встречи с метеоритами и всех перенесенных испытаний посадочная система космического корабля сработает безупречно…

Если бы человеку, который сейчас мирно раскачивался под шелковым куполом парашюта, задали года три-четыре назад вопрос – возможен ли облет нашей ближайшей соседки Луны непосредственно с космодрома, – он бы ответил отрицательно. Он знал наперечет все статьи и научны работы на русском и английском языках, доказывающие, что полет к далеким мирам возможен лишь с орбитальных космических станций. Он и сам в часы досуга рисовал такие станции и людей в скафандрах, которые в открытом космосе монтируют громоздкие корабли. Если бы его спросили (да его об этом и спрашивали на занятиях), как выводятся корабли на орбиту и как в условиях невесомости собирается по отдельным частям корабль, способный достигнуть другой планеты, он, вероятно, наговорил бы множество таких интересных вещей, что непосвященные приняли бы его за ученого, отдавшего науке десятки лет.

Но вот прошли эти три-четыре года, и молодой человек, обладавший к тому же не внушающим доверия курносым лицом, на сверхмощном корабле «Заря» отправился с космодрома Байконур в трудный и опасный путь. Он получил задание облететь Луну, находясь в трехстах километрах от ее поверхности, передать на землю телевизионные снимки и сделать записи в бортовом журнале о том, как вел себя корабль в непосредственной близости от другого небесного тела.

Несколько дней длился этот полет, и никто не был на сто процентов убежден, что завершится он благополучно. Когда на третьи сутки после старта «Заря» вышла на окололунную орбиту, тысячи газет на всех языках и во всех красках, какие только можно употребить в полиграфии, отметили это событие. Репродукторы оглушили людей коротким сообщением: «Советский ракетоплан „Заря“ начал облет Луны. По предварительным данным, полет происходит по орбите, близкой к расчетной. Минимальное и максимальное удаление корабля от поверхности Луны равны расчетным».

Космонавт знал, что первый виток вокруг Луны должен был быть и единственным. Но когда наступило время уходить с лунной орбиты снова к Земле, он вдруг почувствовал сильную тряску и, взглянув на приборы, понял, что «Заря» по-прежнему прикована к Луне и начала второй виток. Скорость космического корабля изменилась, и он, похолодев, подумал, что «Заря» пройдет теперь совсем низко над незнакомой безмолвной Луной. Это уже не входило в предварительные расчеты. Космонавт попытался связаться с командным пунктом и не смог. Радиосвязь не работала.

А орбита тем временем изменялась и изменялась… Привязанный к пилотскому креслу, космонавт прильнул к иллюминатору и увидел яркую от непонятных вспышек Луну. Холодная радуга голубого сияния росла и ширилась над ней. Это была та сторона планеты, где господствовал двухнедельный день и температура соответствовала ста двадцати градусам жары. «Лишь бы не угодить в такое пекло!» – подумал космонавт. Весь мир в эти часы говорил только о нем, но было ли космонавту от этого легче, если один-единственный, оторванный от всего живого, шел он на сближение с чужой планетой?! Боялся ли он смерти? В эти минуты бешеного полета вокруг Луны он не мог оторвать глаз от жуткой панорамы, возникавшей в овальном иллюминаторе. Он читал лунную карту, мысленно сличал ее с той, какой уже несколько лет располагало человечество, искал в ней неточности и старался их тут же запомнить. Это входило в задание.

Но в задание не входило думать о своих близких и о последних минутах, проведенных на Земле. А он думал. Что бы он ни делал – смотрел ли в иллюминатор, вел ли записи в бортжурнале или при помощи ручного управления ориентировал корабль в черном бездонном пространстве, – он не переставал думать о Земле. И ему рисовалась деревянная лестница со свежевыкрашенными сосновыми ступеньками, вспоминались минуты расставания с любимой… Над маленьким городком стлалась тогда ночь, и в темноте он скорее угадывал черты дорогого лица, чем видел его. Женщина стояла в простеньком домашнем халате с короткими рукавами. Она положила руки ему на плечи и долго их не снимала, борясь с желанием заплакать. Он и это тоже угадывал и ласково, с глухим, не очень естественным смешком сказал:

– Ты знаешь, от твоих рук парным молоком пахнет.

– Почему? – удивилась она.

– Потому что ты вся земная. Ты для меня Земля, понимаешь?

Она благодарно кивнула.

А у подъезда его уже ждала черная «Волга», и человек, сидевший за рулем машины, ничем старался не обнаруживать себя, чтобы не нарушить этих последних минут прощания. Потом хлопнула дверца, и «Волга» ушла. А женщина долго еще стояла под ночным небом.

…«Заря» уходила на новый непредвиденный виток. Он промчался над Луной на достаточно большой высоте и от этого несколько успокоился. Но и на третьем витке его корабль не смог сойти с лунной орбиты. Мучительные и долгие эти витки повторились еще четырнадцать раз. А потом корабль, вышедший из повиновения, вдруг стал послушным, и космонавт взял курс на Землю. Он видел ее на расстоянии почти четырехсот тысяч километров, и, окруженная зыбким голубым ореолом, то светлеющим, то темнеющим, она и отсюда казалась сказочно красивой. Радиосвязь по-прежнему не работала, но он старался себя убедить в том, что по огромной кривой летит теперь к дому, к Земле.

Когда «Заря» прошла более половины пути, за ее бортом все осветилось яркими вспышками. Можно было подумать – тысячи доменных печей распахнулись в один и тот же миг, чтобы вылить расплавленный металл. Это над Луной пронеслась метеоритная буря, опаляя ее молчаливую поверхность. Мелкие метеориты все еще настигали его. Внезапно словно крупный град застучал по обшивке корабля. Внутри стало жарко, и он догадался, что терморегуляторное устройство выходит из строя. Он знал, как его исправить в аварийной обстановке, и, обливаясь потом, слабея от угнетающей жары, принялся за ремонт. Стрелка термометра то становилась на свое место, показывая, что в кабине почти комнатная температура, то снова поднималась вверх.

Еще на Земле Горелов твердо знал – он идет в полет без полной гарантии, что вернется. Он был летчиком, и несколько лет назад даже в обычном тренировочном полете смерть едва не подкараулила его. Тогда он ее избежал. Сейчас он тоже делал так, чтобы все обошлось хорошо. Усталость родила какое-то необычное спокойствие, и космонавт опасался, как бы оно не перешло в апатию. Нет, он не боялся погибнуть, но теперь ему очень хотелось доставить на Землю пленку кинофильма и бортовой журнал, снова подняться по сосновым ступенькам и еще раз сказать любимой женщине, что ее руки пахнут парным молоком.

• 1/88
• Следующая