Вечный бой - Семенов-Спасский Леонид Григорьевич - Страница 42

— Из этой плесени нами получен пенициллин — лечебный препарат небывалой силы действия,

Когхилл глянул на Флори, качнул головой.

— Неужели вам удалось то, на чем споткнулся Флеминг?

— Да, мистер Когхилл. Нам это удалось, — ответил Флори и снял очки. — На это ушло три года.

— Вы запатентовали свое открытие?

— Нет, мистер Когхилл. Такой препарат, как пенициллин, должен принадлежать всему человечеству. Так решила наша оксфордская группа.

— Вся наша группа считает, что жизнь и здоровье человека не могут служить источником материального обогащения, — вставил Хитли, до сих пор молчаливо сидевший у окна.

— Похвально, господа!

— Мы пересекли океан, — продолжал Флори, протирая носовым платком стекла очков, — с единственной целью — подключить американских ученых к работе над пенициллином.

Он надел очки, вынул из саквояжа пухлую картонную папку, положил ее на край стола.

— Здесь все, что нам удалось сделать в Оксфорде.

Когхилл нервно прошелся по кабинету, чиркнул спичкой, закуривая, отогнал ладонью дымок от лица.

— Вы обратились по адресу, господа. «Северная лаборатория» имеет возможность продолжить вашу работу.

Он взвесил на ладони папку, спрятал в сейф и твердо пообещал:

— И мы продолжим ее!

Роняя саквояж на пол, Флори поднялся с кресла, шагнул к Когхиллу, взволнованно пожал ему руку.

— Спасибо, мистер Когхилл!..

На другой день утренним автобусом Флори возвратился в Чикаго. Начиналась его длительная поездка по городам США и Канады. Во что бы то ни стало он хотел заинтересовать канадских и американских промышленников массовым выпуском пенициллина, пока еще не сулящего никаких прибылей,

До автостанции его проводил Хитли, остающийся в Пеори на неопределенное время.

— Удачи вам, коллега! — сказал на прощание Флори и крепко обнял Хитли. — И пожалуйста, пишите мне почаще.

— Все будет в полном порядке, профессор! — крикнул вслед отходящему автобусу Хитли, замахав рукой.

Автобус вскоре исчез в клубах пыли, а Хитли, купив в киоске газет, отправился к месту своей новой службы — в «Северную лабораторию».

Жизнь в провинциальном городке не тяготила его, ибо вся без остатка вместилась в работу. В гостиницу он возвращался за полночь и, едва коснувшись головой подушки, проваливался в сон. В Пеори, как и в Оксфорде, выходных у него не было. Не стало их и у других сотрудников лаборатории.

В «кукурузном штате» Иллинойс рождался пенициллин, уже однажды родившийся в Англии.

Все складывалось на редкость удачно. Плесневой грибок Penicillium notatum прекрасно рос на кукурузном экстракте — промышленных отбросах, грозящих погубить жизнь рек и озер штата. Продуктивность новой питательной среды оказалась в двадцать раз выше продуктивности всех других питательных сред, с которыми доводилось работать Хитли. Главная экологическая проблема Среднего Запада решалась просто. Практически ее уже не было: кукурузный экстракт начинал служить человеку.

Америка вступила в войну, и из Пеори на фронт была отправлена первая партия пенициллина.

Пришло письмо из Англии. Флори писал; «Моя поездка оказалась плодотворной. Я заручился обещанием двух крупных фирм выпускать по десять тысяч литров культуры и пересылать пенициллин в Оксфорд для испытания его в клиниках...»

Шло время, и «Северная лаборатория» с каждым месяцем выпускала для нужд фронта все больше и больше пенициллина и как бы незаметно превращалась из научно-исследовательского учреждения в небольшое промышленное предприятие, На первый взгляд казалось, что все ее сотрудники увлечены только производством нового лекарственного препарата и давным-давно не занимаются никакими научными поисками. Но так казалось со стороны. На самом же деле попутно с изготовлением пенициллина лаборатория вела кропотливые повседневные испытания новых разновидностей плесневых грибков.

«Не может быть, — любил повторять Когхилл, — чтобы грибок, спора которого была случайно занесена ветром в лабораторию Флеминга, оказался единственным. Не может быть, чтобы в природе не существовала и другая плесень, ни в чем не уступающая Penicillium notatum, а может быть, даже превосходящая ее по своим бактерицидным свойствам, и наша задача — найти ее, чего бы нам это ни стоило».

С руководителем лаборатории были согласны все, и больше всего — сотрудники отдела микологии, возглавляемого Чарлзом Томом. И действительно: ученым известны тысячи разновидностей плесени, произрастающей повсеместно от Арктики до Антарктики. Плесневые грибки, как ближайшие родственники, мало чем отличаются друг от друга. В таком огромном семействе непременно должны быть и абсолютные двойники — их и следовало искать.

С середины 1942 года в Пеори стали приходить почтовые бандероли со всех концов света. То были образцы плесени, засеянные в чашках Петри.

Платиновой петлей плесень перевивалась на кукурузный экстракт и помещалась в термостат, поддерживающий постоянную температуру в двадцать пять градусов Цельсия. На шестой день, когда поверхность питательной среды покрывалась сплошной войлочной пленкой, желтая жидкость из плоских сосудов, в которых выращивалась плесень, присланная с Аляски, или из Новой Зеландии, или с островов Фиджи, оказывалась нейтральной по отношению к бактериям. Она не выделяла веществ, подобных пенициллину. Микробные колонии в чашках Петри пышно разрастались.

Одна неудача за другой! Неужели во всем мире нет плесени, похожей на Penicillium notatum?

«Не может быть! — твердил Когхилл. — Не может быть!.. В природе все закономерно... Искать!»

Заведующий отделом микологии доктор Том рассеянно пожимал плечами и через несколько дней снова появлялся в кабинете Когхилла. Он ставил на стол чашки Петри, поросшие колониями микробов, и, пряча глаза, тусклым голосом сообщал: «Шестьдесят восьмая разновидность плесени, испытанная в нашей лаборатории, — грибок Penicillium rubrum из Мексики, увы, не дал ожидаемых результатов». — «Искать! — мрачно приказывал Когхилл и, внезапно смягчившись, улыбался: — И непременно найти, коллега»,

И доктор Том молча соглашался с ним.

В конце 1942 года в «Северную лабораторию» была нанята женщина, нигде до этого не работавшая. По штатному расписанию она числилась уборщицей с неполным рабочим днем, но так значилось только на бумаге.

— У вас, Мери, будет очень легкая работа, — сказал ей Когхилл. — Не сомневаюсь, вы отлично справитесь с ней.

— Что я должна буду делать, мистер Когхилл?

— Покупать на рынке заплесневелые фрукты и овощи и приносить их в лабораторию.

— И вы собираетесь мне за это платить жалованье?

— Да, Мери, — серьезно ответил Когхилл. — Двадцать долларов в неделю плюс все транспортные расходы и, естественно, стоимость продуктов, приобретенных вами у фермеров.

Вот так и появилась в лаборатории новая сотрудница — «заплесневелая Мери», как вскоре прозвали ее в городе. Через месяц-другой «заплесневелую Мери» хорошо знали на всех рынках в радиусе ста миль от Пеори, на многих фермах и овощехранилищах. Бывшая домохозяйка оказалась на редкость добросовестным и расторопным работником. Она была вездесуща. Сегодня ее видели в Спрингфилде, а назавтра она уже объявлялась в штате Миссури или Айова или на центральном рынке самого Чикаго.

Однажды Мери — это случилось летом 1943 года — принесла в лабораторию полусгнившую дыню, покрытую пятнышками зеленоватой плесени.

— Посмотрите, мистер Том, какая симпатичная дыня! Наверное, это как раз то, что вам надо. Обратите внимание, какая необычная плесень выросла на ней!

— Пожалуй, — согласился Том, разглядывая сквозь лупу пятнышки плесени, густо покрывающие желтую кожуру дыни.

— Миссис Портер, что живет на Грин-стрит, даже не торговалась. Она уступила мне дыню всего лишь за полцента.

Плесневой грибок, поселившийся на дыне, относился к виду Penici Ilium crisogenum. Через семь дней после начала его испытаний всегда флегматичный доктор Том шумно ворвался в кабинет Когхилла.