Царьград. Трилогия - Посняков Андрей - Страница 48

– Потом – красиво подстрижем бороду и, если потребуется – выкрасим.

– Потребуется, – кивнул гость. – И лучше – в черный цвет.

– У меня как раз имеется прекрасная персидская басма! Недавно привез Карвадж.

Хасан делал свое дело умело и быстро.

Принес горячей воды, каких-то пахучих снадобий, пенящейся желтоватой грязи… Приготовил бритву…

Ах! А вроде бы – и ничего, ничуть даже и не чувствительно!

– Как, господин мой?

– Замечательно! Все, как надо. Так же и продолжай, Хасан, и, прошу, не жалей волос! В конце концов – отрастут новые.

– Это вы верно изволили заметить, мой господин!

Клацали ножницы, летели на ковер клочья, наконец, дошло дело и до бритвы.

– Хочу сказать – вы замечательно красивый мужчина! – ловко орудуя бритвой, вскользь заметил Хасан. – И череп у вас замечательный – круглый, одно удовольствие брить. Ах, какая прекрасная чаша могла бы из него выйти!

– Что?!

– Ой, – смутился цирюльник. – Прошу извинить, мой господин, – заболтался. Ну вот и все!

Хасан осторожно промокнул влажным полотенцем Лешкино лицо и восхищенно прищелкнул языком:

– Хан! Как есть – хан! Теперь вам остается только уверовать в Аллаха Всеблагого и Всемогущего, ну и… еще кое-что сделать.

– Чтобы обрести веру в сердце своем, надо много чего изучить! – поднимаясь на ноги, несколько туманно заметил гость. – А что, Хасан, найдется ли в этом доме зеркало?

Брадобрей ухмыльнулся:

– Сыщем!

Медная, начищенная до блеска пластина нашлась здесь же, в гостевых покоях. Взяв ее в руки, Хасан встал напротив клиента и с некоторой надеждой поинтересовался:

– Ну как?

Гость не сдержал довольной улыбки. Нет, дело тут было не в красоте – с медного зеркала на Лешку смотрел совсем другой человек, ничуть не похожий на старшего тавуллярия Алексея Пафлагона. Скорее, смахивал на музыканта из какой-нибудь экстремальной роковой команды – еще бы крутую татуировку на лысину! Бритая наголо голова, вислые, сливающиеся с небольшой квадратной бородкой, усики. Татарин! Как есть татарин!

– Ну что ж, дело свое ты знаешь, Хасан! – Одобрительно кивнув, Лешка покопался в поясной сумке и протянул брадобрею пару серебряных аспр.

Хасан изогнулся в поклоне.

– Теперь бы еще одежду, – потянувшись, задумчиво произнес Алексей. – Ну как у вас все носят. Я бы заплатил, вот…

Увидав аспры, Хасан азартно потер ладони и, приложив руку к сердцу, заверил:

– Найдем!

Судя по всему, ничего невозможного для Хасана в доме Халимсера Гали не было. Так вот и сейчас – не прошло и пяти минут, как он появился вновь с охапкой одежды в руках.

– Желаете, чтоб я помог вам одеться?

– Обойдусь! Подожди снаружи.

Лешка быстро натянул на себя просторные нанковые шаровары, зеленые сапоги с изящным серебристым узором, белую рубаху из хлопка, а поверх нее – узкий длинный кафтан плотного, но тонкого сукна, лазоревый, с золочеными пуговицами. Пояс старший тавуллярий оставил свой, наборный – больно уж тот был удобен, для того, чтобы цеплять кинжал или саблю, ну опять же и деньги зашиты.

Намотав на голову тюрбан из сиреневой ткани, Лешка немного полюбовался собою в зеркале и кликнул Хасана.

Отъезжая наутро, молодой человек вынужден был выслушивать одобрительные реплики Халимсера Гали относительно своего нового облика. Что же касается дл закутанной почти до самых глаз Нашчи-Гюль – Насти, то та никакого удивления подобной метаморфозой не выказала. Наверное, ей сейчас было все равно.

Зато плотники! Вот уж кто ни за что не узнал бы Лешку, если б он сам, улучив момент, не признался Прохору.

– Господи! – немедленно закрестился артельщик. – Что ж это ты с собой сделал-то, господине? Обасурманился!

– Ничего, – Алексей рассмеялся. – Какая разница – как там я выгляжу? Главное, чтоб в душе вера прежняя, наша, осталась! Кстати, своим плотникам обо мне говорить не обязательно. А будут спрашивать, скажи – мол, отстал, здесь остался.

– Как скажешь, – пожал плечами Прохор. – Моим-то до тебя нет дела.

– А скажи честно, не сказался б тебе – не узнал бы?

– Не узнал, – согласно кивнул артельщик и, исподлобья взглянув на собеседника, покачал головой. – Однако чудно!

Старший тавуллярий и сам не знал, почему открылся Прохору? Может быть, оттого, что не был еще до конца уверен в действенности своей маскировки, а, скорее всего, потому, что хотелось хоть кому-то верить и, если что, надеяться на помощь, а Прохор производил впечатление человека надежного, тем более – он был русским.

Вместительные плоскодонные барки персидского купца Карваджа были полны всякого рода товара, даже после того, что многое купили в Тане и Азаке. Тюки с тканями, большие кувшины с вином и оливковым маслом, еще какая-то хрень и, конечно, рабы. Не много, но и не мало, быть может, невольников Карвадж рассчитывал прикупить в Сейид-Ахметовой орде.

Барки казались неповоротливыми и грубыми, сработанные, такое впечатление, на пьяную голову. Иногда даже возникали законные опасения – как бы они не развалились где-нибудь на середине реки, настольно ненадежной была постройка, что и понятно – в верховьях Дона сии кораблишки продавались на доски – и стоили они немало.

Затем караванщики добирались до излучины Итиля – Волги (а там всего ничего оставалось идти) – покупали точно такие же барки или нанимали барбксы, на которых спускались вниз по реке до города Хаджи-Тархана, а уж оттуда, по Хвалынскому морю, плыли домой, в Персию. Такой вот был маршрут.

Путешествие проходило спокойно. Частенько дул попутный ветер, и тогда на разлапистых съемных мачтах поднимались серые паруса, а, когда ветра не было, караванщики брались за весла или тянули барки на бечеве, если позволял берег. Так – ни шатко ни валко – проплыли три дня, а на исходе четвертого по правую руку, на берегу, показались шатры и кибитки.

– Сейид-Ахмет! – показав рукой, довольно улыбнулся Карвадж – осанистый пожилой мужчина с длинной, выкрашенной хной, бородой. – Его орда. По старому обычаю, летом не живет в городе – кочует в степи.

Барки взяли ближе к берегу – плоскому и заросшему высокой травою. Там уже показались разъезды – всадники на приземистых коньках, в волчьих малахаях и лисьих шапках, с луками и короткими пиками. Всадники махали руками и что-то кричали – видать, давно знали купца, отвечавшего им вальяжными поклонами.

Жаркое солнце уже клонилось к закату, окрашивая золотом синие воды реки. Сопровождавшие караван всадники вскоре исчезли – потянулся заросший осокой болотистый берег – а затем неожиданно, вдруг возник причал, сложенные из замшелых камней. Всадники уже поджидали там.

Какой-то молодой человек в блестящей кольчуге соскочил с коня и замахал шапкой:

– Рад видеть тебя, почтеннейший Карвадж-ага! Надеюсь, плаванье оказалось удачным?

– Слава Аллаху, Всемогущему и Всемилостивейшему! – пригладив бороду, отозвался купец. – По здорову ли великий хан, да продлит Аллах его годы?

– Великий хан, слава Аллаху, здоров, бодр и весел! – засмеялся юноша. – И желает видеть тебя в своем шатре – хочет услышать новости.

– О, новостей меня в избытке! – внимательно наблюдая, как караванщики шестами подгоняют судно к причалу, Карвадж усмехнулся. – Со мной почтеннейший руми Алексиус Мистри – великий путешественник и ученый. Ему есть, о чем рассказать великому хану!

Услыхав свое имя, старший тавуллярий с достоинством поклонился, приложив руку к сердцу.

Судя по кольчуге и коню – не какому-нибудь там неприхотливому бакеману, а красивому арабскому скакуну – встречающий караван юноша был отнюдь не простым человеком.

– Меня зовут Али, – когда передняя барка, наконец, ткнулась бортом в причал, представился молодой татарин. – Будете разбивать шатры здесь?

– Да, пожалуй, – задумчиво молвил Карвадж. – Я надеюсь купить у вас рабов, голов триста. Найдется столько?

Юноша засмеялся, показывая крепкие зубы:

– Да есть. А не хватит, так сходим в набег, долго ли? Наловим по северным лесам урусутских девок! Впрочем, их и ловить не надо, московитский бек Василий ими и так нас постоянно жалует.