Вечный бой - Семенов-Спасский Леонид Григорьевич - Страница 20

В ближайшее же воскресенье вдвоем с Грийнсом Они отправились на рынок и приобрели два десятка молодых кур. Все куры были абсолютно здоровы.

Куры, поселившиеся в правой половине вольера, должны были питаться рисом, оставшимся от больных. Это была контрольная партия. Остальных кур они с Грийнсом решили кормить только рисовыми отрубями.

Эйкман ежедневно осматривал птиц и делал подробнейшие записи в журнале эксперимента.

Все куры, питающиеся рисом, заболели полиневритом и погибли. В левой половине вольера птицы остались здоровыми.

Результаты эксперимента могли быть случайными. В вольере под манговым деревом один опыт следовал за другим.

Закономерность заболевания птиц, питающихся рисом, не вызывала сомнения.

Не сговариваясь друг с другом, они с Грийнсом пришли к одному и тому же выводу: причина птичьего полиневрита, а следовательно, и бери-бери кроется в самом рисе. Рис — токсичен. Помимо углеводов и солей, он содержит в себе неизвестные химические вещества, поражающие периферическую нервную систему.

Эйкманом была выдвинута токсическая теория полиневрита, сразу же получившая признание во всем научном мире.

Люди, питающиеся одним рисом, болели бери-бери, птицы — полиневритом, той же бери-бери.

На Востоке рис — основная пища местного населения...

Оставалось немногое — выделить токсическое вещество из риса в чистом виде — и загадка бери-бери будет решена окончательно и навсегда, но этим должны были заняться специалисты — химики.

Грийнс поставил другой опыт. Заболевших полиневритом птиц он стал кормить рисовыми отрубями, и все до одной птицы выздоровели.

Еще одно научное открытие! В рисовых отрубях содержится неизвестное вещество, нейтрализующее токсины риса. И сразу все объяснилось; и тайна полиневрита госпитальных кур перестала быть тайной. Во, всем Семаранге кур кормили неочищенным рисом, ибо калибровочный рис — белый, как его здесь называли, — дорог.

Портрет Эйкмана был напечатан в английском медицинском журнале «Ланцет». По распоряжению губернатора Явы его врачебное жалованье было удвоено. Неожиданно для себя Эйкман стал одним из известнейших людей на острове, и никто уже не называл его куриным душегубом. Доныне безвестный тюремный врач сделался знаменитостью не только далекой колонии, но и самой Голландии, отнюдь не падкой на сенсации.

Казалось, до окончательной победы над бери-бери оставались считанные дни, но так, к сожалению, только казалось...

Часы в углу пробили пять раз. В ночной тишине их стук был тревожен и громок, как удары гонга. Дождь за окном прекратился. Верховой ветер разогнал тучи, и над угомонившимся Семарангом взошла полная луна. Вдали смолкало море, — очевидно, прилив достигал своей полной высоты — и лишь тихо шуршали пальмовые ветви, словно перешептываясь о чем-то сокровенном.

У Эйкмана слегка побаливало сердце — то ли от трех трубок крепчайшего табака, выкуренных на ночь, то ли от воспоминаний, нахлынувших внезапно, то ли от предчувствия скорой разлуки с коллегой Грийнсом...

Грийнс поставил эксперимент, результаты которого легко опровергли стройную теорию токсичности риса, и, следовательно, все шесть лет напряженной работы оказались напрасны. Он кормил кур пшеничной мукой, и все они заболели полиневритом. Неужели и мука токсична? Такого быть не могло!

В следующей серии экспериментов птицы питались очищенным ячменем — перловой крупой. И снова полиневрит! Зерна саго — полиневрит!

— Может быть, — предположил как-то Грийнс, удрученный результатами многомесячных опытов, — в возникновении полиневрита лежит не одна причина, а несколько и заболевание это относится к разряду полиэтиологических — многопричинных?

— Нонсенс! — отрезал Эйкман. — И ячмень, и пшеница — исконные культуры Европы, а бери-бери и птичий полиневрит — специфические болезни Востока.

И все надо было начинать сначала!

Заболевших кур они кормили отрубями — и птицы быстро выздоравливали. Один факт был неоспорим: отруби — и рисовые, и пшеничные, и ячменные, и саго — легко врачуют полиневрит. Что же за волшебное вещество заключено в них и как его выделить в чистом виде?

Химический состав отрубей известен: углеводы и небольшое количество минеральных соединений — солей. Известен и химический состав риса, ячменя, саго, пшеницы, и он ничем не отличается от химического состава отрубей!

Так в чем же дело? Рис — яд, его отруби — противоядие.

Во всем Семаранге кур кормят неочищенным зерном и отрубями, и почему птицы не заболевают — понятно. Но почему же не болеют куры, питающиеся из солдатского котла? Ни отруби, ни неочищенные зерна не входят в пищевой рацион колониальных войск...

За окном светало. Из моря быстро выплывал пурпурный круг солнца. Двухмачтовик на рейде одевался парусами.

Эйкман встал из-за стола и погасил свечу.

Где-то лениво тявкала собачонка. Начинали третью перекличку петухи. Над спящим Семарангом занималось тихое рождественское утро.

Пройдет несколько лет после той рождественской ночи, и в печати появится новая научная работа доктора Грийнса. Она будет посвящена бери-бери, и Грийнс осторожно выскажет в ней предположение о том, что причиной загадочного заболевания является отсутствие в продуктах питания какого-то еще неизвестного человечеству вещества.

И еще пройдет несколько лет, и в 1906 году, уже всемирно известный ученый-экспериментатор, поставивший сотни блестящих опытов, доктор Эйкман в одной из своих последних статей напишет следующее: «В рисовых отрубях имеется вещество, отличное по своей природе от белков, жиров, углеводов и солей, которое необходимо для здоровья и отсутствие которого вызывает полиневрит».

Выводы ученых были смелы и неоспоримы. Оба не сомневались в существовании вещества, без которого невозможна жизнь, но, увы, не им суждено было его открыть...

Из всех многочисленных парков Лондона (а столица Великобритании, как известно, самый зеленый город в мире) Функ (Функ был по национальности поляком) избрал для прогулок Кеннингтонский, славящийся не только своей тишиной и обилием зелени, но и прекрасными площадками для игры в крокет. Бывало, в Кеннингтон-парк по воскресеньям съезжались любители этой славной английской игры даже с таких окраин, как Тильбери и Хиллингдон.

Обычно Функ ходил в парк пешком. Он жил в районе Вестминстерского аббатства, и от парка его практически отделял только старый мост через Темзу. Он любил этот парк. В тишине его тенистых аллей всегда хорошо думалось, а изредка долетавшие сюда трамвайные перезвоны совсем не мешали плавному ходу мыслей.

На грани веков родилась новая наука — биологическая химия, изучающая химические реакции, идущие в живом организме. Врач по профессии, Функ заведовал биохимической лабораторией при Листеровсном научно-исследовательском институте и славился среди своих немногочисленных коллег как редкостный педант и блестящий экспериментатор. Чистота химических реакций, поставленных им, ошеломляла, о его медицинской эрудиции ходили легенды. От Функа ожидали многого.

Функа, как почти всех врачей-теоретиков того времени, интересовали болезни недостаточности, такие как бери-бери, рахит и скорбут. Практическая и экспериментальная медицина, особенно в лице Эйкмана и Грийнса, сделала все, обосновав наличие в продуктах питания какого-то вещества, абсолютно необходимого для нормальной жизнедеятельности организма.

В своей лаборатории Функ повторил почти все опыты Эйкмана и Грийнса, но не на курах — куры в Лондоне стоили дорого, — а на голубях. О скорбуте и бери-бери он, наверное, знал больше любого практического врача, хотя никогда не имел дела с больными.

Иногда в Кеннингтон-парке Функ встречался с леди Меджвик — вдовой своего университетского товарища, погибшего от бурской пули в Трансваале (Англо-бурская война 1899—1902 годов). Они молча раскланивались и расходились в разные стороны. Несколько раз ему казалось, что леди Меджвик хочет заговорить с ним, но что-то смущает ее, и он, замкнутый по своей природе, не знал, как прийти ей на помощь. Они были почти незнакомы и встречались еще при жизни Гарри всего два-три раза.